— Может, заверишь письменно? — недоверчиво поинтересовалась Джейми.
— Я, между прочим, серьезно. — Он прислонился к письменному столу, скрестив на груди руки. — Я люблю вас, строптивая леди. И если это убедит вас, заставит забыть о прошлом и задуматься о будущем — о нашем будущем, я готов рискнуть и войти в игру тоже.
Улыбаясь, она протянула к нему руки.
— Кендэлл, все-таки ты стоишь затраченных усилий, — заявила она. — И, кажется, на этот раз мне уже нечего тебе возразить…
— Знаешь, о чем я сейчас думаю? — спросила Джейми.
— Нет. Ну, скажи, о чем? — В спальне было темно. Николас, приподнимаясь на локтях над Джейми, нежно целовал ее в шею.
— О том дне, когда мы встретились. Помнишь, как это было?
— Мммм… ну разве такое забудешь? — Его губы спускались все ниже.
— Когда я очнулась в посольстве после своего дурацкого обморока и увидела, как ты расстегиваешь на мне блузку, я решила, что ты развратник, решивший воспользоваться ситуацией и овладеть мною. — Она запустила пальцы в его волосы и ласково взъерошила их.
Николас уткнулся ей в грудь.
— Я приму это во внимание. — Кончиком языка он дотронулся до ее соска, и она выгнула спину, подставляя себя его ласкам. Соски ее набухли, и он целовал то один, то другой.
— Ты просто сексуальный маньяк, Кендэлл, — прошептала она, проводя рукой по его спине. — Голубоглазый, элегантный и жутко легкомысленный сексуальный маньяк.
Он лениво приподнял голову и улыбнулся.
— А ты ожидала другого?
— Да не сказала бы! — И взяв его лицо обеими ладонями, она крепко поцеловала его. — Те, кому я отдавала предпочтение, почему-то всегда оказывались сексуальными маньяками.
— Вот как? — Брови у него поползли вверх. — И скольких ты знавала лично?
— Нескольких, — продолжала она, — впрочем, я потеряла им счет.
— Сомневаюсь. — Он обнял ее одной рукой и привлек к себе. — Откуда? Ведь у тебя голова забита миллионом других вещей.
— Ну, Кендэлл, я же — живой человек. — И она потянула его на себя, обвив его шею руками.
Он провел губами по ее плечу.
— Иногда я начинаю сомневаться в этом.
— И сейчас?
— Сейчас? — Он положил вторую руку на ее грудь. — Нет. Сейчас ты такая живая, любовь моя!
Снова и снова он целовал ее, а тем временем ее отважная рука прошла между их телами, спустилась к его паху, разжигая в нем и без того мощное желание. Тело его содрогалось от прикосновения ее нежных пальцев, и наконец, когда у него уже не стало сил терпеть эту сладостную муку, он резко отвел ее руку, и они соединились, вздрогнув от наслаждения. Поцелуи его были то неспешными и долгими, то быстрыми и жадными. Она прижималась к нему все крепче, упиваясь этим чудесным мгновением их страстного соития, его гладкой кожей под ее пальцами, его напряженными мышцами, его дыханием, даже его мужским терпким запахом, но больше всего — любовью, которая сияла в его глазах.
Она любила его, хотела любить и хотела ответной любви. Она жаждала любви, уверенности, покоя, всего того, чего у нее никогда не было. И жаждала испытать все это именно с тем, кого любила.
Если бы только забыть прошлое!
Проснувшись утром, Джейми обнаружила, что Николас ушел, но к зеркалу в ванной была прикреплена записка:
«Есть несколько вопросов, которые обязательно нужно проверить. Постараюсь освободиться пораньше, если задержусь, позвоню.
Джейми улыбнулась собственному отражению и вспомнила, что он говорил ей ночью. Сколько людей за двадцать девять лет ее жизни ручались и клялись, а потом предавали ее. Наконец-то, думала она с облегчением, я не одна. Резкий звонок в дверь прервал ее мысли. Часы на подзеркальнике показывали четверть десятого. Наверное, пришел парень, который приносил им вещи из чистки два раза в неделю. Она оделась и пошла открывать.
— Что-то ты рано сегодня, — сказала она, отворяя дверь. — Но вы… вы не из чистки.
Стоявший в дверях мужчина, безусловно, никоим образом не был похож на мальчика-разносчика из чистки. Высокий, хорошо одетый, лет шестидесяти, с тяжелым, несколько одутловатым лицом. Что-то неуловимо знакомое было во всем его облике, хотя Джейми была совершенно уверена, что они никогда не встречались.
— Какое удивительное сходство, — заметил стоявший в дверях человек. — Ну, теперь у меня нет никаких сомнений, кто вы.
— Кто я? Не понимаю, о чем вы говорите? — недоуменно спросила еще не до конца проснувшаяся Джейми. — Разве мы знакомы?
— Косвенным образом, — ответил мужчина, и уголки его губ дрогнули в усмешке. — Я — Джек Форрестер.
Глава 25
— Ваш отец как нельзя лучше подходил к тому образу жизни, который приходилось вести. Он был авантюристом до мозга костей, — вспоминал Джек Форрестер. — В старые добрые времена СУ и французского Сопротивления мы работали с ним вместе, и не было такого дела, с которым бы он не справился. Однажды он придумал, как передавать радиограммы в Англию под носом гестапо. Он прятался вместе с радиопередатчиком внутри здоровенной винной бочки, а я возил ее по улицам Гавра. В другой раз он надел униформу немецкого генерала и проник прямехонько в штаб-квартиру гестапо в Париже. — Форрестер немного помолчал. — После войны жизнь стала другой, уже некому было бросать вызов, не с кем меряться хитростью и ловкостью…
— И потому он снова, как только появилась возможность, занялся этим, — закончила Джейми, пододвигая к нему чашечку дымящегося кофе. Форрестер кивнул.
— Никто так не приветствовал создание управления разведки, как ваш отец, — продолжал он свой рассказ: — В эпоху «холодной войны» он то и дело мотался в Россию — под видом бизнесмена, разумеется.
— Разумеется, — отрешенно повторила Джейми.
— Когда в шестьдесят первом началась заваруха на Кубе, его отправили в Гавану следить за Фиделем Кастро и этими ракетами, которые русские доставляли на остров.
— А сейчас? — спросила Джейми.
Форрестер надолго замолчал, потом, кинув на нее осторожный взгляд, произнес:
— Ваш отец — специалист по борьбе с терроризмом.
— Но что это значит?
— Какое-то время он работал инструктором, натаскивал контртеррористов для специальных подразделений США и Великобритании, — ответил Форрестер, отпивая маленькими глотками густой ароматный кофе. — А сейчас он находится в специальном лагере террористов в Ливии. Но он невероятно засекречен.
— Ливия! — воскликнула Джейми потрясенно.
Он кивнул.
— Линд уже там довольно давно.
— Но зачем вся эта ложь? — допытывалась Джейми. — Почему даже вы сказали мне, что он изменник? Почему все меня старались уверить в том, что он предал родину?
— Чтобы обеспечить его безопасность, — коротко сказал Форрестер.
— Он в Ливии, — сказала Джейми Николасу, когда они ночью лежали в постели. — Первый раз его послали туда в шестьдесят девятом, когда ЦРУ поддержало переворот Каддафи. А чтобы внедрить его в ливийскую спецслужбу, представили дело так, будто он изменник.
Николас облегченно вздохнул и теснее прижался к ней.
— Ну вот, теперь ты все знаешь, — сказал он радостно. — Твой отец жив, как ты и думала все это время. Он не изменял родине, он никакой не двойной агент. — Он поцеловал ее. — Теперь мы наконец можем покончить со всем этим безумием и заняться устройством нашей собственной жизни?
Ее удивлению не было предела:
— Теперь? Меньше чем когда-либо!
— Но ты же получила ответы на все свои вопросы, — осторожно начал он, слишком хорошо понимая, к чему она ведет, и страшась этого. — Ты знаешь, что он не совершал ни одного из тех ужасных преступлений, которые ему приписывают, но знаешь и то, что не имеешь права рассказывать об этом никому на свете. Так чего ты еще хочешь?
— Мне нужно увидеться с ним.
— Он в Ливии, Джейми. Не забывай, там американцами закусывают.
— И все же нам надо повидаться.
Рассердившись, он постучал себя по лбу.
— Нет, я не допускаю, что ты можешь всерьез об этом думать!
— Очень даже могу, — возразила она.
— Ну нельзя ехать в Ливию разыскивать отца, — доказывал он. — При его-то работе!
— Нет. Можно!
Даже в темноте он увидел знакомый яростный блеск в ее темно-зеленых глазах. И понял, что она и в самом деле собирается ехать в Ливию.
И знал, что без колебаний отправится вместе с ней.
Вашингтон
Гарри Уорнер завтракал у себя дома в Джорджтауне, когда зазвонил телефон. Его жена Мирна, сняв трубку, произнесла несколько слов и, передав трубку мужу, немедленно вышла.
Уорнер прижал трубку к уху.
— Алло!
— Это я.
— Проклятье, ведь я приказывал не звонить домой! — грозно рявкнул Уорнер.
— Дело очень важное.
Уорнер перевел дыхание:
— Ну что там еще?
— Форрестер перебежал нам дорогу.
— Что?! — Уорнер даже вскочил с кресла.
— Сегодня утром он навестил дочку Линда.
— Он что-нибудь ей рассказал?
— А как ты думаешь? — Повисло молчание, прерванное с другого конца провода: — Хорошо, что я предусмотрел этот ход и наставил у них в квартире «жучков».
Спина у Уорнера нервно напряглась.
— Теперь ходи за ними, как приклеенный.
— А я что делаю, как ты думаешь?
Но Уорнер пропустил это замечание мимо ушей.
— Не выпускай их из виду.
— А что делать с Форрестером?
— О Форрестере не беспокойся, — сердито бросил Уорнер. — Я сам о нем позабочусь.
— Ты думаешь, Джейми Линд способна на такую глупость, чтобы отправиться в Ливию?
— С нее станется.
— В шестьдесят девятом году ЦРУ поддерживало Каддафи, когда он задумал свергнуть короля Идриса Первого, старого и довольно больного, да к тому же отличавшегося антиамериканскими настроениями, — рассказывал Джейми Форрестер. — Самому Каддафи было тогда двадцать семь лет, за ним стояло около шести десятков офицеров из ливийского Корпуса связи, всем им тогда еще не было тридцати. При поддержке Соединенных Штатов заговорщики без труда заняли Триполи и Бенгази, овладели королевским дворцом и захватили военные склады и узлы связи. Опять же с помощью ЦРУ Каддафи заставил более семи тысяч солдат перейти на свою сторону.