Гэри, которого легко было переключить с одной темы на другую, тоже встал.
– Мне еще долго возиться, но недавно я нашел несколько потрясающих подлинных деталей…
Джулия ничего не сказала, пока мужчины не вышли через заднюю дверь в гараж.
– Я его убью. Медленно и мучительно. Даю тебе слово.
Я покачала головой и кое-как сумела улыбнуться.
– Он действовал из лучших побуждений.
– О да, – сказала Джулия, крепко обняв меня. – Я знаю. Просто иногда он забывает, что есть вещи, о которых человек не хочет говорить. – Она взяла две пустые бутылки из-под вина. – Это тоже не лучшим образом сказалось на его памяти, – сокрушенно проговорила она.
Я собрала со стола что-то еще и пошла за подругой в кухню.
– Не знаю, насколько это важно, но в одном мой муж прав, хотя и выступил невпопад.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты нравишься Бену. По-настоящему нравишься.
Покачав головой, я принялась счищать объедки в ведро с гораздо большей сосредоточенностью, чем требовало это занятие.
– Он просто хороший друг, – был ответ, который я в итоге нашла.
– Тут больше. Но ведь ты и раньше нравилась парням… почему бы и нет? Ты красивая.
– Ты предвзята.
Джулия улыбнулась и налила нам кофе.
– Может, и так. Но еще я достаточно умна, чтобы понимать, в этот раз все по-другому.
– В каком смысле?
Легкая улыбка, игравшая на ее полных губах, и возбуждение во взгляде делали ее похожей на Лейси – такой, какой она была этим вечером, когда увидела дельфина.
– Потому что в этот раз, моя осторожная в отношениях подруга, в этот раз и он тебе нравится. Ты просто пока этого не знаешь.
Тут вернулись мужчины, вытиравшие обрывками кухонного полотенца перепачканные маслом руки, поэтому ответ, который они помешали мне высказать, остался только у меня в голове, что, вероятно, было для него наилучшим местом. Вообще-то, знаю. Знаю уже какое-то время. И честно говоря, это страшно меня пугает.
– Мне нравятся твои друзья.
Бен первым нарушил молчание, царившее в машине. Темный салон уже нагрелся, обогреватель на приборной доске работал на полную мощность, однако слова Бена наполнили меня теплом. Я не могла требовать от него официального признания, что Джулия и Гэри действительно милые, но тем не менее слова Бена прозвучали именно так.
– Они замечательные. – согласилась я. – Не знаю, что бы я без них делала.
Я поморщилась и прикусила губу, досадуя на свою глупость. У Бена тоже были хорошие друзья, и немало. Только, в отличие от меня, ему предстояло узнать, как он будет без них обходиться, без всех до единого. Мне даже и думать не хотелось, на что это похоже. Неужели помощь в осуществлении их последних планов облегчает примирение с их потерей? Я знала, что вряд ли когда-нибудь захочу обсуждать этот вопрос.
Когда в конце концов Бен въехал на подъездную дорожку и я увидела наряженную елку, мои глаза расширились от удивления. Дерево исчезло с дорожки несколько дней назад и теперь стояло в гостиной Бена, освещенное, кажется, тысячами крохотных мерцающих белых огоньков. Бен проследил мой взгляд.
– Да, я знаю. Комната действительно немного похожа на пещеру Санты. Но Том с друзьями так долго помогали мне втаскивать ее внутрь, что у меня не хватило духу сказать, что она немножко великовата.
Я медленно вышла из машины, мое внимание было приковано к сверкающему дереву, но не настолько, чтобы я не чувствовала мягкого давления руки Бена, которую он дружески положил мне на плечо. Я испытала сильное – почти кошачье – желание нагнуть голову и потереться щекой о его пальцы, о чем я здорово пожалела бы.
– Хотите войти и посмотреть поближе?
Становилось поздно, и моя входная дверь находилась менее чем в десяти метрах от того места, где мы стояли, но я вдруг поняла, что не готова закончить вечер. Может, и Бен тоже не был к этому готов.
– Ух ты. Вертикально он выглядит даже больше, – объявила я, подходя к гигантскому стволу.
Бен хмыкнул, пытаясь не рассмеяться в ответ на мою реплику, которая, должна признать, прозвучала, как в пошлой комедии.
Я засмеялась, чтобы скрыть смущение.
– Я хотела сказать…
– Я знаю, что вы хотели сказать, – мягко прервал меня Бен, его глаза все еще искрились весельем, пока он шел на кухню и пару раз остановился, чтобы зажечь по пути настольные лампы.
Он открыл один шкафчик, который по разнообразию бутылок мог бы посоперничать с любым баром. Это напомнило о том, как часто он устраивал вечеринки, но я отбросила эту мысль, потому что знала, куда она меня приведет, а я совсем не хотела туда идти.
– Бренди? – спросил он, снимая с полки бутылку с янтарной жидкостью.
Обычно я такое не пила, но, с другой стороны, вся эта ситуация была для меня необычной. Я тихо вздохнула, как ветерок, слегка меняющий направление. Впервые за долгое время я поняла – я хотела, чтобы все было по-другому, я просто не знала, как этого добиться.
Я приняла из протянутой руки Бена тяжелый хрустальный бокал с бренди и направилась к камину вслед за хозяином. Он чиркнул зажигалкой, и газовый огонь прыгнул и послушно заплясал по его команде. Несмотря на множество мест, где можно было посидеть, я опустилась на колени на толстый коврик из овечьей шкуры перед камином. Бен последовал моему примеру и сел напротив, прислонившись спиной к дивану. Когда мы вошли в дом, негромко играла музыка.
– Не люблю возвращаться в тихий дом, такое ощущение, будто тебе не рады, – объяснил Бен и, взяв пульт, убавил громкость. Из скрытых динамиков лился берущий за душу джаз в исполнении саксофониста.
– Может, вам кота завести. Панацея от тишины и одиночества.
Глаза Бена казались темнее при этом освещении, когда он встретился со мной взглядом поверх края своего бокала. Я опустила глаза, с таким вниманием рассматривая вращающееся у меня в бокале бренди, что казалось, будто я что-то там потеряла.
– А вам одиноко, Софи?
Его вопрос застал меня врасплох, и я потянула время, сделав глоток. Уловка ничем хорошим не кончилась, так как огненная жидкость обожгла горло, и я закашлялась, как подросток, тайком хлебнувший алкоголя. Бен переместился ко мне, осторожно взял у меня бокал и похлопал по спине, что, вероятно, оказалось бы совершенно неэффективно, поперхнись я по-настоящему, но все равно было приятно.
Когда приступ прошел, я посмотрела на Бена слезящимися глазами.
– Принести воды?
Я покачала головой, ощущая легкое смущение. Ладонь Бена по-прежнему лежала у меня где-то между лопаток, и мне было нелегко сосредоточиться на чем-либо еще.
– Вы не ответили на мой вопрос.
– Периодически все чувствуют себя одиноко, – сказала я, сознавая, что прячусь за обобщением. – Если ты один, это не значит, что ты одинок, но пребывание в толпе тоже от этого не спасает.
Бен медленно кивнул, как будто мои слова выявили истину, которую он уже для себя открыл. Я немного пошевелилась на толстом коврике, и Бен убрал руку. Рождественское дерево сверкало с завораживающей ритмичностью, каждая лампочка гналась за соседней в этой бесконечной игре в салочки.
– Оно такое красивое, – сказала я, машинально делая глубокий вдох, чтобы вобрать в себя лесной запах хвои, наполнявший комнату. – Я и забыла, как пахнет настоящая елка.
– А вы дома ее не ставите?
Мои глаза затуманились, потому что я вспомнила елки своего детства. Я вспомнила, как ходила по бесконечным рядам в садовом центре, пока родители добродушно спорили, какая из них достаточно велика для гостиной, а мы со Скоттом нетерпеливо ждали, пока они купят елку – любую, – чтобы началось веселье: мы наряжали ее, это всегда было нашей обязанностью. Я закрываю глаза и ясно вижу: чтобы дотянуться до верхних веток, я сижу у него на плечах, как на рок-концерте, только вот никакой уважающий себя рокер не наденет дурацкую шапку Санты. Я помню, как Скотт зашатался, когда я водрузила звезду на макушку елки, а потом разразился истерическим смехом и уронил меня на диванные подушки, заявив, как может только брат: «Больше никаких тебе сладких пирожков, туша». Какая ирония, потому что в те дни я еще была тощей, как жердь.
Я вернулась в настоящее, снова упрятав воспоминания в коробку, где они лежали.
– Нет. У нас искусственное дерево, блестящее, – с грустью сказала я.
Воспоминание почти естественно подвело меня к вопросу, который я все откладывала со времени возвращения от родителей. До сих пор не знаю, правильно ли я поступила или мне следовало, как я делала это всю свою взрослую жизнь, по-прежнему полностью изолировать друг от друга разные части своего мира.
Вопрос вылетел сам собой, как будто устал ждать, когда его зададут.
– Бен, какие у вас планы на Рождество? В смысле, я знаю, что не спросила заранее и вы уже, вероятно, с кем-то договорились и все такое, и я все понимаю, особенно учитывая, что кто-то из ваших друзей…
– С удовольствием.
Я села ровнее, хлопая от удивления глазами, как сова.
– А?
– Я с удовольствием встречу Рождество с вами и вашей семьей, – уточнил он с улыбкой.
– С ним все будет хорошо, – заверил Бен, когда мы отъезжали от аккуратного домика. – Думаю, труднее всего вам будет убедить его вернуться к вам.
– Я знаю, – слабо улыбнулась я, повернувшись на сиденье и оглядываясь на дом, где Фред, вероятнее всего, по-прежнему лежал, удобно устроившись на руках у Элис, довольно мурлыча в связи с неожиданным улучшением жилищных условий.
Неразбериха в кошачьем приюте поставила мои рождественские планы под угрозу срыва, и радость от того, что все сложилось удачно, была сродни выбросу адреналина. Примечательно, что первой моей реакцией было ощущение, будто я увернулась от пули – хотя курок спустила именно я.
Когда Бен предложил очевидное решение проблемы – в лице Элис, явно обожавшей кошек, – я должна была бы почувствовать благодарность. Вместо этого я испугалась, что возможность отменить приглашение ускользает сквозь пальцы.