– Ой, я опаздываю! – воскликнула я, увидев время на часах.
– Я подброшу вас, – тоном, не допускающим возражений, произнес Рей, а я и не стала спорить.
– Передавай привет Дейзи! – напоследок крикнула Пенни, когда я забиралась в салон, полный цветов. Я любила запах ирисов и своих любимых пионов, которые заполонили задние сидения и багажник, но сейчас от аромата двух десятков букетов у меня закружилась голова.
– Это для вашей подруги от меня и Карлы. – Перед тем, как выпустить меня, Рей протянул охапку белых роз.
Поблагодарив Рея, я схватила букет и два оставшихся пакета, и понеслась вверх по больничной лестнице «Сент-Френсис Мемориал». Посетители и медработники расступались передо мной, словно знали, что мое дело гораздо важнее их собственных.
На пятом этаже, запыхавшись от бега и счастливого волнения, я вбежала в двери с надписью «Родильное отделение» и сразу увидела всех Холлбруков. Они скучко-вались в зоне ожидания. Хлоя и ее муж Роджер сидели на стульях и держались за руки. Я все еще не могла поверить, что Хлоя клюнет на кого-то вроде Роджера. Всю жизнь ей нравились красавчики-брюнеты, которые одной улыбкой останавливали поезда. Роджер же был невысокий, рыжий, как персонаж ирландского фольклора. Нос в крапинку, рыжие ресницы теряются, и кажется, что их и вовсе нет. Но Хлоя смотрела на него, как на самого красивого парня во вселенной. Таким он и был для нее.
На диванчике в обнимку замерли Ричард и Вирджиния Гамильтоны, с умиротворенными улыбками и бабулей Ви в придачу. Та без умолку болтала что-то и щелкала крекеры из автомата. Едва ли Вивьен Гамильтон хоть когда-нибудь ела больничную еду с таким аппетитом. Вирджиния сжимала букет-ассорти, Ричард усадил рядышком по правую руку громадного плюшевого медведя розового цвета. Даже мило, что они снизошли до чего-то такого обычного и простого, как мягкая игрушка, и не привезли в подарок что-то изысканное и нелепое. Шедевр из глины какого-нибудь известного и бездарного мастера, больше напоминающий кучу кое-чего пахучего, а никак не произведение искусства. Или какой-нибудь дикий цветок в горшке размером с саму Дейзи, как символ жизни и начала.
Мои родители создавали яркий контраст сдержанному ожиданию Гамильтонов. Папа держал облако воздушных шаров самых разных оттенков и с волнением грыз ноготь большого пальца, пялясь на маму, которая бегала взад-вперед перед ним и о чем-то кудахтала. Ее слова терялись в бутонах нескольких десятков ирисов, которые она таскала взад-вперед с собой. На лицах обоих – радость, перемешанная с тревогой. Еще бы! Они ждали появления на свет их первого внука. Едва ли хоть кто-то из Холлбруков мог когда-нибудь представить, что первым из нас подарит его Харви.
Сам братец был бел, как гейша, перемазанная несколькими слоями белой пудры. Никогда не видела его таким сконцентрированным. Мамины метания передались и ему, и теперь они мельтешили вместе, приводя комнату ожидания в хаотичное движение.
И Джейк. Тот самый Джейк Руссо, на которого я свалилась в день нашего знакомства. Тот самый заклятый враг, который стал моим самым верным другом. Он заметил меня с другого конца коридора и согрел таким нежным взглядом, что ноги тут же превратились в жидкое тесто. Он все еще мог одним взглядом заставить мои внутренности порхать, а мозги превращаться в кашу. Мой милый, славный Джейк Руссо.
– Всем привет! – улыбнулась я, становясь частью всеобщего ожидания. – Извините за опоздание.
– Ты не опоздала, милая, – похлопала меня по щеке бабуля Ви, прежде чем Джейк урвет свой законный поцелуй. – Мой правнук пока не выскочил на свет божий.
– Мама! – одернул ее Ричард, но без особого упрека. Он давно перестал пытаться запихнуть мать в рамки хоть какого-то этикета. Но все мы давно привыкли к острой на язык Вивьен Гамильтон, которая вела себя так, как ей заблагорассудится. Она была чудесной и имела на это полное право.
– А может, правнучка, – сказала Вирджиния с таким лицом, будто надеялась, что это и правда будет правнучка. – Дети ведь так и не узнали пол ребенка.
– Пусть первым будет наследник, – произнес Ричард так, будто этот ребенок не будет носить фамилию Холлбрук, а автоматически родится с титулом «Гамильтон» на лбу. – А потом можно и девочек нарожать.
– Ричард! К чему эти великосветские предрассудки? – шикнула на мужа Вирджиния.
– Я чисто из практических соображений, – попытался оправдаться тот. – Мальчик сможет заботиться о семье и защищать младших сестер.
– Какая разница, кто! – встряла мама. – Главное, чтобы был здоровенький!
Харви так зыркнул на нее, словно под фразой «какая разница, кто», она подразумевала и мальчика, и девочку, и мартышку из зоопарка.
– А ты, Холли? – обратилась ко мне бабуля Ви. – Кого бы хотела, племянника или племянницу?
– Я согласна с мамой. Это ведь абсолютно неважно. Этот ребенок будет самым чудесным в мире, и я буду любить и баловать его так, что Дейзи еще пожалеет, что я его тетушка.
Гамильтоны добродушно засмеялись, так и не раскусив моей маленькой лжи. Конечно, я хочу племянницу! Пухленькую, розовощекую и голубоглазую, как уменьшенная копия Дейзи. Я буду покупать ей платьица и пинетки, мягкие игрушки и раскраски, да так много, что ее родители рано или поздно перестанут мне звонить, потому что их дом превратится в детский магазин «Джеффри Тойс».
– Ну, этот ребенок побудет самым чудесным в мире недолго, – загадочно сказала Хлоя, привлекая всеобщее внимание. Роджер глядел на нее завороженными глазами и стискивал руку до белых пятен на коже. – Ведь ему будет сложно тягаться с нашим.
– Что? – одновременно выпалили все присутствующие, и комната утонула в гвалте голосов, визгов «ты беременна?!» и поздравлений.
Семья Холлбруков росла, как на дрожжах. Пока что я оставалась единственной, кому на палец не надели кольца и кто не собирался произвести на свет потомство. Но это меня не огорчало. Зачем подгонять судьбу, у которой все расписано по минутам? Мне нравилось думать, что она похожа на меня саму. У нее есть свой пушистый блокнот, куда она записывает дела на завтра и составляет планы на жизни людей. Где-то там, на какой-нибудь странице шестьдесят два, есть список планов и для меня. И следующим пунктом значилось «стать любящей тетушкой».
На минуту Хлоя и Роджер украли всеобщее обожание, но лишь на минуту. Когда в дверях появилась молоденькая медсестра в маске и медицинской розовой форме, мы все вновь переключились на Дейзи и ее минуту славы.
Комната взорвалась криками.
– Ну что?
– Родила?
– Как она?!
– Я теперь бабушка?
Но девушка, привыкшая к подобным неразборчивым песнопениям родственников, лишь выставила руки вперед, призывая к порядку, и по очереди рассмотрела нас всех.
– Кто из вас отец? – спросила она.
Несколько рук тут же выпихали Харви вперед, потому что сам он не мог даже двинуться и выглядел так, будто только сейчас осознал, что все это время пузо Дейзи было не результатом любви к пончикам, а результатом их общей любви. И скоро он станет отцом.
– Да он в шоке, – засмеялась Хлоя, пользуясь случаем, когда можно подколоть братца и не получить сдачи. – Харви, тебя вызывает земля!
– Хлоя! – шикнула мама.
– Не издевайся над ним, милая, – подхватил папа. – Когда рожала ваша мама, я дважды хотел переплыть океан.
– Эй! – пришел черед отца получать от мамы оплеуху.
– Идем, румяный пирожок, – ласково сказала бабуля Ви, поддерживая Харви под руку.
В этот момент я подумала, что все законы вселенной перестали существовать, наблюдая, как сухонькая старушка стала опорой для высокого и сильного мужчины в самом расцвете своих сил. Но горести, равно как и радости, уравновешивают нас перед лицом жизни. И сейчас полный счастья и тревог Харви был одного возраста с Вивьен Гамильтон, пережившей сотни подобных радостей и тревог.
Харви исчез в коридоре, собираясь в первый раз в жизни встретиться со своим малышом. Я смахнула слезу и прижалась к Джейку, разрываясь от значительности происходящего. Дейзи, та самая хохотушка Дейзи Гамильтон с ветром в голове и пирожным в руках, только что родила. Сложно вообразить, что девушка, которая знает наизусть названия коллекций «Шанель» с пятидесятых годов или по памяти назовет оттенки всех помад «Живанши», будет менять подгузники и корчить рожицы, пока кормит карапуза овощным пюре с ложечки.
– Не могу поверить, – прошептала я. – Я так счастлива, что боюсь, это окажется сном. Уже ничто сегодня не сможет сделать меня счастливее.
Джейк не ответил и лишь сильнее прижал меня к себе, словно пытаясь намекнуть – «еще не вечер».
Через полчаса и всю остальную шайку пригласили в палату к роженице. Светлые волосы Дейзи взмокли и облепили ее лицо курчавым париком, щеки раскраснелись, лоб покрылся лужицами пота, но в глазах стояли слезы счастья, и поэтому Дейзи была красивее всех на свете. Она сжимала крошечный сверток на груди и не могла оторвать взгляда от чуда, которое произвела на свет. Когда родственники облепили их со всех сторон, словно стая голубей брошенную краюшку хлеба, я заметила, как неохотно Дейзи раскрыла личико ребенка, чтобы показать всем. Ей хотелось как можно дольше оставить это чудо только своим.
– Знакомьтесь, – гордо сказал Харви, который ни на дюйм не отходил от своих ненаглядных жены и маленькой дочурки. – Хэйвен Харли Гамильтон Холлбрук.
Все ахнули. И с миниатюрного личика великолепной красоты, и с имени, которое сохранило семейные традиции Холлбруков. Хэйвен. Небесное имя для девочки, посланной небом.
Столько охов и вздохов еще не звучало ни в одной родильной палате Сан-Франциско – полагаю, все тетушки считают точно так же. Повезло же Хэйвен Холлбрук, раз у нее столько любящих родственников. И пусть сейчас она думает иначе, с ужасом разглядывая огромные головы, которые агукали ей из такого же огромного мира, надеюсь, она увидит в них то, что вижу я. Любящую семью.
Вспомнив про подарки, все бросились вручать Дейзи и малютке Хэйвен связку шариков, букеты, плюшевого медведя. Когда наступила моя очередь, я скромно протянула брату один из двух оставшихся пакетов, так как руки Дейзи были заняты дочуркой.