Примечания (1) КЕДРОВ М. С. (1878 - 1941) - член РСДРП с 1901 г., руководитель книжного издательства "Зерно", участник трех российских революций, с 1919 г. начальник Особого отдела ВЧК, с 1924 г. занимал ответственные посты в СТО, ВСНХ, Наркомздраве, Верховном суде, исполкоме Красного спортинтерна, Госплане; последняя его должность, перед тем как он был репрессирован в 1939 г., - директор Военно-санитарного института. (2) КЕДРОВ Б. М. (1903 - 1985) - философ, химик, историк, академик АН СССР с 1966г. (3) ПОСПЕЛОВ П. Н. (1898 - 1979) - член РСДРП с 1916г., партийный работник и пропагандист, в 1940 - 1949 гг. главный редактор газеты "Правда", в 1949 - 1952 и 1961 - 1967 гг. директор Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, член ЦК партии в 1939 - 1971 гг., кандидат в члены Президиума ЦК КПСС в 1957 - 1961 гг., академик АН СССР с 1953 г.. Герой Социалистического Труда с 1958 г. В описываемое время (с 1953 по 1960 г. ) был секретарем ЦК КПСС. (4) РУДЕНКО Р. А. (1907 - 1981) - главный обвинитель от СССР на Нюрнбергском процессе главных немецких военных преступников, стал генеральным прокурором СССР в 1953 году. (5) КРЕСТИНСКИЙ Н. Н. (1883 - 1938) - советский государственный и партийный деятель, член Компартии с 1903 г., с 1918 г. нарком финансов РСФСР, с 1921 г. полпред в Германии, с 1930 г. зам. и первый зам. наркома иностранных дел СССР, член Политбюро, Оргбюро и секретарь ЦК партии в 1919 - 1921 гг. (6) Наркомом путей сообщения СССР Л. М. Каганович (1893 - 1991) стал в 1935г. (7) XX съезд КПСС проходил 14 - 25 февраля 1956 года. (8) Был Луганском до 1935 г. и в 1958 - 1970 гг., ныне снова Луганск. (9) БЛЮХЕР В. К. (1890 - 1938) - герой гражданской войны, командующий Особой Краснознаменной Дальневосточной армией в 1929 - 1938 гг., Маршал Советского Союза с 1935 г. (10) ЛОМОВ Г. И. (Оппоков, 1888 - 1938) - член РСДРП с 1903 г., нарком юстиции в первом советском правительстве, затем занимал ответственные посты в ВСНХ, Сибирском и Уральском бюро ЦК РКП(б), Уралэкономсовете, Нефтесиндикате, Моссовете, Донугле (председатель правления в 1926 - 1929 гг. ), Госплане СССР; последняя его должность перед тем, как его репрессировали, - член Бюро Комиссии советского контроля.
ПОСЛЕ XX СЪЕЗДА КПСС
Сразу же после XX съезда партии начались переживания во всех компартиях, особенно во французской и итальянской. Оно и понятно, потому что там большие, массовые пролетарские партии, а на процессах "врагов народа" присутствовали Торез и Тольятти(1), которые потом свидетельствовали на родине, что обвинения доказаны. А тут все наоборот! Это обстоятельство и заставило нас не публиковать материалы открытых процессов, хотя тут тоже никаких преступлений не имелось и приговоры носили волевой характер и не были основаны на доказанности преступлений, в которых обвиняемые "признавались". Стали набегать тучки и в Польше. За Польшей потянулась Венгрия. После смерти польского лидера Берута я, будучи уполномочен Центральным Комитетом КПСС, ездил в Варшаву, когда там проходил пленум ЦК ПОРП. Я на этом пленуме не присутствовал, чтобы не обвинили СССР, что он вмешивается во внутренние дела братской партии. Заседания проходили очень бурно, члены ЦК ПОРП выражали недовольство Советским Союзом. Мне об этом рассказывали близкие нам люди из их ЦК. Это нам не приносило радости, но мы считали, что проявление демократии - факт положительный. Однако через некоторое время там произошли события, которые стали нас очень беспокоить. На пленуме, о котором я говорил, первым секретарем ЦК ПОРП избрали Охаба(2). С Охабом у нас сложились хорошие личные отношения. Я с уважением относился к нему, да он вполне заслуживал того. Старый коммунист, прошедший школу польских тюрем. И поначалу мы считали, что он достоин доверия. После его избрания Первым секретарем мы беседовали с ним, и я поставил вопрос: "Почему у вас сидит в тюрьме Гомулка(3)? Когда я об этом говорил с Берутом, он ответил мне так: я и сам не знаю, за что он сидит и в каких преступлениях обвиняется. Может быть, вы подумали бы о его освобождении?". Тут Охаб начал мне доказывать, что освободить невозможно. У них сидел не один Гомулка: еще и Спыхальский, и Лога-Совиньский, и Клишко(4), многие сидели. Это меня беспокоило, и я никак не мог понять, почему они содержатся в тюрьме. Я побеседовал почти со всеми членами руководства ПОРП, и все они доказывали, что сделать ничего не могут, нельзя тех выпускать. Через какое-то время Охаб с делегацией поехал в Китай по какому-то случаю. Когда они возвращались оттуда через Москву, я опять беседовал с Охабом. К тому времени Гомулка уже был освобожден из тюрьмы, и я спросил Охаба: не возражает ли он против того, чтобы мы пригласили Гомулку приехать в Советский Союз, отдохнуть на берегу Черного моря, в Крыму или на Кавказе, где имеются более благоприятные климатические условия для отдыха, чем в Польше. Он ответил что-то невразумительное и уехал в Варшаву. Меня это не успокоило, а даже несколько взволновало. И буквально через несколько дней мы узнали от нашего посла, что в Польше развернулись бурные события, что поляки поносят СССР и чуть ли не готовят переворот, в результате которого к власти придут люди, настроенные антисоветски. Возникала угроза нашим коммуникациям, которые проходили через Польшу в ГДР. Но события в Польше нас очень беспокоили и по ряду других причин, и мы решили принять меры, обеспечивающие нам свободный доступ в Польшу и наши связи с советскими войсками в ГДР. Мы наметили делегацию для поездки в Польшу, а перед отъездом позвонили полякам. Обстановка там продолжала накаляться. В польской печати широко критиковался СССР, который якобы обирает Польшу, покупая у нее уголь по заниженным ценам и продавая ей железную руду по завышенным. Такие факты действительно имели место при Сталине, когда со странами народной демократии мы торговали не по мировым ценам, а по произвольно установленным. Польские руководители не рекомендовали нам приезжать сейчас. Но это еще больше подогрело наше беспокойство, раз поляки ясно показали, что не хотят с нами встречаться. И мы решили немедленно ехать представительной делегацией: Хрущев, Микоян, Булганин и еще кто-то. Прилетели мы в Варшаву. Там нас встретили Охаб, Гомулка, другие товарищи. Встреча была очень холодной. На лице Охаба была заметна большая озабоченность. Все вместе поехали в резиденцию, дворец в Лазенках, где и начался разговор в резких, повышенных тонах. Мы высказали свою тревогу ростом антисоветских настроений в Польше и заявили, что полны решимости обеспечить свои коммуникации с группой советских войск в ГДР. Это был с нашей стороны откровенный нажим. Охаб вскипел: "Что вы предъявляете мне претензии? Я теперь уже не секретарь ЦК. Спрашивайте других". И показал на Гомулку. В словах Охаба сквозило неприкрытое недовольство. У нас сложилось тогда тяжелое впечатление о положении в польском руководстве. Мы не знали толком ситуации и боялись, что к власти придут люди, которые поведут антисоветскую политику. А мы не хотели, чтобы у нас с Польшей опять сложились такие отношения, как до войны, которые были еще свежи в нашей памяти. Гомулка старался рассеять наши подозрения. Он соглашался, что положение в Польше сложное, и оно усугубляется ростом антисоветских настроений. Но он заверял нас, что дружба с СССР жизненно необходима для Польши и что наши связи нерушимы. Уверял, что в скором времени волна недовольства схлынет и положение нормализуется. Потом начали нарастать такие же события в Венгрии. Тогда у нас имелись, на мой взгляд, две компартии, в которых было неблагополучно с их руководством. В Венгрии в сталинское время тоже много людей арестовали, причем я и сейчас считаю, что не столько по инициативе Ракоши, сколько по инициативе Сталина. Это делалось через наших советников, которых Сталин насадил и в Польше, и в Венгрии, и в других братских странах. Через них он действовал там теми же методами, которыми действовал в собственной стране. После переговоров в Варшаве мы вернулись в Москву Под впечатлением какого-то нервного, но искреннего заявления Гомулки, что Польше дружба с Советским Союзом нужна больше, чем СССР - дружба с Польшей. Разве мы не понимаем своего положения, говорил он, ведь нам сейчас без СССР не удержать своих западных границ. Мы рассматриваем у себя сейчас внутренние вопросы, отношения же с Советским Союзом останутся неизменно дружескими и союзническими. Хотя