— Что ж, примерно через час я встречусь с Эрлом и со всей его семейкой. Хочешь со мной?
— Ну их к черту!
— Если не желаешь по-хорошему, то поедешь в приказном порядке. Мне необходимы двое белых за спиной. Это ты и Луни.
— Они что, ваши избиратели?
— Здесь все — мои избиратели, а то ты не знаешь, Мосс! Если ты побеждаешь, значит, за тебя проголосовал каждый, считая его прабабку. У меня было семьдесят процентов голосов, жалоб не поступало, но я все равно должен встречаться с каждым в округе Форд, кто не отдал за меня свой голос. Все мои избиратели гордятся своим выбором и хотят снова проголосовать за меня.
— Я думал, вы набрали шестьдесят восемь процентов, а не семьдесят.
— Было бы все семьдесят, если бы не лентяи из Блэкджека.
— Лентяи? Моя родня голосует, как подорванная, Оззи. Самые неутомимые избиратели! Бегут на избирательный участок с утра пораньше и целый день там торчат, чтобы за всех проголосовать: за опоздавших, за отсутствующих, даже поддельных бюллетеней не чураются. Голосуют за мертвых, за психов, за не прошедших по возрасту, за осужденных преступников, лишенных права голоса. Вы уже и не помните, но двадцать лет назад мой дядюшка Феликс сел в тюрьму, потому что голосовал за мертвецов. Два кладбища оживил за одни выборы! Голосов все равно не хватило, его противник набрал на шесть штук больше и посадил дядю за решетку.
— Твой дядя сидел?
— Почему «сидел»? Отделался следственным изолятором. Провел в нем всего три месяца, заявил, что там вполне терпимо, вышел на свободу героем, вот только голосовать никогда больше не мог. Большой был мастер плотно забивать ящики бюллетенями! Вам позарез нужна моя родня, Оззи, уж мы-то знаем, как выигрывать выборы!
Второй раз за сутки шериф припарковался рядом с дверями приемного отделения больницы. По коридору третьего этажа прогуливались все те же два помощника шерифа, тот же молодой врач болтал с медсестрой. Долго ждать новостей не пришлось. Джози Гэмбл была в сознании, хотя находилась на успокоительных из-за острой боли в раздробленной челюсти. Все жизненные показатели были в порядке. Ей еще не сообщили о смерти Стюарта Кофера и об аресте ее сына. В ответ на вопросы Джози о детях врач уверял, что они в безопасности.
Оззи набрал в легкие побольше воздуха и покосился на Тейтума, читавшего его мысли и уже качавшего головой.
— Вы босс, вам решать.
— Она выдержит плохие новости? — спросил он врача.
Тот улыбнулся, пожал плечами:
— Можно сейчас, можно повременить. Разница невелика.
— Я пошел, — решился Оззи.
— Я подожду здесь, — произнес Тейтум.
— А вот и нет, марш со мной!
Через четверть часа, покидая больницу, Оззи и Тейтум увидели пастора Макгерри и Киру, сидевших в комнате ожидания приемного отделения. Шериф приблизился к ним и тихо сообщил, что только что навестил Джози, она в сознании и дожидается Киру. Известие о смерти Кофера и об аресте Дрю привело Джози в смятение, она хочет видеть дочь.
Он еще раз поблагодарил пастора за помощь и обещал позвонить.
У машины Оззи сказал Тейтуму «веди ты» и шагнул к пассажирской дверце.
— Я с радостью. Куда едем?
— Я уже несколько часов не видел окровавленных трупов, так что давай полюбуемся на Стюарта, мир его душе.
— Сомневаюсь, что он успел сменить позу.
— Мне надо поговорить с людьми из штата.
— Уверен, такое дело они не запорют.
— Они хорошие специалисты, такие не запорют.
— Вам виднее. — Тейтум захлопнул дверцу и завел автомобиль.
За чертой города Оззи произнес:
— Сейчас половина девятого. Я на ногах с трех часов.
— Я тоже не завтракал.
— Я здорово проголодался. Что-нибудь открыто в этот чудесный воскресный час?
— Хьюи как раз закрывает лавочку, к тому же у него не кормят завтраками. Как насчет «Опилок»?
— «Опилки»?
— Ага. Насколько я знаю, это единственное место, открытое так рано в воскресенье, во всяком случае, в этой части нашего округа.
— Знаю, меня там ждут с распростертыми объятиями. Особая дверка с табличкой: «Вход для негров».
— Я слышал, ее уже сняли. Вы хотя бы раз заглядывали внутрь?
— Нет, помощник шерифа Тейтум, я никогда не бывал в сельской лавке «Опилки». Когда я был ребенком, там еще собирался ку-клукс-клан, и это не являлось секретом. Да, теперь уже 1990 год, но те, кто закупается и утоляет голод в «Опилках», не говоря о тех, кто, сидя зимой у старой чугунной плиты, травит анекдоты про черных, жует на террасе табак и сплевывает на тротуар, строгая палочки и играя в шашки, — это не та публика, с которой мне хочется иметь дело.
— Зато у них вот такие оладьи с голубикой!
— В мою порцию они положат отраву.
— Ошибаетесь. Давайте сделаем одинаковый заказ и поменяемся тарелками с оладьями. Если я подавлюсь и склею ласты, то меня отпоют на пару с Кофером. Представьте эту похоронную процессию, кружащую по площади!
— Как-то не тянет.
— Оззи, вас дважды избирали шерифом округа Форд с большим отрывом. Вы ходите в местных героях, я не верю, что вы робеете зайти перекусить в здешнее кафе. Если боитесь, обещаю вас защитить.
— Дело не в этом.
— В этом, в этом! Много наберется бизнесов с хозяевами-белыми, куда вы не суетесь все семь лет, что служите шерифом?
— Я был не во всех белых церквях.
— Это потому, что побывать во всех превыше человеческих сил. Их не менее тысячи, и постоянно строятся новые. Я про бизнесы, а не про церкви.
Провожая глазами маленькие фермы и сосновые рощи, Оззи раздумывал над ответом.
— На ум приходит всего один.
— Вот и давайте обнулим список.
— Там по-прежнему болтается флаг Конфедерации?
— Скорее всего.
— Кто теперь хозяин?
— Не знаю. Сам уже несколько лет там не бывал.
Они проехали по мосту через реку и свернули на другую сельскую дорогу. Тейтум поднажал, мчась по осевой. Здесь и в будни-то бывало немного машин, а воскресным утром было — совсем никого.
— Полицейский участок Пайн-гроув. Девяносто пять процентов белых, за меня проголосовало только тридцать процентов избирателей.
— Тридцать процентов?
— Ага.
— Я рассказывал вам про своего деда с материнской стороны? Его называли Грампс. Он умер еще до моего рождения, что, наверное, к лучшему. Сорок лет назад он баллотировался в шерифы округа Тайлер и набрал восемь процентов голосов. Так что тридцать процентов — впечатляющая цифра.
— На исходе голосования я был ею не сильно впечатлен.
— Забудьте, босс. Вы одержали блестящую победу. Сейчас у вас есть шанс переубедить просвещенную публику, просиживающую штаны в «Опилках».
— Кстати, откуда взялось название «Опилки»?
— В этих краях лесопилка на лесопилке, лесоруб на лесорубе. Суровые люди. Я не в курсе, сейчас выясним.
Парковка была наполнена пикапами, новых среди них было немного, в основном старые и битые, и все стояли в беспорядке, словно водителям некогда аккуратно парковаться, так спешили позавтракать. Флагшток прославлял великий штат Миссисипи и славное дело Конфедерации. В клетке около веранды нюхали друг друга два черных медведя. Оззи и Мосс поднялись по скрипучим ступенькам. За дверью находилась сельская лавка под свисавшими с потолка копчеными окороками. Сильно пахло жареным беконом и тлеющими дровами. Пожилая женщина взглянула из-за прилавка сначала на Тейтума, потом на Оззи и заставила себя кивнуть, выдавив: «Доброе утро».
Беседуя между собой, они подошли к столикам, половина из которых оказались заняты белыми мужчинами; женщин здесь не наблюдалось. Все ели и пили кофе, многие курили, непринужденно болтали — пока не увидели Оззи. Шум голосов ощутимо стих, но лишь на секунду-другую, пока до посетителей не дошло, кто он такой и что оба — стражи правопорядка. Тут же, словно доказывая свою терпимость, посетители возобновили прерванные разговоры, причем активнее, чем раньше, тщательно игнорируя пришедших.
Тейтум указал на свободный столик, и они сели. Оззи уткнулся в меню, хотя это было лишнее. Появилась официантка с кофейником и наполнила их чашки.
Посетитель за соседним столиком не справился с любопытством и снова уставился на вновь прибывших.
— Раньше это место славилось оладьями с голубикой, — обратился к нему Тейтум. — А как сейчас?
— Так же, — ответил сосед с усмешкой и похлопал себя по изрядному брюху. — Оладьи, а еще колбаска из оленины. Лучшее средство для заботы о фигуре.
Все засмеялись.
— Прошел слушок про Стюарта Кофера, — произнес кто-то. Голоса стихли. — Правда, что ли?
Тейтум кивнул своему начальнику, словно говоря: «Действуйте! Докажите, что вы — популярный шериф».
Оззи сидел спиной ко многим посетителям, поэтому ему пришлось встать и осмотреть кафе.
— Боюсь, так и есть, — начал он. — Стюарта застрелили примерно в три часа ночи в собственном доме. Мы потеряли одного из наших лучших сотрудников.
— Кто стрелял-то?
— Сейчас я не могу сообщить подробности. Дождитесь завтрашнего дня.
— Говорят, его шлепнул паренек, живший у него в доме.
— Мы арестовали юношу шестнадцати лет. Его мать была подружкой Кофера. Это все, что я могу сказать. Сейчас на месте преступления находится полиция штата. На сегодня на этом все. Подробности появятся позже.
Оззи говорил дружелюбно, но все равно не мог предвидеть дальнейшего. Деревенский старикан в грязных башмаках и выцветшем комбинезоне, в фуражке кормовой компании, уважительно произнес:
— Спасибо, шериф.
Возникла пауза. Лед был сломан, прозвучало еще несколько благодарностей.
Оззи сел и заказал оладьи и колбасу. Пока они пили кофе и ждали еду, Тейтум заметил:
— Неплохо для избирательной кампании.
— Никогда не думаю о политике.
Тейтум отвернулся, чтобы не засмеяться.
— Знаете, босс, если бы вы завтракали здесь хотя бы раз в месяц, то все голоса были бы ваши.
— Хватило бы и семидесяти процентов.
Официантка положила им на столик воскресную джексонскую газету и улыбнулась Оззи. Тейтум стал изучать спортивный раздел, шериф заглянул в раздел новостей штата. П