— Сколько?
— По оценке дружелюбных сотрудников из конторы Боба Скиннера, дом тянет на триста тысяч.
— Размер твоего долга?
— Двести двадцать.
— Для Клэнтона это многовато.
— Да. Я переплатил за дом, поскольку нам очень хотелось его заполучить. Я мог бы выставить его на продажу, но сомневаюсь, что его купят. К тому же это не понравилось бы моей жене.
— Да. Не продавай дом, Джейк. Я свяжусь с людьми в «Третьем федеральном», и они рефинансируют твою закладную.
— Так просто?
— Представь. Недаром я второй акционер. Они пойдут мне навстречу.
— Даже не знаю, что сказать, Люсьен…
— Ничего не говори. Все-таки это — крупный заем. Он тебе по силам?
— Может, и нет, но у меня нет выбора.
— Главное, не выходи из бизнеса, Джейк. Ты заменил мне сына, порой мне кажется, будто косвенно я живу благодаря тебе. Эта фирма не закроется.
От волны теплых чувств Джейк буквально лишился дара речи. Довольно долго они не могли друг на друга смотреть. Наконец Люсьен произнес:
— Давай выпьем на веранде. Есть разговор.
— Не возражаю, — кивнул Джейк, — только я ограничусь кофе.
Люсьен отлучился, Джейк побрел к двери, выходившей на веранду с прекрасным видом на площадь и на здание суда. Люсьен вернулся со стаканом виски со льдом и сел рядом с Джейком. Они долго смотрели на напряженное вечернее движение и на засевших под старым дубом стариков, строгавших палочки и сплевывавших табачный сок.
— Ты обмолвился о тайне, — напомнил Джейк. — Может, объяснишь?
— Сколько раз я тебе говорил не обращаться в местные банки? Слишком многие в курсе твоих проблем, знают твой баланс. Ты успешно решаешь дело, получаешь высокий гонорар — и кто-то видит крупный банковский депозит. Болтунов всегда хватает, особенно здесь. Несколько месяцев у тебя не идут дела, твои счета сжимаются, и слишком многим это известно. Поэтому я советовал тебе обращаться в банки других городов.
— У меня не было выбора. Я брал взаймы в «Секьюрити», потому что знаком с банкиром.
— Не буду с тобой спорить. Но когда ты снова встанешь на ноги, беги от этих банков, как от чумы.
У Джейка тоже не было настроения спорить. Люсьен волновался, ему хотелось обсудить нечто важное.
Они проводили взглядом несколько машин внизу, потом Люсьен сказал:
— Салли меня бросила. Она ушла.
Джейк удивился, хотя, если подумать, удивляться не стоило.
— Мне очень жаль, Люсьен.
— Это было расставание по взаимному согласию. Ей тридцать лет, я сказал ей: найди себе другого мужа, заведи семью. Что за жизнь у нее со мной? Салли пришла ко мне восемнадцатилетней, начинала как прислуга, дальше больше… Как тебе известно, я к ней сильно привязался.
— Мне очень жаль, Люсьен. Салли мне нравится, я считал, что она никогда никуда не денется.
— Я купил ей автомобиль, выписал неплохой чек и помахал ручкой. Теперь у меня в доме тихо, как в могиле. Придется подыскать кого-то еще.
— Куда она отправилась?
— Салли не сказала, но у меня есть кое-какие подозрения. Полагаю, она уже кого-то нашла. Теперь я себя уговариваю, что Салли сделала хороший выбор. Ей нужна семья, настоящий муж, дети. Мне была невыносима мысль, что она станет ухаживать за мной дряхлым. Возить к врачу, отсчитывать таблетки. Катетеры, мочеприемники…
— Брось, Люсьен, тебе еще рано об этом думать. У тебя впереди несколько хороших лет.
— Для чего? Я любил юриспруденцию и скучаю по тем славным денькам, но теперь я состарился и слишком завишу от своих привычек, чтобы отмотать все обратно. Представляешь, чтобы старый хрыч вроде меня сдавал экзамены на возвращение в адвокатуру? Я бы все завалил и не пережил позора.
— Вряд ли, — пробормотал Джейк без всякой уверенности. Ему был совершенно ни к чему возродившийся адвокат Уилбэнкс, сеющий в конторе хаос.
Люсьен поднял стакан.
— Слишком много выпивки, Джейк, мозги уже не те. Два года назад я засел за книги с намерением сдать экзамен, тогда и обнаружились изъяны в памяти. Законодательные акты удерживались у меня в башке не более недели. Очень тяжко, знаешь ли.
— Да, — кивнул Джейк, с ужасом вспоминая экзамен по адвокатуре. Его лучший друг с юридического факультета дважды провалил его, после чего удрал во Флориду и стал риелтором. Печальный карьерный зигзаг…
— Моя жизнь лишена цели, Джейк. Я только и делаю, что слоняюсь туда-сюда, а когда не слоняюсь, то есть почти всегда, то сижу на веранде перед домом, читаю и пью.
За двенадцать лет знакомства с Люсьеном Джейк ни разу не слышал от него подобного самобичевания. Люсьен вообще никогда не жаловался на свои трудности. Он мог часами возмущаться несправедливостью, адвокатской коллегией штата, соседями, недостатками адвокатов и судей, имел склонность к приступам ностальгии, сетовал, что никого уже не может засудить, но не терял самоконтроль, не выдавал своих истинных чувств. Джейк считал Люсьена счастливым наследником, сознающим свою редкостную удачу.
— Ты всегда здесь желанный гость, Люсьен. Ты — замечательный наставник, я исключительно ценю твою интуицию.
Это было правдой лишь отчасти. Два года назад, когда Люсьен шумел насчет своего желания вернуться в профессию, Джейка не слишком радовала данная перспектива. Но со временем, столкнувшись с трудностями учебы, Люсьен перестал разглагольствовать об экзамене на адвокатуру и вернулся к прежней рутине — заглядывал в контору на час-другой.
— Я тебе не нужен, Джейк. Впереди у тебя долгая карьера.
— Порсия прониклась к тебе уважением.
Начало было нелегким, но со временем у этих двоих установилось хрупкое перемирие, а в последние полгода им даже понравилось сотрудничать. Еще не учась в университете, Порсия проявляла качества недюжинного аналитика, а Люсьен учил ее писать так, как положено адвокатам. Ему нравилась ее мечта — стать первой в городе чернокожей женщиной-юристом, он с радостью пригласил бы ее сотрудником в свою старую фирму.
— Уважение — слишком сильное слово. К тому же через два месяца она уйдет.
— Уйдет, чтобы вернуться.
Он помешал лед в стакане и сделал глоток.
— Знаешь, чего мне больше всего недостает, Джейк? Зала суда. Мне все там нравилось: присяжные на своей скамье, свидетель, выступающий с показаниями; хороший защитник, желательно, опытный судья, следящий, чтобы в схватке все было по справедливости. Я любил судебную драму. В открытом суде люди обсуждают то, о чем нигде больше не стали бы говорить. А куда деваться? Не всегда хочется, но надо, они ведь свидетели. Мне нравилось «раскачивать» жюри, убеждать добросовестных скептиков, что они стоят на стороне добра и должны идти в указанную мной сторону. Ты знаешь, за кем они последуют?
Джейк сбился со счета, сколько раз он уже слушал эту лекцию. Однако сейчас он кивал, делая вид, будто впервые все это слышит.
— Присяжные не последуют за модником в костюме от известного портного. Не пойдут за прекрасным оратором. Как и за умником, у которого все отскакивает от зубов. Нет, сэр, адвокат, говорящий им правду, — вот за кем они последуют.
В этой лекции не менялось ни единого словечка.
— В чем же правда дела Дрю Гэмбла? — спросил Джейк.
— В том же, в чем заключалась правда дела Карла Ли Хейли: порой приходится убивать.
— Я говорил присяжным не это.
— Да, не такими словами. Однако ты убедил их, что Хейли сделал именно то, что сделали бы они сами, выпади им такой случай. Это было блестяще.
— Сейчас мне не до блеска. У меня нет выбора, придется выставить на суд мертвеца, человека, не способного себя защитить. Это будет гадкий процесс, Люсьен, но я не вижу способа поступить иначе.
— Потому что такого способа нет. Я хочу находиться в зале суда, когда эта девочка будет давать показания. Беременность почти восемь месяцев, и папаша — Кофер. Та еще драма, Джейк! Я подобного не видал.
— Я жду от Дайера вопля о нарушении судебной процедуры.
— Завопит, никуда не денется!
— И как же тогда поступит Нуз?
— Он будет недоволен, но штат редко добивается постановления о нарушении процедуры. Сомневаюсь, что он вынесет его. Кира не твой клиент, и если Дайер вызовет ее первым, то ошибку совершит он, а не ты.
Джейк отпил холодного кофе и уставился на поток машин.
— Карла хочет усыновить этого ребенка, Люсьен.
Тот вновь помешал лед в стакане и обдумал услышанное.
— Ты тоже этого хочешь?
— Не знаю. Она уверена, что поступок правильный, но ее тревожит, что внешне он будет выглядеть — как бы это сказать? — конъюнктурным.
— Ребенка все равно кто-нибудь усыновит?
— Да, Кира и Джози предпринимают необходимые шаги.
— Тебя волнует, как это будет выглядеть.
— Да, волнует.
— В том-то твоя проблема, Джейк: тебе не безразлично, что скажут городские сплетники. А не послать ли их ко всем чертям? Где они сейчас? Где все эти замечательные люди, когда они тебе нужны? Все твои друзья по церкви, клубные приятели, важные посетители твоего излюбленного кафе, прежде считавшие тебя классным парнем, а теперь наплевавшие на тебя? Главная их черта — непостоянство, никто из них не знает, какой это труд — быть настоящим адвокатом. Ты работаешь тут двенадцать лет, и ты банкрот, потому что беспокоишься из-за того, что скажут эти люди. Ни один из них не имеет значения.
— А что имеет значение?
— Бесстрашие, готовность браться за непопулярные дела, бескомпромиссная борьба за маленьких людей, которых больше некому защитить. Когда ты заработаешь репутацию адвоката, которому никто не страшен — ни правительство, ни корпорации, ни власть имущие, — тогда на тебя возникнет спрос. Надо добиться такого уровня уверенности в себе, чтобы входить в зал суда, не боясь никаких судей, прокуроров, защитников крупных фирм, плюя на то, что могут сказать о тебе окружающие.
Эту мини-лекцию Джейк тоже слушал уже раз сто.
— У меня нет привычки отваживать клиентов, Люсьен.
— Неужели? А то ты рвался заполучить дело Гэмбла! Помню, как ты скулил, что Нуз навязал его тебе. Все остальные попрятались, не повезло тебе одному. Это дело как раз из таких, о каких я толкую, Джейк. Задачка для настоящего адвоката, он посылает куда подальше всю досужую болтовню и входит в зал суда, гордый тем, что защищает клиента, от которого отказались остальные. Между прочим, в штате таких дел много.