[308]. Довольно точно определив цели публикации и богословскую основу сочинения, Польман пытается делать выводы о концепции книги на основе её структуры. Этот подход (исследование паратекста), теоретически проанализированный и обоснованный в конце 1980-х гг. Жераром Женеттом[309], представляется весьма многообещающим и в наши дни. Польман находился только у истоков данного метода, не являвшегося для историка-минорита основным и не бывшего объектом его теоретического изучения. Видимо, именно этим обстоятельством объясняется некоторая нелогичность выводов, сделанных из верных в целом и даже остроумных наблюдений. Например, Польман верно отмечает диспропорцию в освещении в «Каталоге» первых десяти и последних пяти веков церковной истории. Именно это обстоятельство, по его мнению, говорит нам о том, что концепция сочинения не подразумевала вычленения последовательности «предтеч доктрины» Мартина Лютера. Полноправным подтверждением этого предположения является также подмеченное Польманом меньшее внимание Флация к наследию крупнейших учителей Церкви и, напротив, пространное цитирование документов, свидетельствующих о противостоянии лидеров национальных церквей растущему влиянию римского епископа. Историк анализирует источники «Каталога» и делит их на категории, отмечая среди них впервые упомянутые в печати манускрипты, а также разрозненные публикации памфлетов, впервые собранные воедино в рамках одного издания. Особо выделяет Польман среди источников «Каталога» источники по последним векам, особенно относящиеся к XVI в. Это вполне понятно — «Магдебургские центурии» были доведены только до 13 тома (т. е. до конца XIII в.), и намерения авторов относительно освещения последних трёх столетий остались нереализованными. Отдельной темой рассмотрены представления Флация о тех, кого он, по мнению Польмана, выделял в качестве «предтеч Реформы» — вальденсах, Джоне Виклифе, Яне Гусе и некоторых других[310].
В самое последнее время дискуссия вокруг церковной историографии XVI в. заметно оживилась. Старт новой волне научных дебатов дала докторская диссертация и последующая монография Мартины Хартманн, следовавшая в целом традиционному подходу к наследию Флация в рамках истории биографий[311]. В отличие от множества предшествующих сочинений, биография Флация не стала структурным стержнем работы. Вместо этого были выделены некоторые наиболее существенные факторы, формировавшие интеллектуальную среду вокруг Флация; эта среда была рассмотрена в личностном преломлении, через непосредственные контакты лютеранского историка, через взаимодействие его корреспондентов, коллег, имевшихся в их распоряжении текстов и их собраний. Формально посвящённая одной личности, книга de facto подорвала некоторые устоявшиеся стереотипы, и ряд точек зрения на наследие Флация был подвергнут пересмотру.
Прежде всего, исследователь попыталась воссоздать общую атмосферу, царившую в гуманитарном знании, особенности публикаторской деятельности немецких гуманистов. Было важно определить конкретные личные заслуги Лютера и Меланхтона, приведшие к возникновению потребности в новой исторической концепции, а также вызванной этой потребностью интеграции исторических дисциплин в систему университетского знания. Был поднят вопрос о важности новых жанров публикаций, ставших возможными благодаря распространению и удешевлению книгопечатания, в частности — хрестоматий и составных публикаций, а также изданий на национальных языках. Попутно поднимались и сопутствующие проблемы, прозвучавшие в данном контексте впервые. Таковы, к примеру, состояние частных и монастырских библиотек, «мода» на разного рода компендиумы и публикации энциклопедического и справочного характера, расширяющееся применение новых языков, меняющаяся роль учёной корреспонденции. К сожалению, некоторые важные находки и замечания историка были высказаны кратко, без развёрнутого анализа, возможно — из-за действующих ограничений объёма докторских диссертаций.
Изучение подготовки исторических трудов собственно Флация и его коллег началось с рассмотрения новой роли учёной переписки как в общем, так и в частных моментах личных контактов между ведущими лютеранскими интеллектуалами середины XVI в. Воссоздание этой особенной общности мыслящих людей преодолело национальные границы и практически охватило весь протестантский мир того времени.
Основное содержание исследования составил анализ публикаторской и переводческой деятельности Флация в рамках подготовки «Каталога» и «Центурий». Важная для нашей статьи проблема преемственности между двумя текстами не была глубоко рассмотрена — автор ограничилась лишь кратким сравнением методов систематизации исторического материала. Особое внимание М. Хартманн привлекли некоторые из источников, известные Флацию в рукописи и впоследствии утраченные. В монографии была собрана богатая информация о происхождении манускриптов, путях их попадания в руки Флация и его коллег. Множество отдельных разысканий и даже мелких уточнений позволило взглянуть под особым углом на технику работы над «Каталогом» и впоследствии над «Центуриями».
В том же 2001 г. из печати вышел объёмный коллективный труд о восприятии святоотеческой традиции в западной мысли, охвативший огромную эпоху от раннего средневековья до преддверия Просвещения[312]. Его редактор, женевский исследователь Ирена Баккус два года спустя выпустила и отдельную монографию, посвящённую корреляции историко-церковной методологии различных историографических школ той эпохи с их конфессиональной самоидентификацией[313]. В рамках нашей темы важно отметить, что И. Баккус обнаружила коренные различия в концепциях «Каталога» и «Центурий»[314]. В дальнейшем тема получила развитие в трудах М. Полиха[315], Х. Болбука[316] и некоторых других учёных. Относительно многих аспектов «Каталога свидетелей истины» накоплена масса знаний. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем что-то принципиально новое о происхождении использованных в подготовке «Каталога» манускриптов, деталях работы над материалом, тематических предпочтениях его автора и т. д. Тем интереснее отметить, что картина исторического и историографического значения «Каталога» еще очень далека от ясности.
Разногласия историков вокруг этого сочинения заставляют задуматься о базовых принципах оценки роли того или иного произведения в историографии. Поскольку облик и историческое значение этого текста вызвали такие споры специалистов, следует попробовать какой-то новый подход. На нынешнем этапе представляется плодотворным подойти к оценке историографической ценности «Каталога свидетелей истины», не связанной с перспективой «Магдебургских центурий», как это делалось до сих пор. В самом деле, если сначала определить поворотным моментом западноевропейской церковной историографии XVI в. «Магдебургские центурии» (как это было сделано практически сразу и с объективной точки зрения не вызывает сомнения и сегодня), то «Каталог» вынужденно будет рассматриваться как сочинение подготовительное (поскольку оно было написано будущим лидером авторского коллектива «Центурий» несколько ранее). В этом ракурсе неизбежно исследователь рассматривает более раннее произведение как предтечу или, напротив, как антитезу последующему труду, как это сделала Ирена Баккус. Рассмотрим же это сочинение более подробно и затем попробуем взглянуть на него ретроспективно из более поздней эпохи.
С формально-логической точки зрения «Каталог свидетелей истины» был целиком посвящён доказательству истинности знаменитого ветхозаветного пророчества (3 Цар. 19:18) «Впрочем, я оставил между Израильтянами семь тысяч мужей; всех их колени не преклонялись пред Ваалом, и всех сих уста не лобызали его». В качестве опоры в прошлом Флаций ищет предшественников Реформации и находит их в праведниках разных эпох. «Каталог» представляет собой непрерывную линию этих предшественников, свидетельствующую о неотвратимости самой Реформации. Если Реформация стоит на тех же позициях, что и эти праведники, то она является продолжением этой линии, реализующейся как промысл Божий (через слова Бога, сказанные Илии), а противники её логически неопровержимо оказываются в лагере Ваала. Число 7000 имеет символическое значение, для Флация абсолютно прозрачное: праведников должно быть много, ибо количество — важнейшее доказательство правоты.
Автору «Каталога» было важно продемонстрировать, что самое расхожее обвинение реформаторов с католической стороны — в «новаторстве» — лишено оснований. Слово novatores станет основным эпитетом в адрес историков-лютеран со стороны оппонентов из католического лагеря. Флаций первым придал концепции непрерывности истинного христианства простоту и монументальность, хотя, строго говоря, у него были предшественники. Тезис о невидимой Истинной церкви был актуален ещё для Лютера, однако Лютер рассматривал его исключительно в контексте библейских пророчеств, а Флаций занялся масштабной реконструкцией в историческом смысле. Это позволило ему выйти за пределы богословия и обогатить историографию впечатляющей картиной в масштабах полуторатысячелетней истории христианской Европы, картиной, отдельные персонажи которой представляются не мучениками, погибшими за Идею, а восторжествовавшими над Злом праведниками. «Каталог свидетелей истины» — книга, воздающая славу, а не оплакивающая гибель.
Указание на титульном листе «Каталога», согласно которому перу Флация принадлежит предисловие (а основной текст книги идёт без авторства), имплицитно содержит претензию на «абсолютность» содержащихся в основном тексте положений, на их справочную ценность, свободную от субъективных утверждений. Текст «Каталога» своим внешним видом это подтверждает: приводимые факты изложены по большей части сухо, перечислением, а даже начальная работа историка — хронологические выкладки, анализ, простое сравнение одних текстов с другими — отсутствует. Значит ли это, что в этом произведении отсутствует также и историческая концепция? Конечно, нет.