Последняя реплика в споре, однако, осталась за Блекелом, который опубликовал памфлет, опять-таки в форме письма, но на этот раз к некоему «другу» (вероятно, все тому же члену парламента), озаглавленный «Причины, по которым мистер Блекел не будет отвечать на недавно опубликованную книгу, озаглавленную Amyntor»[657]. Блекел в этом сочинении соглашается с доводами оппонента в пользу того, что имело место непонимание, хотя и не упускает возможности вновь указать на его заблуждения, заявляя, что тот факт, что Христос не писал Евангелия физически, не означает, что он не может считаться их автором; также и король Карл I, фактически является автором «Eicon Basilike», даже если он ее не писал.
Некоторые интерпретации «Потерянного рая» обязаны своим рождением отнюдь не богословским или философским изысканиям, а литературоведческим дискуссиям о жанровой принадлежности поэмы.
Попытки доказать (или опровергнуть) возможность рассматривать поэму Мильтона как эпос (в категориях поэтики Аристотеля) или героическую поэму эпического рода (по классификации, предложенной французским поэтом Н. Буало-Депрео в его «Поэтическом искусстве» /1674/) привели, весьма парадоксальным образом, к появлению еще одной традиции в интерпретации ее религиозного содержания, которой суждена была чрезвычайно долгая жизнь.
В 1697 г. поэт, драматург и переводчик античной поэзии Джон Драйден (1631–1700) предпослал своему переводу «Энеиды» Вергилия[658] «посвящение», в котором рассуждал о героической поэзии и о том, может ли какое-либо из современных произведений быть по праву причислено к этому жанру. На последний вопрос Драйден дает отрицательный ответ, и в связи с этим пишет: «Спенсер мог бы претендовать на это для своей „Королевы фей“, если бы ее сюжет имел окончание, или вообще был бы такой. Мильтон — если бы Сатана не был его героем, вместо Адама, если бы Великан не обманул Рыцаря, изгнав его из его замка, и не обрек его на то, чтобы скитаться по миру вместе с его леди Эррант, и если бы в поэме не было больше „машинных“[659] персонажей, чем людей»[660].
Драйден, говоря о том, что Сатана является «героем» «Потерянного рая», использует это слово в том смысле, в каком оно употреблялось в античности, имея в виду, что он является главным действующим лицом поэмы. Это высказывание, впоследствии не раз процитированное вне контекста, вовсе не предполагало ту или иную оценку религиозного посыла поэмы.
Надо, однако, заметить, что Мильтон действительно изобразил Сатану как персонажа, по меньшей мере, яркого, и описания его деяний представляют собой, с художественной точки зрения, едва ли не лучшие фрагменты поэмы, что, разумеется, не ускользнуло от внимания многих читателей «Потерянного рая». Недаром Джон Толанд, в жизнеописании Мильтона, упоминая о том, что поэт создавал «Потерянный рай» будучи слепым, пишет: «Описывая, как Сатана поднимается из тьмы преисподней к свету этого мира, тогда еще только что созданного, он увековечил историю своей собственной слепоты…»[661].
Современник и коллега Драйдена, Джон Деннис (1658–1734) в эссе «Основания для критической оценки поэзии» (1704)[662], представлявшем собой часть так и не законченного труда об эпической поэзии, рассуждает об общих характеристиках, которыми должна обладать подлинная поэзия, и предлагает свой план «возвращения поэзии ее величия и невинности»[663]. По мнению Денниса, религия[664] лежит в основе высокой поэзии, а подлинная поэзия служит распространению религиозных идей в умах людей. Детализируя далее критерии «подлинной поэзии», Деннис рассматривает «Потерянный рай» как образцовую иллюстрацию выдвинутых тезисов. В частности, он утверждает, что поэма Мильтона более подходит под классическое аристотелевское определение эпоса, чем произведения Гомера, поскольку у Гомера протагонистами являются люди, а у Мильтона «главными действующими лицами становятся Дьявол, с одной стороны, и человек — с другой; и Дьявол является героем в собственном смысле слова, поскольку он одерживает победу»[665].
Говоря о том, что религия может привнести в поэзию «столкновение и противоборство сильных страстей»[666], Деннис также обращается в качестве примера к мильтоновскому образу Сатаны: «Мильтон в изображении инфернальных персонажей, безусловно, превзошел и античных, и современных авторов. Страсти и желания греческих богов — полностью человеческие. Страсти мильтоновских демонов несут в себе достаточно человеческого, чтобы очаровывать читателя, но в гораздо большей степени вызывают трепет и могут быть названы настоящими страстями демонов…»[667]
Как можно видеть из приведенных выше цитат, и Драйден, и Деннис, в отличие от Лесли, Толанда и Блекела, говоря о «Потерянном рае», не мыслили ни в плоскости религии, ни в плоскости политики; они видели перед собой литературное явление и оценивали его в литературном контексте; с таким же успехом они могли бы рассуждать о выведенном в качестве «героя» Гермесе или Зевсе.
Детальность и яркость образа Сатаны в «Потерянном рае» подметил также Даниэль Дефо (1660–1731), который в 1726 г. вывел «мистера Мильтона» в качестве одного из персонажей своего сатирического трактата «История Дьявола в древности и современности»[668]. Дефо, автор знаменитого «Робинзона Крузо», в свое время был известен как журналист, автор сатирических памфлетов и трактатов на экономические темы (сам он какое-то время занимался торговлей). Дефо, как и его родители, принадлежал к диссентерам-пресвитерианам; в многочисленных сатирических сочинениях, написанных как бы от лица сторонника тори, он в действительности ядовито критиковал деятельность этой партии, доводя до абсурда их воззрения и политические проекты. В «Истории Дьявола» Дефо применяет тот же прием: он делает вид, что верит в реальное участие Дьявола в судьбах человечества и излагает подробно «историю» его деяний — от Каина до XVIII в. Он пишет, в частности, что в нынешние времена, когда вера в Дьявола слабеет, тот перенес свою деятельность из сверхъестественного мира, к которому были причастны только ведьмы и колдуны, в более привычный мир «щеголей, красоток, остряков и глупцов», и приводит примеры того, как это происходит. Изложение «истории» предваряет рассказ о происхождении Дьявола, его именах и его роли в грехопадении. В этих начальных главах Дефо (точнее, его alter ego, гипотетический автор трактата), неоднократно обращается к поэме «мистера Мильтона», как к «источнику», который нельзя обойти, говоря на данную тему. Пользуясь случаем, Дефо вкладывает в уста «автора» весьма ехидную характеристику «Потерянного рая», подмечая в поэме многочисленные несуразности, противоречащие как христианскому вероучению, так и здравому смыслу: такие как существование «святых» и «ада» до грехопадения и даже до сотворения мира, или то, что Сын в 6-й книге одновременно скачет на херувиме и сидит на троне. Отвлекаясь от частностей, Дефо критикует Мильтона за то же, за что критиковал поэта Лесли, и за что «Потерянный рай» неоднократно будут критиковать в дальнейшем — а именно, за излишнюю «материальность» и даже «театральность» в описании действий сверхъестественных, «духовных» сущностей.
«Мистер Мильтон воистину рассказал массу занятных вещей о Дьяволе, самым торжественным и чеканным слогом; короче, он написал прекрасную пьесу о Небесах и аде»[669].
И далее:
«Я с легкостью могу позволить мистеру Мильтону создать холмы и долины, цветущие луга и поля (и тому подобное) в Небесах и уединенные убежища для отдохновения и созерцания в аду; хотя следует добавить, что я не позволил бы этого ни одному поэту на свете, кроме мистера Мильтона. Более того, я могу согласиться, если вам угодно, что мистер Мильтон вправе поместить на Небесах танцующих ангелов, а в аду — поющих демонов, хотя это, выражаясь кратко, полнейший абсурд. Но я не могу позволить ему сделать музыку, звучащую в аду, „чарующей и гармоничной“, как он ее описал»[670].
Интересно, что именно Дефо в этом ироническом трактате впервые непосредственно связал имя Мильтона с арианством[671]. Обращаясь к строкам 603–606 из 5-й книги, процитированным выше, он говорит (устами автора трактата, но в данном случае, по-видимому, вполне искренне): «Христос был представлен на Небесах, но не в тот момент (о котором говорит Мильтон. — З. М.), а в вечности, и не был наделен там властью, которую он получил на Земле в результате победы над грехом и смертью и воскрешения из мертвых, так что мистер Мильтон отступает здесь от ортодоксии, но подводит базис под общеизвестную ложную доктрину Ария[672], утверждавшего, что было время, когда Христос не был Сыном Бога»[673].
Темы, заданные Дефо в обсуждении «Потерянного рая», получили (независимо от него) развитие в полемике следующего десятилетия.
В 1731 г. увидел свет трактат Джона Кларка (1687–1734) «Эссе об обучении, в котором дается руководство для надлежащего проведения оного и составления библиотеки, подходящей для данной задачи, включающей избранные книги по всем областям знания»[674]