— Не знаю…
— Но радиовысотомер точно клонский?
— Да.
— Объявляй боевую тревогу. Сбивай любой объект, который появится в зоне безопасности 200–200. Я сейчас спущусь… Нет, погоди: попробуй связаться с ним на международном канале.
Белояров чуть помедлил.
Сбывались его худшие опасения: окрестности Фелиции оказались вовсе не столь пустынны, как уверяли клонские члены комиссии.
Если сейчас отдать приказ о взлете, «Хозяин» будет в космосе только минут через сорок — на посадке эти фрегаты сильно перегружают дейнекс-камеру, требуется тройная продувка…
Возможности ведения боя из наземного положения — довольно ограниченные…
Перед тем как направиться к двери, он бросил последний взгляд вниз. Там по летному полю космодрома, заслышав зов тревожного ревуна, к «Хозяину» трусила перепуганная комиссия. Клонский капитан-лейтенант уверенно обгонял русского майора.
«Ничего-ничего, пусть пошустрят».
Боевая рубка называлась таковой только в дань традиции, а в действительности это была двухъярусная бронированная цитадель в недрах корпуса. От обзорного мостика путь туда лежал неблизкий, несмотря на наличие скоростных лифтов.
Поэтому, когда Белояров спустился из поднебесья, вслед за ним в рубку ввалился тот самый быстроногий клонский капитан-лейтенант, которого он видел бегущим по летному полю.
— Почему посторонние в рубке?! — рявкнул Белояров.
— Почему тревога? — ответил клон вопросом на вопрос. Он говорил с сильным акцентом на русском языке, позабыв о своем «Сигурде».
— Тащ командир, на международном канале не отвечает, — некстати доложил вахтенный.
Клона тем временем взял за локоток один из операторов.
— Нельзя вам здесь. Пойдемте, пойдемте.
— Кто атаковать? — не унимался клон.
— Ладно, отпусти его, — внезапно сменил гнев на милость Белояров. — На орбите что-то есть. Мы полагаем, ваш звездолет. Или флуггер. Или и то и другое. Ответчик молчит, пытаемся с ним связаться.
— Я могу, — безапелляционно заявил клон. Но, оценив смелость своего заявления, неловко улыбнулся и добавил: — Пробовать.
— Ну пробуй. Иван, помоги ему, — приказал Белояров связисту.
Капитан-лейтенант пробовал минут пятнадцать, так и этак.
Один раз был получен ответный сигнал открытой сессии, по которому удалось опознать абонента: гидрофлуггер типа «Сэнмурв». Но сигнал тут же исчез — будто бы неизвестный пилот полностью обесточил всю консоль связи.
Затем цель скрылась за диском планеты.
И больше не появилась. Вышло расчетное время витка, но на орбите 242-11 радары «Хозяина» больше не фиксировали никаких объектов.
Не было их и на других орбитах, доступных обозрению.
Белояров вздохнул с облегчением и засел за донесение для Звездоплавательного Приказа.
Комиссия вернулась к работе.
Часть вторая
Глава 1Очень важный товарищ
Май, 2622 г.
Недостроенное шоссе Гургсар — Котел
Планета Глагол, система Шиватир
— А вон там, Таня, я ел курицу. Двадцать шестого февраля сего года.
— Курицу?!
— Да. Это было как сон. Даже и не знаю как сказать иначе. Именно: сон о том, как некий лейтенант Пушкин съел курицу.
— Где же вы ее взяли?!
— Она сама взялась… Помните, я вам рассказывал, как Ферван бросил меня умирать посреди безводной пустыни? Так вот, я решил пешком возвращаться в лагерь. Примерно в этом самом месте я вышел к каньону. Сел покурить. Потом случайно оглянулся — смотрю, курица! Я пробовал ее поймать, у меня ничего не получалось, а потом ее убило пробоем. И притом очень удачно: птица не разлетелась пеплом по ветру, но превратилась в курочку-гриль. Словно в микроволновке полежала.
— Пробой? Ах, ну да, помню… Что-то вроде молнии.
Специальные объяснения насчет пробоя Тане теперь не требовались. Потому как сведения о наиболее распространенных аномалиях Глагола были получены ею от меня и… от Фервана Мадараспа!
С того дня, как мы с Таней сказали «да» в кабинете генерал-майора Колесникова, прошло пять весьма насыщенных недель. Впрочем, какие еще недели бывают на войне? Даже если тебя выдернули из боевой части и переместили в закрытый учебный центр — все равно не очень-то заскучаешь.
«Учебный центр» звучит гордо. Сразу представляются полигоны, казармы, громоздкие тренажеры боевой техники, стрельбища, просторные залы, заставленные муляжами «боевая машина десанта в разрезе». И — обязательно! — спортплощадка с лестницами, турниками и парашютной вышкой.
Это верно — для нормальных «учебок». Мы же в компании множества армейцев, военфлотцев и ученых проживали на казарменном положении и проходили занятия в двух подземных многоэтажках. Многоэтажки эти находились под руинами складов по соседству с Территориальным Управлением ГАБ в том же самом районе 12-2.
Не скажешь, что подземные здания не пострадали от обстрелов и бомбежек. Пострадали, и еще как! Ближайшие к поверхности этажи были разрушены. Завалы мы разгребали собственноручно по утрам вместо физзарядки. Отопление работало на тройку. Вода из кранов то и дело лилась мутно-красная. Филимонов, гражданский химик из «осназа Двинского» (о котором ниже), взял пробу этой жидкости и уверенно заявил, что перед нами вода «аш два о» с тривиальной красной глиной, которая совершенно безвредна.
Мы так и не поняли, примешалась ли эта глина к воде случайно через трещины в трубах или наши кураторы из ГАБ таким наивным образом пытались проверить психическую устойчивость прикомандированных гражданских при столкновении с элементарными «аномалиями» воды. Каковых аномалий на Глаголе ожидалось полным-полно.
Преподавателями в учебном центре «Подвальный», как мы его шутя между собой называли, служили офицеры ГАБ и военной разведки. Те, которые ходили в начале апреля на «Геродоте» к Глаголу, и другие, аналитики, которые никуда не ходили, но обрабатывали результаты разведрейда. Меня, между прочим, тоже не раз просили выступить с лекцией — как единственного русского пилота, которому довелось не только отсидеть на Глаголе месяц, но и пройти по таинственной планете пару сотен километров на своих двоих.
Ну а кроме меня, перед почтенной публикой неоднократно читал пространные доклады капитан егерского корпуса «Атуран» Ферван Мадарасп.
Ферван оказался в числе немногих пленных, которые достались нам после сражения за Город Полковников. Наша победа принесла стратегические результаты колоссальной важности, но вот качеством трофеев и количеством пленных, увы, не блистала. Когда Х-крейсера Иноземцева переломили ход сражения в космосе, а затем высадили свежий бронедесантный полк, среди конкордианских адмиралов и генералов началась тихая паника. Но даже перед лицом полного разгрома пилоты конкордианских флуггеров и бойцы десантных частей остались верны присяге.
Лишившись надежды вернуться на свои авианосцы, целые эскадрильи спонтанно превращались в камикадзе. Совершенно не предназначенные для таких самоубийственных эволюции клонские торпедоносцы уходили в последнее пике, стремясь взорваться вместе с нашими танками, кораблями и флуггерами на летных полях космодромов.
К счастью, лазерно-пушечные зенитные батареи и подоспевшие «Орланы» примерно половину героев разнесли в пылающие клочья, а большинство остальных промахнулось мимо намеченных целей — оказывается, на камикадзе тоже надо учиться…
На орбите мы захватили пару изуродованных клонских тральщиков — бесполезные груды металлолома. Также благодаря счастливому стечению обстоятельств и самоотверженности осназа нам достался авианосец «Римуш». По официальной версии, «Римуш» после захвата был признан непригодным к эксплуатации и отведен на орбиту планеты С-801-6 (необжитая соседка С-801-7, имеющая выразительное кодовое название «Камчатка»), где и обретался до конца войны. Но, как я узнал позднее, клонский авианосец смогли ввести в строй и дважды привлекали к специальным операциям, подробности которых сохраняют гриф «Совершенно секретно» и по сей день.
Таким образом, «Римуш» следует признать самым серьезным трофеем битвы за Город Полковников, который, однако, никогда особо не афишировался. По крайне мере на канале «Победа», насколько мне известно, клонским авианосцем не хвастали.
Что же касается клонских десантных частей, которые были рассечены и окружены в разных районах Города Полковников, — они, поддержав почин своих пилотов, дрались до последнего патрона, а потом поднимались в штыковую атаку отчаяния. В числе прочих была брошена своим командованием на произвол судьбы и знакомая мне рота «Атурана».
Головорезы Мадараспа считали, что им несказанно повезло: их добавили в боевое расписание за три дня до начала вторжения на Восемьсот Первый парсек. Вот, казалось бы, только что они раскрошили отряд манихейских диверсантов в долине Стикса-Косинуса, а за ними уже залетает десантный транспорт, забирает их и везет навстречу блистательной победе над главным врагом родины — русскими гегемонистами. Это ли не достойное вознаграждение за постылую контрпартизанскую возню?
Егеря распевали свои грозные песни, чистили оружие и писали восторженные письма невестам…
Вечер семнадцатого марта они встретили среди руин ремзавода на Гвардейском озере. Вместе с егерями держали круговую оборону десантники. Горели вмерзшие в свежий ледок гидрофлуггеры. Эвакуировать клонов было некому, бежать — некуда. Русские танки Т-10 развернулись в цепь и, приняв целеуказание от беспилотного разведчика, открыли шквальный огонь из навесных минометов…
Егеря Фервана Мадараспа продержались дольше других. Они отстреливались даже на рассвете девятнадцатого марта. Наконец, их осталось не больше полувзвода. Наши в очередной раз предложили сдаться. Ферван обнажил свой палаш. «Соратники, — сказал он. — Я намерен обезглавить вас одного за другим, после чего почту за честь застрелиться над вашими телами».
Со стороны егерей, как и ожидалось, возражений не последовало. Однако благородные устремления Фервана встретили отпор со стороны наших пластунов, то есть войсковых разведчиков. Пластуны 34-го Сибирского полка уговорили своего комбата, чтобы тот разрешил им попытать счастья в захвате клонов живьем. Не из человеколюбия, разумеется, а из чисто профессионального куража.