ые будут обязаны вам всем, что они имеют».
Вот эту-то задачу и призваны решить привезенные Некоматом гладиаторы. Каждый из них получит поместье на личных землях великого князя, становясь таким образом его прямым холопом. А года через два-три, буде все пойдет нормально, можно и оруженосцам поместьица выделить. Это еще с полсотни верных людей. Каждый из них должен будет навербовать, вооружить, обучить и содержать не менее двадцати бойцов. А смогут более — пожалуйста. Хоть триста, хоть пятьсот. Вот вам и готовые командиры, да еще с собственными дружинами, которые станут ядром вновь формируемых подразделений. А строптивых, заносчивых бояр… Куда — в ссылку, на плаху? — там будет видно. «Да, Некомат — голова, — подумал великий князь. — Это ж надо такое придумать… И войско огромное не надо содержать, и в то же время щелкнул пальцами — и у тебя под окном уже стоит войско в несколько сот тысяч человек. И главное, что это войско будет послушно лишь одному человеку. Мне. Всех удельных князей — к ногтю, всех бояр — к ногтю. Никто мне не нужен. Буду единственный господин всея Руси, а следовательно, и всего мира. — Великий князь мечтательно улыбнулся. — Лучше Некомата никто цены деньгам не знает. Как сэкономить рубль да как из него два сделать, он умеет лучше всех. Именно деньги правят миром, а не грубая сила. Наверное, сам Бог послал мне такого советчика».
Турнир продолжался уже несколько часов. Великий князь слегка замерз, проголодался, да и от доброй чарки не отказался бы. Возня, происходящая на ристалище, несколько утомила его. Он чуть склонился в сторону Некомата:
— Долго еще?
— Последний бой, ваше величество, — с почтением ответил Некомат. — Обратите ваше внимание на рыцаря с розовым плюмажем на шлеме. Он будет победителем. Барон Монморанси. Весьма доблестный воин. Отличный воевода из него получится.
— Монмо… Кто?
— Монморанси.
В этот момент бойцы вновь скрестили мечи в могучем ударе, от чего клинки разлетелись и у того, и у другого. Гладиаторы схватились за боевые топоры. «Оружие у них дрянь, надо будет их нашим вооружить, — подумал великий князь. — И тут же из какого-то темного уголка сознания выскользнула мерзкая мыслишка: ведь сегодня какая-нибудь сволочь обязательно донесет Сергию». Настроение у великого князя мгновенно испортилось.
Боец с розовым плюмажем наседал. Он уже выбил щит из рук противника. Тот, беспорядочно и неловко отражая удары, отступал. Наконец, сделав неверный шаг, упал на спину. Противник занес топор для решающего удара. Публика в восторге заревела: «Бей!» Поверженный заколотил рукой по земле, подавая знак: «Сдаюсь».
Некомат встал и, подняв обе руки, призвал публику к тишине.
— Победил барон Монморанси! — объявил он, дождавшись относительной тишины. — Но прежде чем на голову победителя будет возложен лавровый венок, в согласии с древней традицией турниров великий князь повелел мне спросить вас: нет ли желающего сразиться с победителем?
Глашатаи, повторяя, понесли эту весть дальше, по всем трибунам.
— Некомат, ты же сказал: последний бой, — дернул советника за одежду великий князь. — Хватит, надоело…
— Так положено, ваше величество, это традиция, — слегка понизив голос, ответил Некомат. — Да увидите, не будет желающих. Сейчас пригласим сюда Монморанси, боярыня Тютчева наденет ему на голову венок, а вы вручите кошель с наградой. И все. Можно будет ехать отсюда.
Некомат был прав, как всегда. Желающих не находилось. Глашатаи уже заканчивали выкликать победителя, практически замкнув круг, и великий князь поднялся, уже готовый сделать приглашающий жест Монморанси, когда на дальнем конце ристалища из-за ворот раздался требовательный зов боевого рожка. Служки открыли ворота, и на ристалище въехали два всадника.
Один из них, в полном боевом облачении, послал коня легким аллюром к великокняжеской ложе. Второй же, в простой одежде, остался ждать у ворот.
— Рыцарь, ты принимаешь вызов барона Монморанси? — спросил Некомат у подъехавшего к ложе всадника.
— Не я. Мой господин.
— Как его имя?
— Зачем тебе сейчас его имя? Если он проиграет, его имя никому будет не интересно. Если же выиграет, то он назовет свое имя великому князю.
— Но достаточно ли он знатен, чтобы сражаться с бароном Монморанси? — засомневался Некомат.
— Достаточно.
— Кто за это может поручиться?
— Я. Слово ордынского мурзы.[9]
При этих словах незнакомца великий князь, ткнув Некомата кулаком в бок, даже зубами заскрипел. «Занесла сюда нелегкая ордынскую сволочь». Растерянность Некомата длилась не более секунды:
— Вам отведут шатер. Готовьтесь к бою.
Подняв коня на дыбы и заставив его сделать прыжок, сотник Адаш, ибо это был конечно же он, галопом направился к ожидавшему его Сашке.
Сидя в отведенном им шатре, Адаш и Сашка ожидали посредника для согласования условий поединка и вяло препирались:
— А если он не согласится на смертный бой? — сомневался Сашка.
— Согласится, государь, не сомневайся. Еще сам предложит. Я ему сейчас такое послание передам… Я ведь первейший мастер по матерной ругани. В их варварском языке и слов-то таких нету, чтобы описать все, что я думаю про его родню. Бывало, ваш батюшка меня всегда вперед посылал, за боевые порядки, когда надо было специально раздразнить врага…
Тут в шатре появился посредник и, не теряя времени, деловито принялся излагать условия:
— Барон Монморанси предлагает биться на конях копьями без боевых наконечников. Съезжаться до тех пор, пока один из соперников не будет выбит из седла. Победителем считается тот, кто останется на коне.
— Да кто он, вообще, такой, этот твой барон Мон… — грозно начал Адаш, вращая, как бы для забавы, обнаженный меч. — Это надо еще проверить, что он за барон. Эдак любой может приехать черт знает откуда и назваться бароном. А самого голодранца, который небось и не ел никогда досыта, пьяная подзаборная потаскуха-мать родила в сточной канаве…
— Простите, господин, — засуетился посредник, — может быть, вы сами согласуете условия поединка? А я помогу вам перевести.
— Что ж, давай, — охотно согласился Адаш и, вложив меч в ножны, вышел из шатра. Посредник поспешил за ним следом.
Адаш отсутствовал недолго, минут пять, по крайней мере так показалось Сашке. Вернувшись, он с удовлетворением объявил:
— Драться будете до смерти любым оружием. Надеется тебя убить, чтобы потом драться еще и со мной.
— Отлично. Готовь коня, еще раз проверь — хорошо ли приторочен колчан со стрелами да легко ли выхватывается лук из саадака.[10] А то вчера пришлось пару раз его буквально выдергивать оттуда. А это — время…
— Это волнение, государь. Все проверено сто раз, все нормально, но… Может быть, будешь биться обычно, без выкрутасов?
— Нет, сделаем, как задумали. Раз попали в цирк, то будем давать цирковое представление.
— Хорошо, только шлем надень и хотя бы кольчугу.
— Лишних двенадцать кило.
— Что? — не понял Адаш.
— Вес, говорю, прибавляется, прыгать будет тяжело.
— Ничего, ты малый крепкий, выпрыгнешь. Но шлем и кольчугу надень. Прямым ударом он тебя, конечно, не достанет, но царапнуть случайно может. И на старуху бывает проруха. Нехорошо это, да и некрасиво. Хорош будет победитель… Весь в окровавленном тряпье…
— Ладно, ладно, не ворчи. Надену… — успокоил его Сашка.
Появление соперников на ристалище публика встретила ревом восторга. Разъехавшись от шатров, они двинулись вдоль ограждения и остановились друг против друга в самом широком месте ристалища. Сашка оказался рядом со склоном, на котором расположилось простонародье. Он повернулся к зрителям и, подняв вверх руки, поприветствовал их. Всем стало видно, что у молодца нет с собой ни копья, ни щита, да и из защиты на нем только шлем без забрала да легкая кольчужка. Противостоял же ему полностью закованный в броню рыцарь, вдобавок прикрытый еще и мощным щитом. Публика разом смолкла. Заметили это несоответствие в вооружении противников и в великокняжеской ложе.
— Сумасшедший какой-то, — недоуменно пожал плечами Некомат. — Сейчас барон нанижет его на копье, как букашку на иголку.
— Нет, не сумасшедший, — покачал головой воевода великокняжеской дружины Бренко. — Это старые ордынские штучки, только далеко не каждому под силу такое проделать.
Некомат подал знак, трубачи затрубили, и разъяренный, как носорог, барон галопом рванулся навстречу сопернику. Сашка же, послав коня шагом, выхватил из саадака лук и одну задругой послал в барона шесть стрел. Все они застряли в его щите. Последняя стрела сошла с Сашкиного лука, когда острие копья барона было всего лишь в нескольких метрах от незащищенной Сашкиной груди. Сашка спрыгнул с седла, пробежал десяток шагов, держась за седельную луку и, вновь запрыгнув на коня, галопом доскакал до противоположной стороны ристалища. Копье барона просвистело в метре над его головой. Их с Адашем расчет оказался верен. Тяжелый рыцарь, когда цель внезапно исчезла из поля его зрения, не смог ни моментально остановиться, ни развернуться. Остановился он только у самой изгороди, развернул коня и теперь давал ему отдышаться перед новым броском.
Публика не то что ревела — она стонала от восхищения удалым молодцом, объегорившим барона.
— Бренко, это что еще за сукин сын смеет из почтенного воина скомороха делать? — недовольно морщась, спросил великий князь. — Ты его знаешь?
— Нет, государь.
Единственным человеком в великокняжеской ложе, узнавшим дерзкого храбреца, была боярыня Тютчева. Но она сидела молча, обомлев, потеряв дар речи от страха за глупого мальчишку, устроившего рискованную игру в прятки со смертью.
Барон вновь пустил коня в галоп. Выставив вперед длинное копье, он склонился к самой шее своего коня и закрылся щитом, постаравшись не оставить никаких шансов противнику. Держа лук с наложенной на него стрелой в руках, Сашка одним движением, как разжавшаяся пружина, взметнулся вверх и встал ногами на седло. Конь его стоял на месте, не шевелясь. Публика замерла в абсолютном молчании. Сашка тщательно и неспешно прицелился, натянув лук, и, когда между соперниками оставалось чуть более пары десятков метров, спустил тетиву.