забеременеть. В результате получилась настоящая фурия, способная своей любовью довести до смерти любого мужчину. Все наши знают об этом, поэтому ведут себя так, чтобы не дать Айе ни малейшего намека на заинтересованность в ней. Но иногда все-таки ее глаза начинают светиться дьявольским огнем — это значит, что у нее появился объект, на который она теперь может излить бездонную чашу своей любви. Бедная Айя! Хоть бы раз ей попался приличный человек. Так нет же! Все мошенники и грабители. С помощью Айи они легко попадали в дом и надеялись, что так же легко попадут в подвал, где хранится золото. Но редко кому из них удавалось вырваться из ее объятий. А если кому и удавалось, то он, к своему несчастью, встречался со мной. Дело в том, что я не пью пива. А снотворное Айя имеет обыкновение подсыпать именно туда. Так что тот, кто так рвется в Некоматовы подвалы, так в них навечно и остается.
Ты же оказался совсем непохож на других. Мало того что сумел так легко избавиться от нашей красавицы, так ты еще и пошел в другую сторону. Ты заинтересовал меня. Ты пошел не в подвал, а в бухгалтерию. Что тебе здесь надо и кто ты?
— Ну да, — легкомысленно ответил Сашка, — я тебе скажу, а ты меня тут же и пришьешь. Так что помучайся. Ничего ты от меня не услышишь.
— Гм… — На этот раз в голосе уже прозвучали нотки сомнения. — Ты ведешь себя так, как будто знаешь всю правду. В колыванской конторе Некомат никогда не держал много денег. А два с небольшим года назад и эти малые средства были увезены отсюда. Так что в нашем подвале пусто.
— А я знаю, — усмехнувшись, уверенно сказал Сашка. — Я даже знаю, куда пошли увезенные отсюда деньги. Мамаю и Михаилу Тверскому.
— От… Откуда ты знаешь, незнакомец? Кто ты? — Теперь в голосе явственно завибрировала струнка страха и неуверенности.
Впоследствии Сашка и сам не мог понять, что именно заставило его ответить так, как он ответил. Разве что пресловутый внутренний голос? Как бы то ни было, но ответ его прозвучал внушительно и грозно.
— Я Тимофей Воронцов-Вельяминов, сын последнего законного ордынского царя Василия Васильевича Воронцова-Вельяминова. А ищу я доказательства измены подлеца Некоматки.
Луч света дрогнул и перестал бить прямо в глаза.
— Ваше величество… Государь, прости меня грешного, что не распознал тебя. Я — холоп твой, Оська Жидовин. Служу у Некомата Сурожанина управляющим колыванской конторой.
Послышался глухой стук, видимо, человек положил на пол арбалет и опустил фонарь. Сашка поднял вверх свой подсвечник. У противоположной стены распростерся на полу коленопреклоненный человек.
— Встань, Осип, — повелел Сашка. — Поедешь со мной к князю Дмитрию. И захвати с собой книги, где записаны траты на Мамая и Михаила Тверского.
XXII
Некомат, по словам Осипа, должен был находиться сейчас в Костроме, поэтому всю дорогу гнали день и ночь, не задерживаясь на ямских станциях и приплачивая за содействие станционным смотрителям и за лихость — ямщикам. В великокняжеской столице были ранним воскресным утром, войдя в город сразу же после открытия городских ворот. По улицам плыл густой колокольный звон, сзывая прихожан на заутреню. Хлопали калитки и двери, выпуская на улицу празднично наряженных горожан, целыми семействами направлявшихся в церкви.
Кремлевские ворота распахнулись прямо перед путниками, как бы приглашая их войти, но, как только они приблизились к воротам, дорогу им преградили скрещенные бердыши, опущенные стражниками.
— Слово! — грозно потребовали они.
— Не знаем мы слова, — с досадой ответил Сашка. — Прибыли мы издалека с важным делом к великой княгине.
— Отойди в сторону, не загораживай проход, — потребовал один из стражников.
Из караулки, видя, что у ворот произошла какая-то заминка, вышли еще двое стражников.
— Эй, кмет,[25] — командирским голосом потребовал Адаш, — вызови-ка мне начальника караула.
Начальника караула и вызывать не пришлось, так как он уже вышел из караулки и подходил к своим воинам.
— Что тут происходит? — поинтересовался он.
— Слушай-ка, милейший, — попросил его Сашка, — доложи великой княгине, что прибыл из Колывани Тимофей Вельяминов и просит срочно принять его.
— Не положено нам, — буркнул начальник караула. — Да и на заутрене великая княгиня… — Он тут же вспомнил историю двухлетней давности с арестом и последующим побегом из-под стражи этого самого Тимофея Вельяминова. Вроде он тогда государственный переворот хотел учинить и великую княгиню зарезать. Помнится, великого князя тогда в Кремле не было. А вернулся великий князь, и начальник кремлевской стражи Еремей Тютчев тотчас в опалу попал, места своего лишился. Кто-то поговаривал — за то, что арестовал, а кто-то — что упустил. Начальник караула уже пожил на белом свете и в Кремле служил не первый год, так что видел всякое. Политика ведь дело скользкое; сегодня ты государственный преступник номер один, а завтра — национальный герой и великокняжеский фаворит. — Подождите, милостивые государи, я человека пошлю. А вы отойдите, пожалуйста, в сторонку, пока ответ придет. Не положено в проходе-то… — Он виновато улыбнулся и пожал плечами.
Когда посланный вернулся, начальник караула в душе возликовал: чутье его не подвело. Великая княгиня потребовала срочно сопроводить к ней Тимофея Вельяминова и его спутников.
Великая княгиня приняла Сашку в той же комнате, что и прошлый раз, только теперь вместо Тютчевой с ней были две незнакомых ему боярыни.
— Здравствуй, братец. — Великая княгиня встретила Сашку у самых дверей.
— Здравствуй, сестрица. — Сашка склонил к ней голову и княгиня Евдокия трижды его поцеловала.
— Ты где пропадал два года, Тимоша? У нас тут такие дела творятся…
— Я, сестрица, привез великому князю доказательства измены Некомата. Осип! — позвал Сашка. — Подойди сюда. — Некоматовский управляющий уже за несколько шагов хотел бухнуться ниц, но Сашка не дал ему возможности исполнить в точности церемониальный обряд приветствия лиц царствующего дома. — Да некогда, Осип. Иди ближе. — Осип приблизился, и Сашка представил его: — Это Осип Жидовин, Управляющий колыванской конторы Некомата. Говори, Осип, — приказал Сашка.
— Ваше величество, — с глубочайшим почтением начал тот, — я свидетельствую, что Некомат Сурожанин предоставил безвозмездный кредит Михаилу, императору Царьградскому и Мамаю Вельяминову. Мамаю деньги отправляли мы три раза, о чем свидетельствуют записи в конторских книгах. — Он извлек толстый гроссбух и, раскрыв его, принялся листать. — Вот запись, ваше величество… И вот еще запись…
— Довольно, — остановила его великая княгиня. — Мне все понятно.
— Некомат в Костроме? — спросил у нее Сашка.
— Вчера был в Кремле. Вроде бы никуда уезжать не собирался.
— Так он в Кремле? — обрадовался Сашка. — Сестрица, вели срочно запереть ворота и никого не выпускать.
Но великая княгиня и слова не успела сказать, как с шумом распахнулась дверь, и в комнату вошел в сопровождении бояр Бренка и Боброка князь Дмитрий.
— Авдотьюшка, ты куда так спешно со службы убежала? Кто это у тебя?
Великая княгиня быстро подошла к Дмитрию и, взяв его под руку, отвела в сторону. Несколько минут она что-то тихо, но настойчиво ему говорила, после чего поманила к себе рукой.
— Осип, поди сюда.
Некоматовский управляющий осторожно приблизился к венценосной чете и замер в паре метров от них. Не церемонясь, великий князь ухватил его за рукав и чуть ли не насильно подтащил к себе. Разговор шепотом продолжился, но теперь уже втроем. Все остальные участники этой сцены замерли на месте как каменные изваяния, пытаясь уловить хотя бы обрывки фраз. Но тщетно, из дальнего угла комнаты, где князь с княгиней допрашивали Осипа, не было слышно ни звука. Наконец князь, как бы с досады, резко махнул рукой и, повернувшись к своим свитским, приказал:
— Бренко, срочно закрыть все выходы из Кремля до моего личного повеления! Боброк, схватить Некомата! Если его нет в Кремле, сразу же отправляйся к нему домой!
— Дозволь, великий князь, я с ним! — крикнул уже на бегу Сашка, кинувшийся вслед за Боброком, не дожидаясь великокняжеского разрешения.
В покоях, отведенных Некомату в Кремле, застигнуть его не удалось — ночевал Некомат якобы в городе. Но и в доме, выстроенном Некоматом за кремлевскими стенами, захватить его не получилось. Прислуга, перепуганная нашествием такого количества вооруженных людей, в один голос твердила, что Некомат поднялся еще затемно, быстро собрался и уехал в сопровождении лишь двух доверенных слуг. Сашка аж зубами заскрежетал с досады. Получалось, что либо городская стража пропустила его в неурочное время, либо он отсиживался где-то в городе, дожидаясь, пока откроются ворота.
— Вели их всех повязать и посадить в кремлевский острог, — обратился он к Боброку. — Потом на досуге допросим поподробнее.
— Думаешь, врут? — засомневался Боброк, но, встретив жесткий Сашкин взгляд, тут же отдал соответствующую команду своим людям.
— Я въезжал в город, когда ворота только открылись, — сказал Сашка Боброку. — Никто навстречу мне не попадался. Уж Некомата-то я бы не пропустил. Я вслед за ним пол-Европы объездил.
Боброк тут же принялся распределять своих людей; кому по какой дороге в погоню за Некоматом отправляться, а кому ехать в городовую стражу — поднимать ее на ноги. К городским воротам Боброк с Сашкой отправились самолично — разбираться. Собрали всех стоявших на часах в эту ночь. Но все разрешилось очень быстро, особого дознания и проводить не пришлось. Часовые, не запираясь, признались, что, едва забрезжил рассвет, к воротам подъехали трое конных (самого Некомата, великокняжеского любимца, стражники сразу узнали) с заводными лошадьми в поводу и предъявили охранную грамоту с великокняжеской печатью. Грамота гласила, что ее предъявителю, Некомату Сурожанину, все находящиеся на великокняжеской службе должны оказывать всяческую помощь. В том числе вышеозначенный Некомат имеет право в любое в