И возникает вопрос – может, был кто‑то, кто упорно не хотел видеть на посту председателя Госдумы Куликова, но согласен был с Ющуком? Или, может быть, у кого‑то родилась мысль, когда договорились о том, что третья по значению должность в государстве уходит оппозиции, – что он и сам неплохо бы смотрелся на этом месте?
Или, может быть, демократы поставили условие – Куликова не должно быть, разбирайтесь сами как хотите? Вот и разобрались, как умели…
Поиски в Интернете лишь усилили подозрения – я узнал, что, оказывается, между Куликовым и Бельским был личный конфликт. И связано это было с тем, что, когда Бельского выгоняли из «Яблока», наиболее активным гонителем был Куликов, тогда претендовавший на пост лидера фракции, а потом – чем черт не шутит – и партии. Смешно… Бельского исключали из «Яблока» за правый уклон и связи с националистами – а теперь он резко сместился влево, к демократам, а гнавший его «демократ» Куликов, наоборот, сместился резко вправо, к национал‑демократам. Получается, они поменялись местами. И все это было бы смешно, если бы уже отчетливо не попахивало гарью и кровью…
Новым организатором партии стал Гелий Иванович Золотько, среднего роста, носатый, с ранней сединой и одетый вместо костюма в неопрятный, мешковатый свитер. Пробежавшись немного по Интернету, я ничего про него не нашел – ничего, что не относилось бы к обычной политической болтовне. Конечно, знаю я пока мало, но… шифроваться ребята умеют, к публичности не особо стремятся. Это – факт.
В отличие от Ющука он не вставал, не приветствовал собеседника и не улыбался. Я таких тоже видел… и не раз.
И то слева, то справа на штатских плечах
Проступают погоны, погоны, погоны[31].
Он попросил меня рассказать о себе и оборвал уже на второй минуте:
– Интересно…
Золотько смотрел на меня поверх очков и был в этот момент очень похож на адвоката Генри Резника. Почти один в один…
– Вы обходите стороной конец девяностых и начало нулевых. Почему?
– Да там и не было ничего интересного, Гелий Иванович…
– Ну, это как сказать. Товарищ полковник Бердичев, наверное, думает иначе…
Мы мерились взглядами – потом Золотько поднял руку.
– Не надо, Александр Иванович, не надо. Бердичев – дело прошлое для всех, он похоронен как герой, и этого достаточно. Выносить сор из избы невыгодно ни мне, ни вам, ни кому‑либо еще. Замели следы грамотно, спрятались хорошо, это я признаю. Меня и не интересуете ни полковник, ни вы, это дело прошлое. Посмотрите, что сейчас делается… решать надо сегодняшние проблемы, а не копаться в прошлом. Согласны?
– Допустим.
– У меня к вам два предложения. Догадываетесь, какие?
– Нет.
– Первое – вы член партии. Помощник Бобенкова. Судя по всему – ближайший помощник, доверенное лицо. Поработали во Владимирской области вы отлично – но вы должны знать один нюанс. Бобенков – не наш человек. Непартийный. Это бизнесмен, ему нужен был депутатский мандат, нам – тот, кто мог бы профинансировать кампанию за счет своих собственных средств. Признаться, мы не ожидали победы на Владимирщине, но раз так вышло…
Золотько комически развел руками, но взгляд у него оставался серьезным и цепким.
– Теперь перед нами встает проблема: человек, который до конца не наш, прошел от нашего имени в Государственную думу. Его деятельность может дискредитировать нашу партию в глазах избирателей и привести к… печальным результатам на выборах следующих. Что мы должны сделать? Правильно. Мы должны помочь товарищу Бобенкову освоиться в незнакомой для него роли. Помочь, посоветовать. Не дать небольшим ошибкам превратиться в непоправимые. Понимаете, о чем я?
– Ну… в общем, понимаю.
– Вот и хорошо. Рядом с депутатом Бобенковым должен быть человек, которому доверяем и мы, и депутат Бобенков.
Я кашлянул.
– Доверие… оно дорого стоит…
Золотько достал из визитницы свою карточку, начертал сумму и перебросил мне.
– Пойдет?
– В месяц?
– Да.
– Вполне.
– Пойдет… Вот и отлично. Карточку сохраните, пойдете с ней в кассу, за первый месяц получите авансом – это первое. И второе.
Через несколько дней я все рассказал Бобенкову…
Почему? Потому что есть вещи, которые позволять себе нельзя. Предательство – одно из них. Работать на человека и одновременно стучать на него… это попахивает мерзостным запашком прошлого, которое еще долго будет с нами. То, что мы творили в двадцатых, в тридцатых, в сороковых, – оно до сих пор с нами. Работать – и стучать. Глядеть в глаза – и стучать. Брать деньги – и стучать.
Ты слышишь, друг,
Знакомый звук:
Стук‑стук, стук‑стук…
Стук‑стук, стук‑стук…
Бобенков был тоже любителем оружия, но он был спортивным стрелком, занимался спортингом. Именно стрельбище я и выбрал тем местом, где рассказать шефу о Золотько и его заходах. Просто потому, что грохота выстрелов не выдерживает прослушка. И на воздухе организовать качественное прослушивание намного сложнее, чем в помещении…
Бобенков молча смотрел на меня с минуту, потом поинтересовался:
– А чего не согласился?
– Я согласился.
– А чего рассказал?
– Потому что не могу жить в дерьме…
Бобенков еще какое‑то время смотрел на меня, потом – истерически, с каким‑то подвизгом, расхохотался…
– Ой, блин, не могу… ой, блин…
Так он смеялся минут пять, потом – пришел в себя, начал укладывать ружье в кейс, совсем другим, спокойным голосом сказал:
– Давай пройдемся…
Это был комплекс «Лисья нора» – лучший комплекс для спортинга в Европе и один из лучших в мире, выстроенный исключительно за счет средств одного олигарха – любителя стрелкового спорта. Государственных денег сюда не было вложено ни рубля…
– Как ты думаешь, почему я не удрал отсюда? – спросил Бобенков. – А? Вот на фига мне все это? Все это дерьмо?
Мы шли по дороге, ведущей со стрелкового комплекса куда‑то вдаль… к виднеющемуся вдалеке строящемуся коттеджному поселку. Московская машина Бобенкова – здесь он пользовался «Cadillac Escalade ESV» с шофером – медленно ехала за нами.
– Мне год назад за мой бизнес давали полмиллиарда. Долларов. Можно свалить и жить как белому человеку где‑нибудь в Дубае. Или в Панаме, если совсем припечет… Ты понимаешь весь масштаб того дерьма, которое тут варится? – продолжил Бобенков, зло пнув попавший под ноги ком глины. – Коррупция… несменяемость власти… фигня это все. Хочешь, я тебе расскажу главную проблему? Главная проблема в том, что люди совершенно отморозились. И вверху, и внизу. Не боятся ни бога, ни черта. Коррупция? Ага, блин, коррупция. Вон, почитай – космодром Восточный – до сих пор не ввели, хотя денег вбухали. Я немного интересовался этой проблемой, у меня человек работал, который в курсе был. Пять генеральных подрядчиков сменили – пять! Все пятеро воровали. Что у заказчика творилось – подумать страшно. Ты вдумайся – воры пять из пяти. Я сам вынужден целую разведслужбу содержать, у меня все топы – на прослушке, на периодическом наблюдении. Я нанимаю детективные агентства, чтобы они искали подходы к моим снабженцам и предлагали закупить стройматериалы с откатом или продать материалы с площадки. Я предупредил всех, что за откаты и хищения я увольняю сразу и без учета предыдущих подвигов. Я могу простить ошибку – но я не могу простить ложь и воровство. И что? Половина все равно соглашается на откат. Что это?! Блин, что?!
– Общество больно… – нейтрально сказал я.
– Больно… – с горечью сказал Бобенков, – и не лечится. А потом удивляемся – откуда такие политики. А откуда – да оттуда же, откуда и все! Из сызды на лыжах! Вот они – мы! Что, не нравится?! Тогда лечить надо. И лечить – сверху, потому что снизу всех и все устраивает. И тех, кто сыздил рулон утеплителя с работы, и тех, кто сыздил миллиард из банка, которым сам же и владел. И тех, кто сыздил у государства, и тех, кто сыздил у меня…
Мы дошли уже до самого почти забора. К нам с другой стороны забора шел охранник, мы повернули назад.
– Ты понимаешь, что я сделаю, если мне удастся подняться? – сказал Бобенков.
– Понимаю.
– Хорошо. Этот… Золотой, или как там его, – явно из «Монолита». Это структура такая, партийная – личная Баринова. Они и с хохлами контачат, и с татарами… люди опасные и с двойным дном. Это чтобы ты знал. Что ты будешь ему говорить – думай сам. Отныне мы с тобой подельники, – сказал Бобенков, словно любуясь этим словом, – соучастники. А соучастие – это, знаешь ли… самая крепкая форма дружбы…
– Что мне делать?
– Пока соглашайся на все… а там посмотрим.
Бобенков серьезно посмотрел на меня.
– Ну, если только тебе не предложат меня грохнуть. Тогда не соглашайся, конечно же…
Краснодар, Россия5 августа 2018 года
Если русский мужик в безысходности пьет,
Если наглый джигит как добычу берет
Дом отцовский его, и сестру, и жену –
Это значит, что нам объявили войну.
Это значит, что скоро война…
Группа «Контрреволюция». «Это значит, что скоро война»
Первое мероприятие, которое мне и моему новосозданному ЧОПу довелось обеспечивать, был выезд в Краснодар…
И с самого начала мне все это показалось до предела странным.
Чтобы вы понимали обстановку – одним из первых решений, которые приняла Государственная дума нового созыва, было решение об урегулировании проблем, связанных с отделением Кавказа. Вот так вот – хоть стой, хоть падай. Юридически – это было оформлено как создание согласительной комиссии, в которую входили представители федерального центра (причем только парламентской ветви) и представители парламентов кавказских субъектов федерации. Целью комиссии было предоставление кавказским субъектам широкой автономии, но по факту – это было самоопределение. О том, какой был настрой федерального центра, свидетельствовало то, что одновременно с этим Дума приняла поправки о прекращении дотаций по всем типам федерального финансирования. Учитывая ситуацию с бюджетами северокавказских республик – это был очень прозрачный намек на то, что Кавказ России больше не нужен.