Мэйолл качнул микрофон и опять рассмеялся грубым безжалостным смехом:
— Я с тобой покончу и без пистолета. Дурак, ты ничего не сможешь мне сделать. Я вижу это по твоему глупому лицу! Но я-то могу тебя убить!
Тернер издал какое-то блеяние и обернулся к Хардингу. Его запястье по-прежнему кровоточило.
— Это неправда! — истерически воскликнул он. — Ты убьешь его, если попробуешь! Нажми на курок, Хардинг! Иначе мы погибнем!
— Это верно. — Мэйолл оскалил зубы. — Но он не может. Когда-то мы были ближе, чем братья. Каин и Авель. — Он рассмеялся. — Хардинг, скажешь последнее слово? — Он поднял микрофон. — Мне всего лишь надо назвать код. Устройство автоматическое. И реагирует на один и тот же код только один раз, так что можешь не трудиться запоминать его. Излучение убьет вас обоих. Я могу оставить вас умирать прямо сейчас или…
— Ничего ты не сделаешь. — Хардинг улыбался. — У тебя не получится, Джордж. Я ведь могу пострадать, а ты этого не допустишь.
Мэйолл демонстративно взмахнул микрофоном, тихонько выдохнул в его черный рот. Глаза его горели. Вокруг все замерло. Далекий прибой шипел на песке, заросли кустов шелестели под легким ветром, машина стучала вдали, словно пульс в артериях, как будто остров был живой. Три чайки, парившие над ними на узких крыльях, повернули любопытные головы с желтыми глазами, чтобы посмотреть вниз, на троих неподвижно стоящих мужчин. Нос космического корабля позади Мэйолла создавал сияющий серебристый нимб вокруг его бородатого лица. Над ним висела Венера, сейчас закрытая синим одеялом дня, однако невидимая нить накрепко привязала ее к Акасси. Более шестидесяти тысяч рожденных на Земле людей, прикрепленных сверкающей булавкой к точке высоко на карте небес, ожидали, сами того не зная, исхода этого конфликта на Акасси.
— Я-то свободен, — Мэйолл поднес микрофон ко рту. — И понимаю, что такое ненависть. Я могу убить тебя в любой момент.
— Ты это уже говорил, — заметил Хардинг. — Продолжай.
— Мне всего лишь надо произнести код в микрофон…
— Да-да. Продолжай. Говори.
Мэйолл как-то неуверенно набрал воздуху в грудь и начал:
— Три-сорок-семь-восемьдесят… э-э… восемьдесят два. — Он помолчал и поправился: — Восемьдесят пять.
И стал ждать.
Ничего не произошло.
Шелестели кусты. Прибой вздыхал у берега. Мэйолл покраснел от гнева, бросил на Хардинга опасливый взгляд и произнес в микрофон:
— Отменить. Три-сорок-семь-семьдесят пять…
Ветерок шептал в зарослях. Отдаленный гул машины стучал в ушах, словно пульс. Но ни тень не спустилась с небес, ни дрожь в воздухе не ответила на приказ Мэйолла.
Тернер рассмеялся, немного истерично:
— Значит, это правда. Не можешь!
Лицо Мэйолла потемнело от гнева, на лбу забилась жилка. Он встряхнул микрофон, обругал бесчувственный механизм и в третий раз пробормотал код, дважды сбившись.
Какое-то время все трое стояли неподвижно и ждали, что произойдет.
Потом Тернер громко рассмеялся и тяжело пошел на Хардинга. Их разделяли десять футов, и Хардинг опустил свой пистолет…
Внезапный бросок толстяка застал его врасплох и заставил покачнуться. Когда могучее тело Тернера чуть не сбило его с ног, Хардинг выронил пистолет. На миг оба потеряли равновесие.
Когда они снова выпрямились, Тернер своей огромной рукой прижимал к себе Хардинга за шею; кровь из раны текла по рубашке Хардинга, а здоровой рукой Тернер приставил острие маленького, холодного, очень острого ножа к его горлу.
Толстяк тяжело дышал.
— Хорошо, Мэйолл, — сказал он с болезненным оживлением, хотя голос у него еще немного подрагивал. — Теперь моя очередь. Если все это просто уловка, давай выясним! Не знаю, чего ты добьешься, если будешь врать мне, но ты не сможешь меня убить, пока не убьешь Хардинга. Ну, давай, включай излучение. Не успеешь ты подать сигнал, как я перережу Хардингу горло. Давай. Что тебя останавливает?
Лицо Мэйолла угрожающе потемнело от гнева. Взъерошенная борода теперь торчала вперед — он выдвинул челюсть, а на виске опять пульсировала жилка.
— Не подначивай меня, Тернер! — скрипучим шепотом произнес он.
Тернер снова рассмеялся.
— Неужели правда? — недоверчиво спросил он. — Похоже, да! Ни и ну — ты спасаешь Хардингу жизнь! Хорошо.
Кончик ножа надавил сильнее. Хардинг почувствовал, как нож проткнул кожу, как медленно потекла кровь.
— Я убью его, если ты не сделаешь так, как я скажу.
— На твоем месте, Тернер, я бы не стал настаивать, — сдавленным голосом сказал Мэйолл. — Я…
— Мне приходится. — Тернер тяжело дышал прямо Хардингу в ухо. — Это мой единственный шанс. Я поставил жизнь на кон. И я выиграю. Ты бы уже включил излучение, если бы мог. Но сам-то ты потом как, Мэйолл? Да ладно. Сначала я хочу узнать, что это за игра. Хардинг, не двигайся! — Он немного встряхнул пленника. — Мне нужны ответы! Ты что, в сговоре с Мэйоллом? Зачем ты приехал, если знал, что не сможешь защититься от него? Если вы не вместе, тогда я не…
Мэйолл сделал резкое, непроизвольное движение отторжения:
— Думаешь, я могу с ним работать? Думаешь, я могу ему опять доверять?
— Заткнись! — велел Тернер. — Нет, стой, Мэйолл!
Лезвие ножа дрожало у горла Хардинга. Мэйолл застыл, не донеся микрофон до рта, глядя на нож, борясь с гипнотическим внушением.
Последнее, что увидел Хардинг, — как двигаются тонкие губы Мэйолла. Тот что-то шептал в микрофон. И упала тьма — полная слепота, внезапная и абсолютная.
Во второй раз за десять минут у Хардинга появилось стойкое ощущение, будто он только что умер. Сначала ему пришло в голову, что нож пронзил ему горло и слепота — первый признак отказа чувств перед наступающей смертью. Но слышать он по-прежнему мог. На отдаленном берегу шептал прибой. Над головой мяукали невидимые чайки, а возле самого уха прервалось сиплое дыхание Тернера.
Осязание тоже не оставило Хардинга. На щеке лежал теплый солнечный луч, а толстая рука Тернера поперек горла вдруг дрогнула. Тернер заворчал, и хватка немного ослабла.
И тут все реакции Хардинга обострились. Мэйолл каким-то образом дал ему этот миг, чтобы спастись, если получится. Хардинг примерно представлял, что случилось. Фокусы с излучением ему были знакомы, а отсутствие вибрации, наверное, запрограммировала команда, которую Мэйолл произнес в микрофон. Зрение было нейтрализовано излучением специально подобранной частоты. Только зрение, потому что инфракрасное излучение от солнца на своем лице Хардинг ощущал по-прежнему. Если бы Мэйолл имел аппарат инфракрасного видения, Хардинг был бы как на ладони.
Он обо всем этом подумал где-то в углу сознания, а тело прыгнуло почти по собственному почину, как раз в тот миг, когда реакции Тернера замедлились. Правая рука Хардинга ударила вверх и вперед — внутрь сгиба той руки Тернера, которая прижимала нож к горлу. Давление лезвия ослабло, и Тернер застонал. Локоть Хардинга тут же ударил его в солнечное сплетение. Секунду они вслепую боролись, потом Хардинг вырвался.
Затрещали кусты, и по земле затопотали, удаляясь, тяжелые шаги, — это Тернер, отчаянно хватая ртом воздух, вслепую шел куда-то. Хардинг стоял без движения, тяжело дыша, ощущая теплое солнце на лице, но видя перед глазами только полную и абсолютную темноту.
Эта самая абсолютная темнота подсказала ему: наверное, над островом есть крыша. На открытом воздухе создать такую темноту почти невозможно. По всей вероятности, над Акасси возвышается некий неощутимый купол ионизирующего излучения — такого, которое можно менять по своей воле, чтобы оно отражало излучения любой частоты, как результат расчета угла падения, который можно сделать и в уме. Где-то на острове должно быть устройство, дающее нужную частоту, отсекающее световое излучение от горячего, но сейчас невидимого тропического солнца.
После долгой паузы из темноты раздался голос Мэйолла:
— Эд, ты в порядке?
Хардинг рассмеялся, услышав в вопросе оттенок надежды:
— Разочарован?
Мэйолл шумно выдохнул:
— Я надеялся, что он тебя достанет. Я делал что мог, но молился, чтобы нож тебя поранил. Тогда я мог бы взяться за Тернера.
— И не думай, — с угрозой ответил Хардинг. — Джордж, включи-ка свет. Но Тернера не убивай. Сначала я должен с тобой поговорить. Если он умрет, вся шпионская сеть, которую он контролирует, распадется, а нам она может еще понадобиться. Ты меня слышишь?
— Слышу.
Темнота перед глазами Хардинга приобрела малиновый цвет, задрожала, рассыпалась на части и пропала. День сиял ослепительно. Хардинг поднял руку, чтобы прикрыть глаза, и между пальцами увидел сардоническую улыбку Мэйолла — уголки рта у него загибались вниз.
Мэйолл поднес ко рту микрофон и начал говорить в него, не сводя взгляда с Хардинга:
— Двенадцатый сектор. Двенадцатый? Это Мэйолл. К вам по холму идет некий толстяк. Убейте его, как только увидите.
Он опустил микрофон и показал Хардингу зубы:
— Тебе осталось жить минут пятнадцать. Как раз пока я соберу команду и мы решим, как с тобой покончить. Может быть, одному мне не удастся. Но всякие могут быть варианты. И я какой-нибудь найду.
— Если убьешь Тернера, тебе самому будет хуже.
— Так это мне. Я сам отдаю здесь приказы. Ему не удастся уйти. — Тут Мэйолл рассмеялся. — Этот остров — живой. Это организм с реакциями, с собственными органами чувств и ионизированной кожей. Датчики у меня расставлены по всему острову. Они могут обнаружить все, что угодно, вплоть до ионов металлов, и передать сигналы в… в центр управления. Я установил нормативные значения для всех показателей, и любое отклонение поднимет тревогу. Тернер теперь как блоха на собаке. Каждую секунду остров знает, где он находится.
— Он нам понадобится.
— Ты скоро умрешь. Тебе уже ничего не понадобится.
— Ты ведь, Джордж, — Хардинг рассмеялся, — никогда особой практичностью не отличался? Ты всегда был парень способный, но слишком много рассуждал. Тебе в команде нужен такой человек, как я. Тернер тебя не продырявил только по чистой случайности. И благодаря мне. Ты посмотри на себя — стоишь тут, невооруженный. С чего ты решил выйти именно так? А вдруг на острове кишат молодчики Тернера?