— Н-неужели в-вы… — Фергюсон понял, что у него заплетается язык. Умолк, сделал такой глубокий вдох, что защемило в груди, и начал снова: — Неужели вы настолько глупы?! Да, я не сумел убить Лоусона в одиночку, но мы с вами вместе… и ресурсы СЛП… И все человечество объединится, чтобы уничтожить его, если узнает…
— Но зачем его уничтожать?
— Ради самосохранения!
— Этот инстинкт уже подвел нас, — спокойно возразил Арчер, — когда породил первую ядерную бомбу. Статус-кво — лишь полумера. Единственный ответ кроется не в новом способе контроля за атомной энергией, но в новой разновидности человека: в человеке зрелом.
— Зрелая горилла…
— Да, знаю, — вновь перебил его Арчер. — Вас уже давно терзает эта фобия. Но вы… вы рассуждаете, как детеныш гориллы, верно?
— Ну конечно! На этой стадии находится все человечество! Именно это меня и пугает. Вся наша культура основана на прогрессе, а его стимулируют конкуренция и кооперация. Если к власти придет по-настоящему зрелый человек, весь прогресс остановится.
— Вы действительно не видите решения этой проблемы?
Фергюсон хотел было ответить, но вовремя сообразил, что способен лишь повторить сказанное. Он не приближался к цели и не производил на Арчера никакого впечатления. Мог лишь из раза в раз повторять одно и то же. «Как ребенок, — лихорадочно думал он, — сплошные повторы и ноль логичных аргументов. Разве что…»
Они уже не могли общаться на равных, потому что не понимали друг друга. Казалось, Арчер переключился на новый, непостижимый стандарт мышления. Барьер между ним и Фергюсоном был не менее ощутим, чем поверхность телеэкрана. Они видели, но уже не могли коснуться друг друга.
Отказавшись от попытки наладить коммуникацию, Фергюсон понурил плечи и развернулся к двери, но, помедлив, бросил по-новому тревожный взгляд на человека, ставшего вдруг его врагом.
Интересно, подумал он, какие приказы Арчер получил от Лоусона? Ясное дело, ему, Фергюсону, не дадут уйти. Он тщетно подыскивал вразумительную параллель. В такой ситуации нормальный человек пристрелил бы Фергюсона на выходе из дома или надежно запер там, где он не причинит вреда. Но Лоусон никогда не действовал с позиции нормального человека. Его оружием было…
— Можете идти куда пожелаете, — сказал вдруг Арчер. — И еще один момент. Послушайте, Фергюсон. Сегодня Лоусон хотел оформить в вашей компании еще один полис, и ему отказали. Сочли «плохим риском». Я подумал, вам надо об этом знать.
Лицо Арчера было нечитаемым. Барьер оставался на месте. Фергюсон понимал, что за этой фразой скрывается недосказанность, но ему оставалось только ждать. Он вышел из дома и побрел по тропинке под ярко-желтым солнцем знакомого мира. Мира, чье спасение зависело от Фергюсона, но он не мог спасти этот мир, поскольку всем было плевать на его опасения.
В голове вспыхивали иррациональные огоньки надежды. Быть может, Арчер пытался донести до него, что Лоусон не так уж неуязвим? СЛП отказало ему в полисе, а это может означать, что он наконец-то попал под подозрение. Это может означать, что Фергюсон все же не проиграл этой битвы. Быть может, теперь к нему прислушаются. Он тут же начал подсчитывать, как быстро доберется до штаб-квартиры…
Но в эти подсчеты постоянно встревал образ «Нестора» в неизведанном космосе, идущего на сближение с бесхозной боеголовкой, на рандеву, которого не предвидел никто, кроме Лоусона.
Двумя часами позже Фергюсон закрыл дверь своего кабинета за спиной у негодующей секретарши и со вздохом облегчения обвел глазами пустую комнатку. Он знал, что стремительность, с которой он пронесся по коридорам, отмахиваясь от приветствий, изрекаемых теми друзьями, что остались у него за последние два года, не сыграла ему на руку, но сейчас важнее всего на свете было одиночество, поэтому Фергюсон запер дверь на замок и повернулся к экрану персонального визора.
— Покажите актуальное досье Бенджамина Лоусона. Недавно он хотел приобрести полис, но ему отказали. Мне надо знать почему. — И он стал ждать, с нетерпением барабаня по упругой пластмассовой панели непослушными пальцами.
— Здравствуйте, мистер Фергюсон, — оживленно сказал экран. — Рада, что вы вернулись. Сейчас пришлю, но за время вашего отсутствия по Лоусону не было ничего нового.
— В таком случае не присылайте. Мне надо знать о последнем полисе. Нельзя ли побыстрее? — Фергюсон заметил, что говорит визгливым тоном, и усилием воли вернул голос в привычный диапазон.
После недолгого молчания девушка на экране смущенно произнесла:
— Простите, мистер Фергюсон, но эта информация засекречена.
— В смысле?! — вспылил он, но добавил, не дождавшись ответа: — Ничего страшного, спасибо. — И щелкнул тумблером.
Итак, ему впервые отказали в доступе к информации. Допуск к секретным данным имелся у троих высокопоставленных чиновников компании, хотя сотрудники уровня Фергюсона чаще нарушали, чем соблюдали эти правила.
«Нет, меня не проведешь, — повторял про себя он. — Нет, я не сдамся».
Через минуту он сообразил, что можно сделать. Существуют три человека, на чьи телеэкраны автоматически выводятся секретные материалы. После двух звонков он нашел пустой кабинет. Фергюсону повезло — был обеденный перерыв.
Он отпер дверь, прошагал по коридору к пожарной лестнице и поднялся на три этажа, по пути формулируя благовидную отговорку, которой ему так и не пришлось воспользоваться. По стечению обстоятельств, куда более счастливому, чем его прежняя удача, кабинет первого вице-президента оказался пустым. Фергюсон заперся, переключил экран на одностороннюю передачу данных и потребовал:
— Мне нужен последний секретный файл Бенджамина Лоусона.
— Ну вот и все, — сказал Арчер.
Развалившийся в кресле Лоусон поднес к губам духовую трубу и выдал долгую кристально чистую ноту. Это могла быть нота насмешки над человечеством, но Арчер предпочел не вкладывать в нее такой смысл, поскольку неплохо знал Лоусона — или считал, что знает.
— Жаль, — продолжил Арчер, — что пришлось так поступить, но он не оставил нам выбора.
— Вас это беспокоит? — косо глянул на него из-за раструба Лоусон.
Отраженный в меди Арчер увидел свое деформированное лицо, отмеченное тенью тревоги.
— Думаю, да, — признался он. — Немного. Но тут уже ничего не поделаешь.
— Мы ведь не заманили его в капкан, — указал Лоусон, — а лишь устроили так, чтобы он узнал правду.
— Это семантическая уловка, — усмехнулся Арчер. — Слово «правда» звучит вполне безобидно, но за ним скрывается самая жестокая сущность, с которой только может столкнуться человек. Или, если уж на то пошло, сверхчеловек.
— Прошу, перестаньте называть меня сверхчеловеком, — сказал Лоусон. — А то говорите прямо как Фергюсон. Надеюсь, вы-то не думаете, что я собираюсь завоевать мир?
— Я пытался объяснить Фергюсону, что это не так, но супермены уже мерещились ему за каждым деревом, и я никак не мог достучаться до его рассудка.
Съехав по спинке кресла, Лоусон исполнил серию коротких джазовых риффов, и на несколько секунд комнату наполнили тонкие послезвучия. Прежде чем они умолкли, Лоусон отложил трубу и сказал:
— Вряд ли такие объяснения воспримет человек, воспитанный в антропоморфном ключе.
— Знаю. Я и сам далеко не сразу понял. Пожалуй, не раньше чем отождествил свои интересы с вашими.
— Фергюсон пошел на крайние меры, но две вещи, которых он так боялся, — это выводы, к которым придет любой поборник антропоморфного мышления, знай он правду обо мне и восьми десятках ребят, еще не вышедших из яслей. Разумеется, Фергюсон был совершенно прав, проводя параллель между взрослением человека и гориллы. Прав, но по-своему. В естественных условиях незрелая горилла — коммуникативное и конкурентоспособное живое существо. Это часть ее взросления. Если вам угодно, прогресс. В яслях мы, дети, считали, что футбол, бейсбол и скатч важнее всего на свете и наша цель — победа, но истинный смысл был в физическом развитии и обучении психологической и социальной координации — то есть необходимым элементам взросления. Как видите, зрелые люди уже не так серьезно относятся к подобным играм.
— Да, — сказал Арчер, — но попробуйте заставить Фергюсона — или другого человека с антропоморфным складом ума — провести эту параллель!
— Прогресс человечества, — наставительно произнес Лоусон, — не самоцель, а средство в глазах любого школьника, увлеченного соревновательной игрой.
— Букварь новой расы, параграф номер один, предложение первое, — усмехнулся Арчер. — Но бесполезно объяснять все это Фергюсону. В этой части сознания у него огромное слепое пятно. Весь его интеллект основан на концепции состязания и прогресса. Эта концепция — его бог, и Фергюсон будет биться до последней капли крови, прежде чем признает, что его… его футбольный счет — не последняя надежда человечества.
— Он уже пролил последнюю каплю крови, — сказал Лоусон, — и увяз в ней. Про Фергюсона можно забыть. — Задумчиво взглянув на трубу, он продолжил: — Параграф номер один, предложение второе. По достижении цели средство утрачивает любую значимость. Мы знаем, что это так, но не пытаемся донести эту мысль до человеческих существ. — Он подмигнул Арчеру и вежливо добавил: — За исключением вас. Параграф номер один, предложение третье. Не вздумайте винить в этом человека. Нельзя ожидать от него признания, что вся его культура — не больше чем детская игра, обреченная угаснуть, дабы послужить какой-то цели. Не смотрите на людей сверху вниз, ибо они заложили фундамент для нашего здания и не хуже нас знают, какую оно примет форму.
По обыкновению, Арчер почтительно промолчал. Он знал, что к этим вопросам Лоусон относится крайне серьезно — в отличие от всех остальных вопросов.
— Параграф номер два, — продолжил Лоусон, хмуро поглядывая на трубу. — На человека можно нападать только ради самозащиты, и в этом случае его надлежит уничтожить стремительно и бесповоротно. Отличаясь аутистическим мышлением, люди всегда будут уверены, что вы хотите править их миром. Свойственный человеку эгоизм не позволит ему смириться с истиной. Мы не нуждаемся в человеческих игрушках и должны отринуть детские забавы.