Человек — существо, достигшее наивысшего уровня развития среди всех животных, в первую очередь характеризующееся исключительным умом. Единственный представитель своего вида.
Человек — наиболее высокоразвитое животное среди существующих и когда-либо существовавших.
1
Когда ударил убийственный огонь, первый предсмертный крик алым громом взорвался в головах всех слышавших его. Маленькое людское племя, стремительно несомое подводным течением, мгновенно впало в истерику — и не успокаивалось, пока не получило мысленный сигнал от бдительного Рана.
Суматоха улеглась. Племя собралось воедино — худые бледно-серебристые люди зависли над собственными тенями на зеленом песке морского дна. Люди жались друг к другу и с помощью более острых, чем зрение и слух, чувств следили за тем, как погибает другой, родственный им народец. И понимали, что уже к вечеру жертвами могут стать они сами.
Люди ждали, раскачиваясь в воде, а вдалеке огненный дождь проливался на другое племя, убивая все, чего касался. Они не глядя видели, как цветные звезды мчатся к цели; крики умирающих разрывали им внутренние уши. Отзываясь слабым эхом, словно поминальный колокол, звучало сердце Разрушителя. Племя содрогнулось, услышав его, и даже Ран вздрогнул — на краю пропасти, которую заметил уже давным-давно.
Неосознанный животный страх заставлял людей броситься врассыпную. Инстинкт требовал: беги вслепую, покуда хватит сил. Разум приказывал ждать.
Вдруг что-то огромное шевельнулось в глубине; громкий спокойный пульс ударил раз, другой, третий — и прекратился. Это была одна из Глубинных Мыслей, равнодушная, как Гольфстрим, и столь же могучая. Маленькое племя секунду-другую каталось на ней, как на ветру, дующем под водами океана.
От спокойствия этой Мысли Ран осмелел. Он отступил от темного края, на котором балансировало все племя, от этой неосязаемой грани между инстинктом и разумом, где инстинкт кричит громко, а голос разума столь слаб и тих, что только человек способен его расслышать. Только человек — не зверь.
Древнее чувство долга неохотно пробудилось в голове Рана, и он крутнулся в воде, собирая воедино мысли племени. У него был долг — не только перед сородичами, но и перед чем-то большим, чем они, большим, чем он сам. Перед непредсказуемым будущим, о котором он знал очень мало — лишь легенды и пророчества.
Он поклялся сделать все, чтобы люди остались людьми.
Они стояли на дне глубокой расщелины, куда весь этот народ был загнан на долгие тысячелетия. Загонщики, охотники, убийцы продолжали неуклонно теснить их к последним нижним вратам.
Ран выпрямился в воде и созвал людей, без слов обращаясь к разуму каждого соплеменника.
— Все хорошо, — терпеливо повторял он. — Нас еще не нашли. Нужно бежать; если достигнем города, то будем в безопасности. Держимся вместе! Следуйте за мной, не расходитесь, и мы спасемся.
Только глупцы не понимали, что это самообман. Но временами ложь утешает лучше и приносит больше пользы, чем правда.
Убежище находилось на месте затонувшего города, где человек мог проплыть через окно сотого этажа и, если повезет, укрыться даже от Разрушителей.
Безопасно здесь было и по другой причине, но даже Ран не мог ее озвучить. В затонувших городах, давным-давно построенных предками, племя отдалялось от смертоносной пропасти. Почему-то непрестанные жестокие волны, побуждавшие действовать неосмысленно, здесь были слабее, чем в открытом море.
В затянувшихся сумерках планеты народ Рана приближался к точке невозврата, к полному отказу от человечности. Ран не хуже других знал, какую силу приобретают инстинкты перед лицом опасности. Но он помнил о своей ответственности и в подводных городах чувствовал ее острее всего. Покачиваясь на волнах во мраке океанической ночи, он даже видел сны о невероятных подвигах, о том, как встречается с Разрушителем, как непоколебимо ждет, когда тот приблизится. В этих снах он был не просто Раном, а олицетворением всего племени и всех затонувших городов — защитником рода людского.
Ничто на земле не могло встретиться с Разрушителями и выжить. Но Рану никто не мешал смотреть сны, ведь в снах не было опасности — человек мог их контролировать.
Он забросил тяжелый невод своих мыслей, и собрал соплеменников, и поставил барьер между их ментальными образами и кровавой бойней, захлестнувшей далекие воды и сознание людей. Он подстегнул племя к действию и направил его стремительным косяком по длинному склону подводного леса, как можно дальше от источника опасности. Разум Рана одновременно прикасался ко всем умам, посылая решительные, убедительные образы, не имевшие формы и символизировавшие организованное бегство.
Мысли соплеменников прикасались к разуму Рана, словно холодные неуклюжие пальцы. Ужас; утомление; дрожь покрытой серебристым мехом женщины, которой еще не приходилось подолгу прятаться и испытывать такой страх; дрожь мохнатого ребенка; бешеные разрозненные мысли глупцов. На фоне всего этого — надежная, без единой жалобы, стойкость старших. Они поддерживали Рана без колебаний, поскольку избрали его вождем и знали, что сделали мудрый выбор.
— Скорее, — скомандовал он всему племени. — Не мешкайте. Поторопитесь! Если поспешим, к полудню будем в городе. Живее, живее, живее! Я знаю, что вы устали. Передохнем в Белом ущелье, где растут моллюски. У нас получится: мы обязательно отдохнем в Белом ущелье. Вперед!
Слова ничего не значили — Ран прикрывался ими от криков далекого племени. С той стороны уже давно не поступало внятных мыслей, только безумные вспышки и панические вопли. Серебристые морские люди беспорядочно метались, преследуемые огненными дугами звезд, от которых не было защиты. Яркие вспышки — и смерть. Ран не слышал команд их вождя, если тот был еще жив. А ведь когда вождь мудр и хладнокровен, кто-то из племени еще может спастись. Некоторые спрячутся, другим, сильнейшим, отдадут детей — пусть убегают, пока остальные вызывают на себя огонь Разрушителя. Но это племя явно потеряло разум, с ним невозможно связаться; Ран чувствовал гибель не людей, а морских зверей.
Поэтому племя Рана спасалось по древнейшей причине, по лучшей из причин.
Был зеленый подводный рассвет, солнечные лучи пробивались сквозь толщу воды издалека, оттуда, где жили и правили миром Пришельцы. В племени ничего не знали о Воздухе и Пришельцах, за исключением того, что это они посылали неумолимых железных Разрушителей. Люди также не ведали о том, что таится в Великих Глубинах, откуда приходили медленные, спокойные Мысли. Им был известен лишь водный мир; они умели скрываться в нем от преследования Разрушителей. Если повезет, в случае нападения Разрушителей кто-нибудь спасется. Другому племени не повезло.
Теперь оттуда вовсе не доходило Глубинных Мыслей.
Вдруг вода забурлила, и из колышущихся джунглей к людям метнулось сине-серебристое тело. Разрывая коричневую листву, ослепленный страхом беглец в панике выкрикивал лишь одно слово:
— Спасайтесь! Спасайтесь! Спасайтесь!
Племя нарушило строй и закружилось в поисках опасности. Восприятие Рана распространялось быстрее, дальше и точнее других, и он направил его в кильватер беглецу, ожидая засечь там железный предмет в форме торпеды, тихо плывущий по направлению к племени.
Он ничего не обнаружил. Разрушители были далеко, и ни один из них, очевидно, не заметил беглеца. Но паника и бурление воды могли привлечь их внимание. Ран распушил мех, пробуя воду, затем снова прижал его к телу и резко повернулся, чтобы двинуться навстречу незнакомцу.
Это был крупный мужчина, его мех отливал синевой, а полубезумные мысли напоминали вихри; они затягивали людей, слишком напуганных и уставших, чтобы сопротивляться. Ран почувствовал, как дрожит ментальная сеть, которую он накинул на соплеменников, и, сдерживая гнев, чтобы не распалять их, обратился ко всем и особенно к незнакомцу.
— Тихо! — твердо скомандовал он. — Тихо! Следуй за нами молча.
Мужчина крутнулся в воде и заметил его. Он устремился вниз быстрыми, резкими толчками, и на его шерсти стал заметен кровавый след, который ни с чем нельзя было спутать. Двое зависли на расстоянии вытянутой руки, оценивая друг друга.
Так Ран встретил Дагона, вождя исчезнувшего племени, а теперь — ничьего вождя.
Рану не понравилось то, что он увидел в этом темном разуме, долгое время обладавшем неоспоримым авторитетом. Там была скрытая сила, а еще смелость, но полностью отсутствовала дисциплина, из-за чего смелость при появлении Разрушителей дала сбой. «Когда человеку изменяет смелость, — подумал Ран, — что остается? Только слепая ярость, как у акулы». На миг он представил блестящие тела своих сородичей, представил племя в виде бестолковой стаи рыб, устремляющихся в темноту, к полному исчезновению.
Опасный водоворот панических мыслей Дагона, мыслей о бегстве и смерти, кружился так сильно, что даже едва не захватил Рана. Проще всего уступить ужасу, проще всего бросить племя и бежать, поддавшись глупому безрассудству, пока Разрушители не перебьют всех.
Проще всего поступить как Дагон. Однако, когда человек видит, как его племя гибнет под стремительным градом звезд…
— Иди с нами, — предложил он как мог спокойно. — Мы найдем укрытие, недалеко есть затонувший город…
Но Дагон не привык слушаться, он привык командовать. Его мысли исторглись мощным воплем, полным дикого ужаса, призывая к беспорядочному бегству — каждый сам за себя. Беспокойная молодежь из племени Рана замолотила руками, взбивая пену вперемешку с коричневыми листьями водорослей, готовая прятаться в первом попавшемся укрытии.
Ран опустил голову, напряг усталые мускулы и изо всех сил ударил крепким предплечьем в область между плечом и головой Дагона. Ему часто приходилось драться, и он знал, куда бить.
Беспорядочные мысли Дагона на миг оборвались, и этого мига было достаточно. Ран направил в образовавшуюся пустоту свои мысли, послал привычные для его народа сигналы единства и самоконтроля.
Разбежавшееся было племя встрепенулось, замешкалось и снова собралось вместе, выжидая. Тем временем мысли оглушенного Дагона вновь обрели форму. Теперь он не был так уверен в себе, сомневался. Встречных аргументов у него не нашлось, и Ран победил — пусть и временно.
— За мной, — сказал Ран и мощно забил ногами, перемещаясь во главу косяка. — Тихо! Следуйте за мной и не разделяйтесь. Каждый из вас знает путь в ущелье.
Дагон вдруг повернулся и поплыл за послушным племенем. Его мысли были окрашены алым, но он не остался.
В воде что-то шевельнулось. Импульс не был жестким, как у Разрушителей. Он был спокойным, всеобъемлющим; он прошел по океану медленной могучей волной — и затих. Это снова была Глубинная Мысль.
На заре и в сумерках своей истории народ способен улавливать такие импульсы. Что-то подобное, наверное, когда-то раздавалось в туманных папоротниковых лесах, пока не затих пульс сотворения мира. Мохнатые приматы, еще не ставшие людьми, прислушивались и принюхивались к этим импульсам, разносившимся в молочном воздухе, заглушая топот мастодонтов и рев хищников. Человеку не дано отчетливо слышать стук сердца мира, но предки человека слышали его — и те, кто пришел человеку на смену, тоже. Мохнатые люди неуклонно приближались к изначальной точке широкого круга планетарной жизни, находившейся здесь, в море, ее породившем, и слышали пульс.
Он был неотъемлемой частью моря, как и сам Ран. Он был всегда, и человек не пытался истолковать неведомое. Воспоминания о Глубинных Мыслях, сильных, непостижимых, проносящихся по океану так бережно, что не колыхались даже водоросли, были с Раном с самого детства, с самых первых — темных и холодных — лет жизни. Могучие импульсы были способны рассеять целое племя, если оно вдруг оказывалось у них на пути. Ран не раздумывал об их природе, равно как не раздумывал о природе приливов.
Было известно, что Мысли исходят из Великих Глубин. Но никто не знал, что там находится. Те, кто отваживался туда спуститься, не возвращались.
2
Разрушители были позади, рассекали мелководье в пугающей близости от племени. Ран ощущал их огромные темные тела, дрожащие от скрытой силы и блестящие от солнца, что пробивалось сквозь волны, озаряя бока подводным огнем.
Племя этого не знало. Оно, как и все племена, радовалось тому, что за опасностью следит только вождь, и было согласно верить в то, во что хотелось верить слабым умам: что укрытие ближе, чем враг, пища ближе, чем смерть, а ближе всего песчаные отмели, где можно отдохнуть. Ран не собирался сообщать, насколько близко Разрушители.
Как-то раз, когда племя двигалось по открытой саванне среди морских лесов, над бледно-зеленым песком нависла чудовищная тень, и люди бросились врассыпную, не дожидаясь команды. Серебристые тела молниями разметались по укрытиям в зарослях.
При виде этих теней все в подводном мире искало убежища. Тени не были Разрушителями в привычном понимании. Они, как и Разрушители, тоже были посланы Пришельцами, но убивали не только людей, а вообще все живое. Прятались даже акулы и барракуды, не говоря уже о темных людях-тюленях, тихо переговаривавшихся на получеловеческом языке. За долгие тысячелетия, минувшие с тех пор, как человек нашел прибежище в океане, не только он претерпел физические и умственные изменения. Все теплокровные существа так или иначе изменились. Под водой то и дело слышался примитивный говор тюленьих кланов и дельфиньих племен. Разрушителей они не боялись — те занимались исключительно охотой на человека.
Что собой представляют тени, не знал никто. Возможно, это были корабли, на которых плавали сами Пришельцы. Не находилось смельчаков, желающих выяснить, бороздит ли корабль водную поверхность или парит высоко в воздухе. На этих судах путешествовали охотники, жадные до всего живого. Даже киты, чья громадность была едва ли не их единственным известным качеством, с появлением теней оказались на грани исчезновения. Стоило одной из них упасть на океаническое дно, как все морские обитатели прятались; люди дрались с рыбами, тюленями и дельфинами за щель меж камней.
Но тень прошла, и весь океан вздохнул спокойно. Люди продолжили бегство.
Кто они, Пришельцы? Никто не знал, даже представить не мог, как выглядят нынешние хозяева Земли. Знали лишь то, что встреча человека с Разрушителем сулит верную смерть. А останками тех, кого когда-то породила Земля и кто впоследствии ею правил, теперь кормились акулы и барракуды.
Но человек мог вновь завладеть Землей.
По крайней мере, так гласила легенда, и поэтому Ран и ему подобные все еще боролись, прятались от Разрушителей, упорно не позволяли племенам распасться и искали далекие и глубокие убежища, где можно вырастить новое поколение среброшерстых детей и передать им наследие человечества.
Землю унаследуют рожденные на Земле.
Так говорилось в легенде, таково было пророчество. Лишь это позволяло Рану и ему подобным не пасть духом, но этого едва хватало. Теперь Ран даже не был уверен, что на Земле остались еще люди, кроме его племени.
Когда-то ему казалось, что Разрушители убивают шутя, забавы ради. Это было давно, во времена, которые он почти забыл, — когда во всех мелких морях массово жили люди. Старейшины пересказывали услышанные от дедов истории о золотых веках: в ту пору люди отваживались выходить мохнатыми ногами на берег — разумеется, наиболее уединенный — и загорать на солнышке. В легендах даже рассказывалось, что люди пользовались голосом: разговаривали и пели. Старики помнили, как люди пели хором, заглушая шум прибоя, и песня разлеталась от берега к берегу, подхватываемая все новыми и новыми людьми, вышедшими погреть на солнце свои серебристые шкуры.
Но Разрушители уже давно положили этому конец. Геноцид был систематическим. Более тихие и смертоносные, чем акулы, машины прилетали тысячами и косили людей в океане так же легко, как люди косили траву в давно забытые времена, когда Землей правили Землерожденные.
Теперь, куда бы Ран ни посылал свои чувства, он не находил ни отголоска мысли. Неужели племя Дагона было последним? Может быть, а может, и нет. Ран знал одно: он и его люди проделали очень долгий путь по теплому Гольфстриму, излюбленной подводной тропе всех народов, и встретили лишь одно племя, чья гибель до сих пор заставляет содрогаться. Возможно, они остались в одиночестве.
Ран резко, не снижая скорости, обогнул острую скалу, и косяк послушно повторил маневр, серебряной лентой устремившись вниз по склону сквозь колышущиеся водоросли. Ран не мог послать свои отточенные чувства слишком далеко — во всех направлениях он натыкался на жуткие железные создания, рыскающие по дну в поисках добычи.
Он терпеливо вел племя к убежищу. Терпеливо клялся, что спасение близко. По темным водам то и дело прокатывались мощные Глубинные Мысли…
От Дагона следовало ждать неприятностей. Ран подумал об этом, медленно опускаясь в глубокую расщелину. Внизу лежал затонувший город. Каменные стены, сквозь разломы в которых племя проникло внутрь, были окрашены тускло-красным и переливчатым сине-зеленым — следствие взрывов, случившихся тысячи лет назад. Пол представлял собой расплавленное зеленое стекло.
Ран осторожно скользил вниз, наблюдая за тем, как последний усталый соплеменник пробирается в безопасное место сквозь заросли. На фоне дрожащего перешептывания своих людей он уловил спутанные мысли Дагона. В глубине разума Дагона, прикрываясь замешательством, лежало нечто холодное и зловещее, как барракуда. Во-первых, страх, а во-вторых, тяга к проявлению нечеловеческой ярости. Мутации могут происходить как по восходящей, так и по нисходящей спирали, и состояние этого разума намекало на то, что ждет человечество в будущем.
«Разве мы рыбы? — спросил себя Ран. — Разве мы способны испытывать только страх и голод?»
Когда Разрушитель уничтожил племя Дагона, тот бросился прочь бездумно, как рыба. Теперь он уже не должен плыть так стремительно, у него не должно было остаться сил. Вождь может иметь столько энергии после того, как его племя совершило длительное путешествие. Вождь не может остаться в живых после гибели своего народа.
Ран вдруг понял, что побаивается Дагона — не физически, а тем уголком разума, где живет здравый смысл. Слабость чужака передается всему племени, и Рану в том числе. Неудача Дагона может предвещать неудачу Рана в час последнего испытания. Неужели племя Рана так же бездумно бросится врассыпную и станет легкой добычей, как племя Дагона? Неужели Ран…
«Нет, — решительно сказал он себе. — Мы люди. Пока мы живы, останемся людьми. Я все сделаю ради этого».
Ран последним выплыл из расщелины, через которую пробрались все его соплеменники. Тяжело дыша, люди неуверенно зависли у отверстия, ожидая своего вожака. Дагон держался чуть поодаль, стреляя глазами по сторонам. Нескольких взглядов на город ему хватило, чтобы понять: убежище надежное.
Здесь друг на дружку громоздились высокие каменные башни, прикрытые завесами водорослей. Каньоны между зданиями были чересчур узкими для Разрушителей. Сама конструкция башен сбивала врагов с толку, позволяя добыче улизнуть и спрятаться. Ран полагал, что дело в серебристом металле, который по-прежнему ярко блестел, стоило лишь содрать с него мох.
Итак, доселе город был безопасным местом; тот, кому хватало ловкости и скорости, чтобы добраться до этого или другого подобного города, когда его племя сталкивалось с ослепляющим огнем Разрушителей, оставался в живых.
В племенах знали о городах и смутно, благодаря наследственной памяти, понимали, что они построены людьми. Как и когда, никто не знал. Даже Ран представить не мог, что города вырастали на суше, которая впоследствии оказалась под водой. Достаточно было знать, что города существуют и дают морским племенам убежище, когда те в нем нуждаются.
Дагон одобрительно оглядывал место, куда его привел Ран. Чуть поодаль возвышался расколотый купол, привлекший внимание своим размером, и серебристое мощное тело Дагона невольно вздрогнуло при виде его. Купол не слишком надежен: в нем нет металлических конструкций и он чересчур бросается в глаза. У Рана было на уме другое укрытие, но Дагон не позволил вождю направить туда племя.
— Прячьтесь! — Дагон послал мысль всем, не контролируя ее и, наверное, даже не осознавая, что отдает команду. Он просто озвучил подсказку своего инстинкта. — Прячьтесь под куполом! Укроемся и отдохнем. Все за мной!
Настроенное на бегство, находящееся на грани истерики, племя отреагировало мгновенно, бездумно, как действовал и сам Дагон. Тонкие блестящие тела сверкнули и выстроились в ряд, готовые помчаться к манящему куполу.
Но порыв был остановлен здравым смыслом — той его крупицей, что еще сохранилась у человека. Некоторые замерли, вспомнив, что подчиняются голосу Рана, а не Дагона. Но Дагон говорил так властно и направлял людей в очевидное убежище, отвечая их насущной потребности, и поэтому большинство помчалось за ним вслед.
Ран напряг усталые мускулы и бросился за соплеменниками, разгоняя их во все стороны, разрушая не успевший сформироваться строй. Наконец он оказался впереди и развернулся в воде так резко, что его мех заструился в сторону.
— Нет! Нет! Не в купол! Вы знаете наше укрытие! — закричал он. — Я ваш вождь, а не Дагон! Купол слишком открыт, там небезопасно. Плывите к нашей башне!
Большинство ослепленных паникой людей не вняли ему. Это были те, кто сразу отреагировал на команду Дагона; их стремительная реакция была следствием истерии. Теперь они понимали только силу.
Ран бросился к ближайшему и толкнул в бок, затем отвесил оплеуху другому, а третьего пихнул локтем.
— Плывите к башне! — сурово, властно громыхала его мысль у них в головах. — Слушайте меня! Плывите к башне!
Аморфная толпа остановилась, замешкалась, сосредоточилась вокруг головной группы. Спустя пару секунд Ран с Дагоном оказались в кольце охваченных истерикой людей; наружный край кольца ходил ходуном. Всем хотелось увидеть, что происходит в центре, где Ран оказался лицом к лицу с Дагоном.
Дагон тяжело взмахивал руками, чтобы мех вздыбился и придал ему еще больший объем. Всякий раз, когда из-под шерсти выглядывала человеческая кожа, он кривился от злости и приоткрывал рот, обнажая острые клыки.
Драться было не время. Дагон наверняка тоже это понимал. Одна-единственная капля крови непременно привлечет акул-убийц и почти наверняка — Разрушителей. Но и спорить было не время.
Ран приподнял верхнюю губу и тоже показал острые зубы. Он не стал обращаться к Дагону.
— Вам известно наше убежище, — послал он своему племени мысль давно известным способом — так, чтобы сразу дошла до всех. — Следуйте за мной.
Его приказ двигался впереди него, заставляя толпу расступиться. Вдруг Дагон зарычал, вызывая Рана на бой. Такой вызов нельзя было игнорировать.
Но боя не случилось.
На дно упала громадная тень. Когда ее край поравнялся с группой морских людей, связанных разрозненными мыслями о кровопролитии, все серебристые тела разом вздрогнули, все головы одновременно поднялись.
Высоко над ними, искаженный рябью, над самой поверхностью воды медленно плыл Разрушитель, отбрасывая на песок яйцеобразную тень.
Он остановился прямо над скалой, под которой прятались люди. Никто не шевелился, все перестали даже думать.
Затем Разрушитель начал медленно-медленно погружаться. Он не знал, что внизу люди, — понять это мешали металлоконструкции затонувшего города. Но сложно устроенное тело чувствовало, что силуэты на глубине могут быть добычей…
Ран послал тихие, осторожные мысли всем соплеменникам одновременно:
— Спокойно! Он может пройти мимо. Ждите сигнала. Прячемся по моей команде.
Слово «прячемся» он произнес очень осторожно, понимая, что оно может вызвать панику.
Племя вздрогнуло, посылая общий мгновенный ответ. Все единодушно согласились, даже Дагон. Разрушитель продолжал погружаться в гущу водорослей, его тень поглощала засыпанную песком улицу, а солнечные лучи, пробивавшиеся с далекой поверхности, то складывались в причудливые узоры, то выпрямлялись.
Точно так же заплетались и распрямлялись мысли в голове у Рана. Он напряженно ждал, выстраивая маршруты для бегства, до последнего оттягивая стремительный рывок, после которого племя разбежится по разным уголкам моря и кто-то непременно погибнет, пока остальные прячутся.
Его мысли были холодными и горькими, как вода. Он отмечал самых слабых и медлительных, тех, кого придется бросить, чтобы получить шанс спасти остальных. Выбор был труден, но необходим.
Одновременно Ран настроил свой слух на тончайшие и высочайшие сигналы, надеясь услышать другие племена, будь они близко или далеко в холодном, зеленом, прозрачном мире. Никого. Ни намека на живых людей или их мысли во всем огромном молчаливом океане. Лишь тихий лязг — эхо столкновения его собственной мысли с другим, скитающимся вдали Разрушителем. И далеко, и близко — к ужасу Рана, очень близко — находились приближающиеся враги. Насколько можно было верить органам чувств, его племя осталось последним из всех морских племен.
«Мы все-таки в убежище, — успокаивал он себя, глядя, как гигантская тень накрывает улицу, выпирает из-за углов зданий, растет, как необъятное грозовое облако. — Спрячемся, как обычно. Они не смогли поймать нас раньше, не поймают и теперь. Но если укрытие подведет? Что дальше? Что дальше?»
Из глубины, из какой-то неизвестной человеку пропасти величаво поднялась долгая Мысль и двинулась сквозь толщу воды, словно медленный пульс, ударив раз, другой, третий, после чего стихла.
Темная громада Разрушителя, как мифический Кракен, повисла над племенем. Ран затаил дыхание, готовясь дать команду к бегству, но сдержался, наблюдая. Вода между замершими в ужасе людьми и гигантской машиной забурлила, пока машина не стала казаться иллюзией, зыбким фантомом, которого могли изгнать волны. Но это была не иллюзия, и единственным способом спастись было бегство.
3
Пришельцы, создавшие эти машины и пославшие их в глубины океана, чтобы охотиться на людей, нарушили древнейший закон Земли — закон равновесия. У каждого живого существа на Земле был достойный противник. Но с железными Разрушителями ни в воде, ни над водой не мог справиться никто. Существование Разрушителей доказывало — если в таком доказательстве была необходимость, — что пришельцы прибыли на Землю из космоса и узурпировали наследие человека.
Теперь оставалась лишь слабая надежда на то, что люди вернут себе Землю. Сияние их чистого разума давным-давно померкло, уступив место первобытным инстинктам, как у Дагона. Но Ран с завидным упорством цеплялся за древнюю легенду. «Рожденные на Земле вернут ее себе». Иначе нельзя. Зачем бороться? Чтобы сдаться, не передав знания своему наследнику?
Разрушитель опустился почти до уровня башен. Там он остановился, выделяя биение теплых сердец среди множества холодных на заросших водорослями улицах. И теплокровные, и холоднокровные существа бок о бок прятались среди растений и руин; инстинкт и разум находили общий язык перед лицом смерти.
— Когда он пройдет над куполом, — рассуждал Ран, — нужно бежать. Но не раньше. Есть надежда, что он нас не заметит…
Напряжение становилось невыносимым, но крохотный шанс еще оставался.
Среди коричневых водорослей серебристая фигурка человека вдруг задрожала от ужаса. Слабейший разум не выдержал на точке излома между сознанием и инстинктом.
— Бежим! Бежим! Спасайся кто может! — завопил Дагон в дикой алой вспышке слепого бешенства.
Для племени этого было достаточно. Разрушитель мог проплыть мимо, но теперь он наверняка заметил добычу. Соплеменники Рана разлетелись из укрытий, словно осколки бомбы, взорванной на улице давно заброшенного города. Вода забурлила от их пронзительных, нечленораздельных криков ужаса.
Разрушитель чуть приподнялся в воде, возбудив сильные волны.
На миг Ран застыл, хотя это было неблагоразумно, — застыл, борясь со злостью на Дагона и вспоминая сны, в которых он лицом к лицу сходился с Разрушителями. Дагон, зверь, навлек беду на людей. Ран, человек, рискованно медлил, бросая бессильный вызов врагу. Почему? Он не знал. Быть может, в глубине души желал доказать машинам, что не все люди — животные, повинующиеся исключительно инстинктам. Но он не мог ничего доказать. Разрушители также не были мыслящими существами, они были машинами, движимыми одним лишь побуждением, встроенным в их извергающие огонь тела: убивать. Думать был способен только человек — но не каждый.
Самоубийственный порыв прошел, и Ран вспомнил о племени.
— В башню! — прокричал он, заглушая дикие вопли отчаяния, и закрутился в воде. — Прячьтесь! Бегите! Встречаемся в башне при первой возможности. Спасайтесь! Спасайтесь!
Он не знал, услышали ли его. Он уже мчался в темную глубь сильной, компактной серебряной стрелой, лавируя между толстыми пустыми стеблями водорослей и древним остовом здания, скользя вдоль холодных рельсов с полуинтуитивной-полурасчетливой уверенностью, которая должна была сбить преследователя с толку.
Не зрением, а другими чувствами он ощущал, что позади огненные фонтаны уже поливают его соплеменников, как ранее поливали соплеменников Дагона, и по той же причине — истерике и животной тупости Дагона перед лицом опасности. Умный вождь послал бы несколько человек, а затем еще несколько, чтобы отвлечь Разрушителя, заманить за высотные здания, пока основная часть племени прячется в безопасном месте. Но в то же время умный вождь не забыл бы о слабостях Дагона.
Поэтому вина всецело лежала на Ране.
Яркие звезды вспыхивали и падали на город, расцветая синим и янтарным, алым и золотым. Ран слышал предсмертные крики и называл про себя имена погибших. Сперва люди умирали по одному, затем по двое, по трое и целыми группами. Ран слушал, а потом отключил слух, отрезал свой разум от последних настойчивых призывов с последней границы человеческого бытия, потому что не мог на них ответить.
Его сила нужна живым; он должен спасти тех, кого сможет. Умирающим он помочь не в силах. Ран закрыл уши и быстро поплыл дальше вдоль металлического рельса.
Он смутно осознавал, что Дагон еще жив. Многие погибли, но Дагон по-прежнему издавал громкие панические крики и плыл к укрытию с силой, какой не должно было остаться у вождя, чье племя совсем недавно подверглось истреблению.
Невозможно было сосчитать, как долго фонтаны взрывались яркими брызгами в сумраке заросших водорослями улиц. Всякий раз, когда расцветал звездный цветок, кто-нибудь из морских людей с тихим криком погибал.
Наконец фонтанов стало меньше; алые, серебристые и холодные синие звезды настигали последних замешкавшихся.
Но Дагон выжил, и Ран, державшийся за блестящий рельс, тоже выжил. Выжили наиболее удачливые, мудрые и быстрые. Они оказались в безопасности — на нижних улицах, куда Разрушители до сих пор не научились спускаться, и в тайных подземных укрытиях, где было особенно много металлических рельсов.
Они думали, что находятся в безопасности.
Они начали переговариваться тихими, как прикосновения ветра, голосами, и один за другим поплыли к месту общего сбора.
В тот момент вместе с первым протяжным скрежетом металла о камень началась последняя глава истории подводного человека.
Охваченное ужасом племя неподвижно висело в воде, гадая, что означает этот прежде неслыханный звук.
Новый оглушительный скрежет металла и камня был ему ответом. Но этого хватило. Ран, поднявшись к отверстию в бурых зарослях, увидел перед собой начало конца. Все происходило так близко, что было видно даже невооруженным глазом в мутной воде, и так громко, что привыкший слышать под водой Ран едва не оглох. Море — достаточно шумное место, звук в водной среде разносится далеко, но этот грохот не просто оглушал, а контузил.
Человек прятался все глубже, и Разрушитель приступил к методичному штурму города.
На глазах у Рана он протаранил своим тупым носом основание башни, и этому вновь сопутствовал леденящий кровь скрежет стали, многократно усиленный водой. Башня дрогнула и начала крениться. Водоросли флагами развевались на ней, косяк рыбы выметнулся из окон.
Башня рухнула; верхушка осталась цела, а основание развалилось на мелкие фрагменты, медленно осевшие на покатые плечи Разрушителя, полностью скрыв его из вида.
У Рана затеплилась надежда, но он сразу понял, что она тщетна. Ничто не может уничтожить Разрушителя.
Когда мутная вода очистилась, Ран увидел, как темная туша поднялась, стряхнув каменную мантию. На непробиваемой броне не осталось даже царапины.
Не успели обломки осесть, как через прекрасно проводящую звук воду по ушам ударил новый скрежет — другое сооружение подверглось удару. По каньону прокатился грохот, как при землетрясении, и еще одна башня, невидимая, рухнула на спину невидимого Разрушителя.
Ближайшая машина лениво развернулась и ткнулась носом в соседнее здание. Высокие стены закряхтели, пошли трещинами и медленно, с пугающим достоинством начали клониться ко дну.
Так город, ставший последним прибежищем человека на его родной планете, сдавался врагу, уступая улицу за улицей, и все новые и новые члены последнего племени людей становились жертвами этой страшной жатвы.
В скалистой расщелине, куда уцелевшие заплыли в поисках укрытия, вокруг Рана собралась маленькая группа. Все молча висели в воде между переливчатыми стенами, над зеленым стеклянным полом. От усталости и отчаяния невозможно было думать. Люди могли лишь толпиться вокруг Рана и оцепенело ждать смерти.
Вдалеке Разрушители методично уничтожали строение за строением в поисках последних людей. Трижды разрушенный город наконец пал. Теперь уже никто не помнил, какое имя он носил когда-то. Троя, Константинополь, Чикаго, Лондон, Перт — какая разница? Давным-давно его разрушил огонь, о чем свидетельствовали обесцвеченные стены. Силуэты тех, кто тщетно пытался спастись, отпечатались на кладке там, где огонь жег сильнее всего, но в море давно не осталось никого, кто бы знал, откуда взялись эти тени и кем они были раньше. Еще раз этот город разрушила вода. А теперь…
Спокойные, безразличные к конфликтам верхнего мира, по воде то и дело пробегали Глубинные Мысли. Машины не обращали на них внимания. Возможно, машинам нечем было чувствовать эти мощные всплески энергии. Медленно, неотвратимо, как приливные волны, обширные Мысли прокатывались среди упавших башен, касались ежащихся в укрытии людей, после чего беззаботно скручивались и исчезали.
Последние люди на Земле были слишком сильно испуганы, чтобы обращать на них внимание.
Даже Ран, знавший, что нужно делать дальше — какой отчаянной опасности подвергнуть племя напоследок, — едва заметил величественно прокатившуюся Мысль.
Его племя почти превратилось в стаю зверей. Утомленный Ран плохо соображал и не посылал никому мысленных сообщений. Дагон спрятался под скалистым уступом, настолько подавленный, что даже не излучал страха. Это было решающее поражение. Людям отказал интеллект, им изменила хитрость. Неразумные обитатели океанов, выживающие благодаря сигналам негибкого инстинкта, имели больше шансов на выживание, чем люди, и человечество стремительно опускалось до их уровня.
Думать было трудно, невероятно трудно. Проще перестать мыслить, плавать косяками, следуя за тем вожаком, что громче других озвучивает общие потребности. Бежать легко. Древнейшие механизмы тела могут избавить от необходимости размышлять логически. Не нужно строить планы на завтрашний день; жизнь станет бесконечным «сегодня», — конечно, если они выживут. Если Разрушители еще не заметили уцелевших и не пробьются вот-вот сквозь камень, чтобы прикончить их.
Но в глубине разума Рана вновь что-то пробудилось. Древнее понятие ответственности по-прежнему двигало им. У него был долг не только перед племенем, но и перед чем-то бо́льшим, перед неосязаемым будущим, о котором он знал лишь легенды и пророчества. Просто спастись недостаточно. Он обязан сохранить для людей будущее, и важнее всего — он должен сохранить их людьми. Путь Дагона — назад к животной неразумности — слишком легок…
Ран осторожно, нежно прикоснулся разумом к сгрудившимся соплеменникам. Все племя вздрогнуло от этого едва ощутимого призыва к жизни, призыва вновь взвалить на себя ношу, от которой люди почти избавились.
Некоторые отпрянули от прикосновения, отвергли его, сочли болезненным и решительно закрыли свой разум. Самоосознание действительно причиняло боль.
Были и те, кто в этот момент вовсе перестал ощущать свое «я». Они отринули его ради более легкого пути, решили стать морскими зверями.
Но остались и те, кто доверчиво повернулся к Рану, открыл разум для новых приказов.
Приказов у него не было — лишь один чрезвычайно рискованный на случай, если человечество больше ничего не сможет сделать. Ран протянул свои мысли старейшинам, осведомился, нет ли у них предложений, отчаянно надеясь, что тяжесть выбора ляжет не на него одного. Он настойчиво опрашивал их поочередно.
Из морской пучины медленно выкатилась очередная Мысль и прошла мимо, словно торжественная музыка. Ран вздрогнул, когда почувствовал ее, — и понял, что выбор придется делать ему. Старейшины ничем не помогли.
— Мы не знаем, — покорно ответили они. — Ты наш вождь. Веди нас. Спаси, если сможешь.
От Дагона вообще не пришло ответа. Он был молчаливее водорослей, что колыхались вокруг.
Ран немного послушал медленный пульс Мысли, устремив за ней свой разум, как за приливом.
— Есть одно укрытие, последнее, — сказал он неохотно. — Там мы можем погибнуть, но в любом другом месте погибнем наверняка. Даже верхние моря для нас теперь небезопасны. Остается единственный путь. — Он замешкался, после чего закончил: — В Бездну.
— Бездна! Только не Бездна! — в ужасе заголосил Дагон. — Нужно бежать, но не в Бездну!
Вокруг Рана поднялся хор возражений:
— Что угодно, только не Бездна! Никто не знает, что там. Оттуда приходят Мысли. Но кто их думает? Никому не ведомо.
— Никто даже не отваживался выяснить. Мы не поплывем в Бездну!
От Дагона пришло осторожное предложение. Должно быть, он думал про себя, но невольно распространил свои мысли на всех. Дагон терял способность думать про себя, что было еще одним симптомом превращения в зверя.
— Мы можем бежать, — сказал он. — Очень быстро. Возможно, быстрее Разрушителей. Если повезет, найдем другой город, чтобы спрятаться. Нужно бежать…
Чуть приподнявшись в воде, Ран распушил мех и напряг усталые мускулы.
— Мы слишком устали, чтобы бежать. Разрушители быстрее нас. Пока они заняты, у нас есть время спрятаться. Я выбираю Бездну. Никто не знает, что там. Может, смерть, но здесь смерть верная. Решайте. Я ухожу прямо сейчас. Кто хочет, пусть плывет за мной.
Нерешительно, осторожно, полные ужаса перед неведомым, они все же поплыли. Дагон отправился последним.
4
Здесь кончались открытые моря, которые они оставляли навсегда. Здесь чистую зеленую воду пронизывал рассеянный солнечный свет, на дне лежал окрашенный в цвет моря песок. Здесь раскачивались джунгли водорослей, крепкими корнями цеплявшихся за грунт, а макушками достигавших поверхности. Родные, хорошо знакомые места. Морской народ с тоской оглядывался назад. По сравнению с неизвестностью даже Разрушители казались едва ли не приятелями.
Впереди был край мира. Великая Бездна разверзла свои бесконечные глубины, куда человек не отваживался совать нос. Отвесный склон исчезал во тьме, за ним лежало бездонное море фиолетового цвета, переходящего в темно-синий, а затем в непроницаемый, полуночный черный.
Оттуда медленно выплывали пульсирующие Мысли.
Ран даже не пытался воображать, что может таиться внизу. Он переместился за край обрыва и ненадолго застыл, посылая свои чувства вниз, силясь измерить глубину. Ничего. Ничего. Совсем ничего. Лишь тишина и спокойные раскаты обширных, не поддающихся пониманию Мыслей. Может, это мысли самой планеты?
— За мной, — скомандовал Ран и, поджав мех, начал погружение.
Склон был высотой в две мили.
Они опускались медленно — длинная волнистая лента серебристых фигур погружалась все глубже во тьму вдоль склона. Свет пропал в самом начале спуска, но люди уже давно не полагались на зрение и потому не слишком тосковали по свету. Свет означал тепло, привычность, безопасность. Свет был наследием человека, но эти люди, разумеется, не мыслили такими категориями. Они лишь понимали, что темнота страшна, пусть и могли ориентироваться в ней с помощью подводных чувств и не видели реальных угроз.
Плотность и вкус воды по мере погружения слабо менялись. Теперь племя находилось на чужой территории, где могло случиться что угодно. Но ничего плохого не случалось, лишь пространные Мысли все поднимались, и сила их здесь была такова, что они разбрасывали подвернувшихся на пути людей в стороны, словно мощные течения. Люди как бы просачивались между Мыслями, погружаясь к корням всего мышления.
Когда они сообразили, что это западня, поворачивать назад было слишком поздно. Сначала Ран заметил лишь другую отвесную стену, идущую параллельно их курсу. Стены медленно сходились. Ран замедлил спуск, мысленно ощупывая скальные стены, не зная, возвращаться ли обратно.
Осторожность сигналила ему, но… но что-то в Бездне контролировало его курс. «Еще немного, там, вдали, что-то есть», — подумал он.
Стены мира сошлись в узкое ущелье, в воронку, куда медленно опустилось последнее людское племя, доверчиво следуя за Раном.
Никто не понял, когда первый Разрушитель поймал человеческий след, даже Ран не знал, что за племенем гонятся. Он пренебрег своими обязанностями. Или это пренебрежение было лишь частью громадной мозаики, в которую втянули его и его людей?
Так или иначе, кто-то оглянулся и издал беззвучный вопль ужаса. Все разом обернулись, чтобы понять причину. Над ними на фоне тускнеющего дневного света, который племя покидало навеки, медленно опускался овальный темный силуэт, выпрастывая длинные щупальца в поисках беглецов.
Паника мгновенно превратила людей в мохнатый клубок, опутавший Рана. Тот раскинул свои мысли, словно руки, чтобы обнять и успокоить соплеменников, насколько это было возможно.
— Рано или поздно нас бы нашли, — сказал он. — Но видите, как медленно здесь движется Разрушитель? Похоже, машины слишком велики, чтобы снижаться быстро, как мы. Смотрите! Им тоже страшно. Им неведома Бездна. Плывите, плывите за мной. Уверен, мы успеем спрятаться. Уверен, внизу есть укрытие.
Пассивное погружение закончилось. Люди развернулись головой вниз и торопливо замолотили ногами, устремляясь к сердцу планеты. Сверху в темные глубины начал опускаться второй Разрушитель, затем еще и еще.
Люди погружались, и машины Пришельцев погружались следом. Стены ущелья смыкались, и вскоре Ран начал чувствовать их везде; пористый камень сплошь и рядом покрывали глубоководные существа, наполовину животные, наполовину растения. В пещерах и у склонов Ран ощущал проблески сознания. Когда-то, наверное, из таких проблесков родилось человечество и отправилось в долгий поход к завоеванию планеты и воздуха. Теперь же, опускаясь все глубже и глубже, минуя ступеньки, из которых строилось прошлое его народа, Ран уводил человечество назад, вниз, к изначальной точке круга его развития.
Пространная Мысль, горделиво поднявшись, встряхнула их всех, словно не заметив.
Наследники Земли, спускаясь к истоку своего мира, камнем падали в западню, которую сами себе расставили, а неземные создания, правившие Землей, преследовали их, чтобы истребить. Последний герой человечества мог привести людей только к забвению. Какие еще иллюзии Землерожденные могли питать относительно наследия Земли?
Паника охватила Рана, когда он понял, что стены смыкаются и бежать больше некуда. Но что-то в глубине его разума не позволяло отчаяться, оно намекало необъяснимыми чувствами, что поражение еще не очевидно, что племя спустилось сюда неспроста и конец человечеству еще не пришел.
Наследие существует. Он должен держать племя вместе, чтобы люди оставались людьми, пока наследие не будет передано потомкам. Их дети и дети их детей еще могут родиться и отвоевать Землю…
Скалы почти сомкнулись. Внизу двигалось нечто огромное.
Глубинные Мысли взмывали из узкой воронки все интенсивнее. Людям приходилось прикладывать все больше усилий, чтобы плыть вниз. В верхних морях Мысли овевали, будто летний ветерок, но здесь, в шахте, они били могучим потоком, разбрасывая пловцов, как соломинки. Под напором этих струй содрогались даже Разрушители. Внизу, во мраке, определенно обитало нечто осязаемое…
Силы иссякали, и люди вытянулись за Раном длинной вереницей. Дагон, чей разум по-прежнему был замутнен злобой и ужасом, остановился и нерешительно произнес:
— Внизу опасно. Я видел, там что-то движется. Дальше не поплыву…
Ему вторили другие. Ран мог назвать упрямцев поименно, прежде чем они заговорили, — это те же люди, что и раньше соглашались с Дагоном.
— Да, там что-то есть… Непонятно что… Большое… Может, пора бежать? Прятаться?
Мысли Дагона лихорадочно ощупывали скалы.
— Это ловушка, — сказал он. — Но здесь есть пещеры. Можно спрятаться в пещерах. Бежим? Думаю, пора…
Только Ран был неподвижен и молчалив. Он не обращал внимания на болтовню. Он выискивал в Бездне темную шевелящуюся громадину.
— Ждите здесь, — сказал он мягко. — Не разбредайтесь. Я спущусь один и посмотрю, что там. Следите за Разрушителями, но не бегите, пока я не дам команду. Время есть. Что бы со мной ни случилось, я успею послать сигнал. Старейшины, не дайте людям разбрестись.
Колоссальные струи Мыслей, поднимаясь, толкали его из стороны в сторону. Каменная воронка все сужалась, но так и не сомкнулась. Теперь Ран ощущал свежие восходящие потоки морской воды, неспешно текущие мимо него.
Спуск не оканчивался тупиком. Это отчасти доказывало правоту Рана. Напрягая все чувства в поисках необъятного подводного существа, он с некоторым беспокойством осознал, что в последней отчаянной попытке спасти человечество, сохранить его разумным и мыслящим завел племя сюда, руководствуясь слепым инстинктом.
Внизу в скале было отверстие. Чувства Рана нашли проход. Но он оказался закрыт; его заслонял некто, слабо раскачиваясь в воде.
Теперь Ран мог различить темную громаду Мыслителя.
Успокоив разум, придерживаясь за стену, он скользнул вниз. Не было нужды соблюдать тишину. Глубинные Мысли катились вверх, не обращая внимания ни на него, ни на морские растения, ни на безжизненные скалы. Невозмутимые, как сама планета, они разворачивались и поднимались, проходя сквозь толщу воды с тем же достоинством, с каким Земля вершит свой путь в космосе.
Это был страж. Он думал свою думу, и ему не было никакого дела до людей и нелюдей.
Однако он был живым существом. Чувства Рана осторожно прощупали воду и сообщили, что страж теплокровный, как и он сам. Великан не обращал на Рана внимания, но и не угрожал. Он просто загораживал вход.
В то время как смертоносные машины продолжали спуск.
Рану не хотелось двигаться вперед. Его сердце бешено стучало, полнясь благоговейным трепетом и ужасом — ужасом перед неизвестностью и трепетом при одном только виде величественного Мыслителя.
Но двигаться было необходимо. Ран погружался, пока громадный Мыслитель не навис над ним, как гора. Его голова была подобна пологой скале. Мысли одна за другой выходили из глубоко запрятанного сознания, из неизмеримо длинных и невероятно запутанных извилин мозга, по сложности не идущего ни в какое сравнение с человеческим.
Левиафан всегда был безликим. Он прятал лицо, как и свои тайны. Виден был только широкий, гладкий лоб с глазами по обе стороны, которые вглядывались далеко, охватывая сразу два поля зрения.
Ран спускался, пока не оказался напротив неподвижного глаза. Он задержался, всматриваясь в недремлющий зрак. Если Мыслитель и заметил пришельца, то не подал вида. Этим глазом он смотрел равнодушно, будто Ран был единым целым с водой и камнями. Кто знает, какие необъятные глубины видел его противоположный глаз?
Все-таки Земля — очень старая планета.
В хрониках, рассказывающих о Сотворении мира, Левиафана называют одним из первых существ, появившихся на Земле. «И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся»[24]. Давным-давно, когда писались эти слова, Левиафан считался самым могучим из живых организмов. «Глаза у него, — написано в хрониках, — как ресницы зари… Сердце его твердо, как камень… Нет на земле подобного ему; он сотворен бесстрашным…»[25] Так говорили в стародавние времена. С тех пор люди сильно изменились.
Как и Левиафан…
Ран смиренно завис у врат в тайное царство Левиафана, без надежды глядя в гигантское равнодушное око. «Он плавал по морям, — писал Мелвилл, — задолго до того, как материки прорезались над водою… Во время потопа он презрел Ноев ковчег, и, если когда-либо мир, словно Нидерланды, снова зальет вода, чтобы переморить в нем всех крыс, вечный кит все равно уцелеет…»[26]
5
Вдруг наверху, где дожидалось племя, возникла суматоха. Ран навострил все свои чувства, как зверь — уши, и направил их назад.
Громче всех слышались вопли Дагона:
— Они приближаются! Мы в ловушке! Они заметят нас, как только минуют эту скалу. Нужно бежать! Спасаться! Чего вы ждете? Бегите, говорю вам, бегите!
В ответ закипели спутанные мысли. Уже никто не понимал, почему племя не прячется, даже старейшины не видели пути к спасению ни наверху, ни внизу. Было все равно, бежать или оставаться. Лидер не подарил им очевидной надежды. В этот миг отчаянное желание Дагона казалось разумным. По крайней мере, бежать проще, чем стоять на месте перед лицом неминуемой гибели.
— Пещеры! — заорал Дагон. — Прячьтесь в пещерах!
Ран сгруппировался, повернулся и мощно погреб наверх, подталкиваемый снизу могучими Мыслями. Когда он оказался среди людей, те уже рассеялись.
— Разрушители! — кричали ему соплеменники. — Смотри! Когда они выйдут из-за скалы…
Мысленные голоса канули в сущий беззвучный ужас, но отдельные сознания еще пробивались сквозь всеобщий гвалт:
— Куда нам деваться? Что делать? Скажи, пока мы не погибли!
— Вниз, — ответил Ран спокойно, но послав свою мысль как можно сильнее, подсознательно копируя течение Мыслей Левиафана, что сотрясало людей, пока те висели в воде. — Вниз. За мной.
Без промедления он снова развернулся и мощными гребками поплыл вниз. У него не было четкого плана; он действовал инстинктивно, импульсивно, как Дагон. В одном был уверен: для человечества это единственный выход. Ран не собирался уходить от ответственности, которую на него возложили: держать племя вместе, сохранять его человечность, упорно нести груз человеческого наследия.
Племя нерешительно последовало за ним. Дагон плыл последним. Все были охвачены ужасом, но готовы держаться за хрупкую соломинку, пока она не переломится.
Громадный темный Мыслитель по-прежнему перегораживал путь. Один его задумчивый глаз смотрел в сторону людей, другой прятался на противоположном боку, глядя в неведомые глубины. Если для управления сразу двумя полями зрения киту требовалось два сознания, то ни одно из них даже на миг не задержало внимание на группе изнуренных беглецов, чей народ некогда правил миром.
Дрожа, люди остановились.
Ран поплыл вперед и заглянул в глаз Левиафана. Он собрал последние силы разума, еще не отнятые усталостью и страхом. Достучаться бы до этого необъятного существа, поговорить с ним, как разумное существо с разумным существом…
— Нас гонит враг, — без обиняков сказал он исполину. — Позволь нам пройти.
Глаз Левиафана даже не дрогнул. Вверх беспрепятственно покатилась новая гигантская Мысль.
— Пропусти! Пропусти! — по-звериному дико, пронзительно закричал Дагон.
Левиафан не ответил, как будто Дагон был барракудой или муреной.
К Дагону присоединилось все племя, наполнив воды бессвязными мыслями, криками о помощи, требованиями пропустить, нечленораздельными воплями, пронизанными страхом смерти. Но им никто не внял. Левиафану уже не раз доводилось встречаться с шумливыми морскими животными.
Пути к спасению не было. Племя не могло двигаться вперед, не могло и повернуть назад. Оставалось лишь кричать и проклинать западню, в которую его завел Ран, до тех пор, пока первый Разрушитель не покажется из-за скалы…
Когда Дагон заметил жуткий силуэт, его вопль заглушил крики остальных. Он закрутился в воде, взбивая пену, и резко рванулся к похожей на пчелиные соты стене.
— Бежим! — кричал он. — Прячьтесь! Прячьтесь!
Этот призыв был прост и понятен племени. Команды Рана — нет. Люди бросились врассыпную, одни помчались за Дагоном, другие бестолково тыкались в стену и друг друга с истошным визгом, даже не осознавая, что визжат. Типичная для ведомых паника направила их прямо в пасть преследователя.
Только Ран держался на месте, собирая всю силу разума и чувство ответственности за племя, которое он привел на край гибели, следуя неведомому доселе инстинкту.
По сравнению с колоссальной силой разума кита его сила была ничтожна. Но, кроме нее, у Рана ничего не осталось. Он собрал ее последние крупицы и метнул в Левиафана, как копье. Он не вложил в бросок ни слов, ни призывов. Просто хотел пробиться сквозь броню гиганта, заставить его заметить другой разум в другом теплокровном мозгу.
Левиафан слабо пошевелился. Его Мысль, поднявшаяся подобно струйке дыма, на миг качнулась в направлении Рана. Ее прикосновение обожгло разум столь сильно, что Ран отшатнулся. Он не был уверен, означает ли легкое шевеление гигантского Мыслителя, что тот обратил на него внимание.
— Помоги нам! — произнес Ран и тихо, и со всей неистовостью, на которую был способен.
Похожий на окно глаз, сидящий в глубокой глазнице, как в подводной пещере, едва заметно оживился. Ран не знал, заметил ли его Левиафан, а если заметил, то понял ли, что происходит. В любом случае через пару секунд это не будет иметь значения. По волнению вокруг ясно, что гибель близка.
Ран бросил последнюю страстную просьбу в тушу, блокирующую проход.
— Помоги нам! — взмолился он. — Помоги!
Затем он развернулся, поджал ноги, толкнулся и помчался к убегающему племени. Его громкие мысли неслись впереди него, отчаянно цепляясь за разум тех, кто еще был способен слышать и слушаться.
— Назад! — звал он. — За мной! Спускайтесь!
Но как люди могут послушаться, если смерть уже склонилась над ними? Дикие вопли Дагона были понятнее, они долетали высоко, до того уровня, где находились разрушительные машины. До Дагона не докричаться, он переступил черту и отринул свою человечность. Но племя — то, что от него осталось, — еще можно спасти.
Ран из последних сил мчался вверх, выкрикивая команды.
Для соплеменников они были абсурдны; вождь приказывал не прятаться, а погибнуть. Одни просто не отвечали, слепо плывя прочь, другие возражали дрожащими от ужаса голосами.
Ран не обращал внимания на крики. Ему нужно было привести людей к Левиафану, если понадобится — силой. Даже если Ран примется их бить, они не ответят, ведь он по-прежнему их вождь. Но и подчиняться не станут.
То, что происходило потом, напоминало кошмарное побоище. Ран схватывался с молодыми и сильными, вырубал их и толкал в глубину. Заламывал руки тем, кто послабее, и тянул вниз. Гнал старых. Выхватывал детей из рук матерей и швырял в темноту, а матерей отправлял следом.
Вдали, в открытой воде, начали падать звезды. Время от времени они находили цель; иногда этой целью оказывался растерянный беглец, которого сам Ран направил к гибели. Ран ничего не мог с этим поделать, даже не задумывался. Для него имело значение одно: племя должно предстать перед Левиафаном, и будь что будет.
Высоко над головой постепенно затихали панические вопли Дагона и истошные крики тех, кто успел подняться за ним следом. Разум этих беглецов перестал быть человеческим, он уже не формировал внятных мыслей.
Ран игнорировал эти звуки. Может быть, кому-то и удастся прорваться мимо Разрушителей. Даже если они обретут свободу в верхних морях после безумного побега, они уже не люди. Малодушные простились со своей человечностью здесь, на глубине, покинув объятые ужасом остатки племени. Если человечеству еще предстоят какие-то свершения, они ждут внизу.
Ран изо всех сил подгонял свой народ к вратам и Левиафану.
Испуганное племя — последнее, что осталось от человечества, — собралось, дрожа, перед подводным привратником. Ран протолкался через толпу и послал всем успокаивающую мысль, после чего предстал перед громадным глазом, выглядывавшим из отвесной скалы плоти.
И на этот раз кит увидел его. Увидел и услышал.
Когда Ран послал свою всеобъемлющую мысль, она коснулась не только людей. Мыслящий разум дотронулся до другого мыслящего разума, и спокойное, величественное сознание Левиафана заглянуло в голову человека. В то же время другая сторона этого сознания продолжала смотреть туда, куда человек еще никогда не заглядывал.
Звездный дождь уже шел над племенем, а его последний вождь все переглядывался с хранителем врат, ведущих к основанию мира. В течение нестерпимо долгого времени кит не реагировал никак.
Затем исполин зашевелился. Он сдвинулся вперед, подобно живой горе, и вода отхлынула от него могучими потоками.
Медленно-медленно в скале приоткрылось отверстие, портал в охраняемую Бездну. И люди, оставшиеся от маленького племени, один за другим нырнули в это отверстие, спеша укрыться в недрах планеты. Ран был последним.
Кит возвышался над ними, грандиозный, как крепость. Ран тяжело вздохнул, зная, что исполнил свой долг и освободился от гнета ответственности. Его люди остались людьми. Он не допустил ошибки; инстинкт, приведший его сюда, мудрее разума, но это не звериный инстинкт. Что будет дальше, Ран не знал, но твердо верил, что все сделано правильно.
Левиафан лениво повернулся в воде, созерцая звезды, еще сверкавшие над бездной, где исчезли последние люди на Земле.
Звезды больно жалили гигантский лоб, много тысячелетий излучавший Глубинные Мысли. Кит существовал задолго до появления человечества. До сих пор Левиафан спокойно лежал здесь, никого не трогая. Рождались завоеватели, войны захватывали целые континенты, но планета на три четверти была покрыта водой и кит мог ни о чем не заботиться.
Теперь война пришла на глубину, в личные владения Левиафана.
Все больше Разрушителей появлялось в поле его зрения, они медленно покачивались в темной воде под мощными струями Глубинных Мыслей. Все живые существа на поверхности Земли и в ее водах разбегались и прятались при виде звездного дождя, ведь его прикосновение означало смерть.
Левиафан наморщил величественный лоб и стряхнул с себя звезды.
Затем Землерожденный медленно развернул исполинское тело и встретился с Пришельцами лицом к лицу.