— Вы имели возможность убедиться в этом? — спросил он после затянувшейся паузы.
— В критической ситуации такие, как он, ведут себя достойно, но не всегда осмотрительно. А опасность редко бывает заранее очевидна.
— Что вы имеете в виду? — спросил Сожников, не отводя глаз от сидевших на крыльце собеседников. Алтаец отрицательно закрутил головой, сделал попытку встать и уйти в дом, но дядя Вася удержал его за рубаху и снова, выразительно жестикулируя, стал что-то объяснять.
— Мне кажется, он похож на вас. Вам совсем необязательно участвовать во всем этом самому. У нас опытные спасатели, они сделают все возможное…
— Я сам хочу сделать все возможное, — оборвал его Сожников, глядя на крыльцо. Алтаец по-прежнему то и дело отрицательно покачивал головой.
— Завтра вы должны подписать важный договор…
— Послезавтра, — дернулся Сожников, поворачиваясь к Незнакомцу. — Откуда вам это известно?
— Завтра. В одиннадцать. Вы успеете.
— Почему я должен успевать? Договор подпишет мой заместитель.
— Мне почему-то кажется, что он подпишет совершенно другой договор.
Сожников помолчал, обдумывая услышанное, потом спросил:
— Информация достоверная?
— Вполне. Завтра вы в этом убедитесь.
— Сколько вы за нее хотите?
— Вы ее уже имеете.
— А все-таки?
— Может быть, это вам покажется смешным, но я люблю честную игру.
— В наше время честные, как правило, проигрывают.
— Возможно, я не точно выразился. Хотел сказать — по возможности честную игру.
— И все-таки — во сколько вы оцениваете эту возможность?
— Предоставляю оценить ее вам. За ночь вы успеете доехать до города.
Дядя Вася и алтаец поднялись и пошли к машине.
— Хорошо, я оценю.
Сожников вышел из машины навстречу подходившим.
— Знакомьтесь, — сказал дядя Вася. — Михаил. Лучший знаток этих мест, лучший проводник, лучший охотник. Я ему все обсказал, разобъяснил. Наполовину, считай, договорились, наполовину еще думать будет…
— Наполовину — это как? — спросил Сожников, пожимая руку алтайцу.
— Больше чем наполовину, — поправился дядя Вася.
— Сам скажу, — алтаец внимательно посмотрел в глаза Сожникову. — У нас говорят — кто в ущелье огненных духов попал, в другой мир вошел. Может вернуться, может не вернуться. Вернулся… — он показал один палец. — Сколько не вернулись — никто не знает.
— Что там такого особенного?
— Все особенное.
— Говорят или наверняка знаешь?
— Мой дед вернулся. Остальные, что с ним были, там остались.
— Что он рассказывал?
— Ничего не рассказывал. Сказал — нельзя туда ходить. Огненный дух не хочет.
— Может, договоримся с этим духом?
— Сам будешь говорить?
— Сам.
— До перевала проведу. Потом будем эхо слушать. Если сердиться не будет, дальше пойдем. Если будет — надо ждать.
— Договорились, — сказал Сожников. — Вылетаем рано утром. За вами заедут.
— Зачем заезжать? Сам приду. Богу веришь?
— Верю.
— Молиться всю ночь надо. Легкую дорогу просить. Сын у тебя хороший?
— Там все хорошие.
— Если хороший — будет лучше, если плохой — еще хуже будет. Не боишься?
— Нет.
— Тогда ладно.
Он хотел еще что-то сказать, не сказал и, не попрощавшись, пошел в дом.
— Сначала — ни в какую, — стал объяснять дядя Вася. — Потом гляжу, задумываться стал…
— Садись! — приказал Сожников, открывая дверку машины. — Времени в обрез.
Машина сорвалась с места.
— Решение окончательное? — спросил Незнакомец, напряженно глядя на несущуюся навстречу дорогу.
— Окончательное, — отрезал Сожников.
— Жалко.
— Машину, вижу, хорошо водишь.
— Бывший гонщик.
— Поедешь в город. Постарайся успеть.
Сожников протянул Незнакомцу ключи от кабинета и сейфа.
— Это ключи от сейфа Кучинского. Заберешь печать и папку с договором. Охране я позвоню. Кучинскому скажешь… Лучше ничего не говори. Приеду — сам разберусь.
Некоторое время ехали молча.
— Справишься?
— Постараюсь.
— Постарайся.
— Говорит, курить там нельзя, — сказал дядя Вася. — Какой он тогда, к чертям собачьим, огненный, если курева не признает. Нестыковка.
Он еще раз глубоко затянулся, приоткрыл окно и выбросил окурок на дорогу.
Вечерний сумрак уже вовсю хозяйничал в тайге, но на открытом пространстве еще было довольно светло. Наташа сидела на куче лапника, который натаскал Саша, и задумчиво смотрела перед собой. Костер почти не дымил. Чуть потрескивали догорающие сухие сучья.
Неловко, то и дело оступаясь, Саша поднялся по откосу. Одной рукой он прижимал к груди кусок бересты с несколькими горстями перезревшей черники, другой опирался на большую смолистую ветку. Бересту с ягодами он положил Наташе на колени, толстый конец ветки сунул в костер.
— Как думаешь, они вернутся? — спросила Наташа.
— Если связались, вернутся.
— А если нет?
— Вряд ли.
— Что «вряд ли»?
— Вряд ли — «нет». Другой вариант нежелателен. Нас, конечно, ищут…
— Договаривай.
— И найдут.
Саша вынул из костра загоревшуюся ветку.
— Зачем тебе эта палка?
— Хочу поинтересоваться, насколько велики наши владения.
— Она скоро погаснет.
— Погаснет — вернусь.
— Мне бы не хотелось здесь ночевать. Днем здесь хорошо, даже голова прошла. А ночью… Кто его знает, чьи это владения. Вдруг он вернется.
— Кто?
— Хозяин.
— Я думаю, тебя он не тронет.
— Почему?
— Ты красивая. И беспомощная.
— А если он воспользуется моей беспомощностью?
— Тогда он будет иметь дело со мной.
— Ты меня защитишь?
— Конечно.
— Ладно, пошутили — и хватит. Только не заходи далеко. Я почему-то начинаю бояться.
— Гляну — и сразу назад.
— Будь с ним вежлив и почтителен.
— Буду.
Саша сделал несколько осторожных шагов в глубь пещеры. Свет его жалкого факела едва рассеивал темноту. Показалось, что на стене почти у самого входа нарисован какой-то знак. Саша подошел ближе и поднес ветку. Это была нацарапанная чем-то острым пятиконечная звезда.
Пошел дальше.
Ход сужался. Саша шел, согнувшись и вытянув руку с факелом вперед. Неожиданно нога не нащупала опоры и, оступившись, Саша куда-то упал. Ветка выпала, отлетела в сторону, но не погасла.
После узкого хода подземный зал, в котором очутился Саша, показался ему громадным. Края его терялись в темноте. Чуть слышно журчала где-то вода. Саша дотянулся до своего факела, сел, поднял ветку и замер. Неподалеку от него, прислонившись к стене и низко опустив голову, сидел человек. Рядом лежала старенькая мосинская трехлинейка.
Перевалив через хребет, Виктор и Павел Сергеевич заскользили по крутому склону. Остановиться удалось лишь на небольшой площадке недалеко от обрыва, уходящего вниз, в серую темень глубокого распадка.
Сумерки позднего вечера еще не поглотили окончательно дальние вершины, изломанную линию соседнего параллельного хребта, широкую долину внизу, по которой, сохраняя отражение закатного неба, извилисто петляла река.
— Вот где они должны были нас высадить, — Павел Сергеевич показал на соседнюю вершину, со снежника которой оживший в вечернем полумраке ветер сдувал снежную пыль.
Виктор, не отвечая, лихорадочно набирал один за другим знакомые номера.
— Посадишь батарейки, если уже не посадил. Не дергайся, теперь все будет нормально.
— Что вы считаете нормальным? Здесь тоже нет связи.
— На хрена она нам теперь?
— Не понял.
— Теперь мы знаем, где мы.
— Мне от этого не легче.
— Ну, почему же… Вон там, видишь, река — там нас ждали дядя Вася, уха и безопасный сплав вниз по таежной своенравной красавице Катуни. Но…
— Что?
— Это вариант для отвода глаз. Я бы повел вас совершенно в другую сторону. Вон туда.
— Зачем?
— Там мы — понятно совершенно случайно — наткнулись на старое зимовье с запасом продуктов и вполне приемлемыми условиями для непродолжительного отдыха на экологически чистом лоне природы. Два-три дня новых впечатлений и легкого беспокойства, после чего нас отыскивают поднятые по тревоге спасатели. Все счастливы, все довольны. Кстати, там тоже «мертвая зона». Надо было только подать сигнал, что мы там. Для этого подняться вон на ту вершинку. Но я его не подал. Потому что наши славные соколы высадили нас здесь, а не там. Ошибочка в несколько километров, плюс вот этот распадок.
— Круто. Как это называется? Проверка на вшивость? Вы придумали?
— Называется это — борьба за деньги. И насколько это мне известно — очень большие деньги. А придумал все это Леонид Борисович Кучинский.
— Ерунда какая-то. Мы не имеем никакого отношения к очень большим деньгам.
— Вы — нет. Но, насколько я понимаю, весь расчет на то, что Сашин отец прилетит сюда, будет вас искать, а в это время твой отец подмахнет какой-то важный договор в свою пользу. Так что каждый останется при своих интересах. Поэтому я и согласился. На ваших предков мне, естественно, наплевать, пусть грызутся. Кто смел, тот и съел — закон нашего нового образа жизни. А Наташе надо пробиться на международные. Последняя надежда. Вот и пробились.
— Значит, Владимир Григорьевич прилетит, а father будет только контролировать ситуацию по телефончику?
— Ну… он уверен, что все будет в полном порядке. Когда платят такие деньги, все должно быть на высшем уровне. Только вот погодные условия подкачали, а откладывать вылет он категорически запретил. Поэтому мы имеем то, что имеем. А что будет в итоге, пока еще покрыто мраком неизвестности. По-моему, уже ночь. Особенно там, внизу. Как там наши ребятки?
— А мы? Мы что будем делать?
— Лично я остаюсь здесь. Утром наверняка появятся спасатели, а подниматься сюда еще раз… И годы не те, и двое суток на ногах — та еще нагрузочка.
— Оставишь свою куртку. А сам — смотри внимательно, пока видно. По этому траверсу обойдешь распадок, вон до той седловины. И бегом, пока видно. Вниз спускаться — не вверх подниматься. Теперь вспоминай фотографии, которые мы изучали. Спускаешься до конца снежника — увидишь или услышишь ручей. Пойдешь по нему вниз и упрешься носом в зимовье. Всего и делов. Там продукты, спички, в общем — все. Боишься — тогда беги по нашим следам к ребятам. Дорогу помнишь?