— Никому ничего не собираюсь объяснять.
— Даже заикаться не вздумай. Мы с тобой не знакомы.
— Согласен, согласен… Я даже согласен снова начать ухаживать за тобой.
— Если ты скажешь хоть слово… Если ты скажешь им хоть слово…
— Этот… С которым ты танцевала… Он кто?
— Не твое дело! Хороший человек.
— Уверена? Я тоже, между прочим, неплохой человек. Тебе придется теперь выбирать из двух хороших человеков. А что — идея. Ты снова влюбляешься в меня, я тебе все прощаю, забираю с собой и… все! А ему чайник начищу, чтобы не танцевал в рабочее время.
— Помолчи! Вечный твой треп. Единственное, что ты можешь. Ну чего стоишь? С тебя уже лужа натекла. Иди, грейся.
— К тебе?
— Дурак! К печке! Господи, какая же я была дура!
— Я всегда тебе это говорил. И всегда за это любил.
— Не смеши.
— Если тебе плохо — готов помочь…
— Помоги. Исчезни отсюда, испарись, сгинь! Немедленно!
— Любовь закончилась, не успев начаться. Слушаюсь и повинуюсь.
Веселов надел снятую было куртку и направился к двери. На пороге остановился, вернулся, положил на лавку цветы, которые до сих пор все еще держал в руках.
— Поставь их, пожалуйста, в воду. В отличие от меня они ее обожают.
Лишь когда за ним захлопнулась дверь, Наташа спохватилась.
— Ты что, с ума сошел! Вернись сейчас же!
Схватив полушубок, бросилась следом. В дверях столкнулась с входящим Стариком и выскочила наружу.
Попривыкший за последние годы, особенно, последние месяцы, к не всегда разумному на его взгляд поведению своих загостившихся постояльцев, Старик долго глядел на незакрытую до конца дверь, закрыл ее и, не снимая шапки и не расстегнув полушубка, прошел к печке. Подбросил в топку оставшиеся дрова, прихватил лежавший недалеко от печки топор, потоптался в раздумье и вышел — то ли за новой охапкой дров, то ли намереваясь хоть чем-то помочь покинувшим заежку людям.
С высокого крыльца заежки, несмотря на разыгравшийся ветряк и быстро погасавшие сумерки, еще можно было разглядеть ближние окрестности, знакомые ему до каждого шага — хоть вдоль, хоть поперек. Разглядев в самом конце береговой косы огни трактора, направлявшегося, как догадался Старик, на выручку просевшей на наледи машины, он попытался разглядеть в снежной круговерти только что покинувших заежку женщину и незнакомого мужчину. Но в той стороне, куда они, судя по быстро заносимым следам направились, он так ничего и не разглядел. Впрочем, был уверен, что в том направлении дальше скалистого берегового обрыва им нипочем не пройти, а значит, поневоле придется вернуться, Покачав головой, он осторожно спустился с крыльца и направился к навесу, под которым покоилась основательно поредевшая за зиму поленница. Находящейся под его присмотром заежке, как он догадывался, предстояло справиться с непростой многолюдной ненастной ночью, а потому быстро выстывающую печь надлежало в достатке снабдить дровами, чем он и занялся, выпрастывая из поленницы годные для быстрой колки колоды.
Наташа догнала Веселова у самого края обрыва.
— Веселенький сегодня у меня день рождения образовался. Один замуж зовет, другой из давно забытого прошлого заявляется. Третий…
— Что, еще и третий имеется? — с показным безразличием поинтересовался Веселов и попытался застегнуть на Наташе распахнутый полушубок.
Она оттолкнула его руки, стала застегиваться сама.
— Имелся. Теперь уже, как и ты, в прошедшем времени. Не везет мне с мужиками. Один без смысла жизни, другой, наоборот, с очень большим смыслом, в котором для меня крохотного местечка не нашлось.
— Что, такая сволочь оказался?
— Скорее наоборот — я оказалась. Ему про меня такое наплели, что пришлось исчезать сюда в срочном порядке. Для сохранения содержания.
— Какого еще содержания?
— Все того же — смыла жизни. В отличие от тебя мне со смыслом расставаться не хочется. Ладно, хватит дурью маяться, пошли. Замерзла.
— Это ты дура. В ботиночках по здешним сугробам и буеракам… Хочешь, понесу тебя на руках?
— Неси. Не забыл еще, как нес меня на шестой этаж? Это было что-то. По-моему, именно тогда ты решил убежать.
Веселов попытался поднять ее на руки, но Наташа увернулась.
— Не дури, я пошутила. Здешняя местность опасна для слабого здоровья и необдуманных поступков.
Они медленно пошли по направлению к заежке, подталкиваемые в спину порывами ветра. Когда уже отчетливо провиделась сквозь снежную круговерть жилая громада бывшей школы и стали слышны удары топора, которым Старик расправлялся с очередной сосновой колодой, Веселов неожиданно остановился и окликнул идущую впереди Наташу:
— У вас тут приведения случайно не водятся?
— Бывает иногда. А что?
— Мы с тобой в наличии, хозяин дровишки приуготовляет, наиболее активная часть вашей общаги выпрастывает из наледи застрявший грузовичок…
— Ну? — остановилась Наташа.
— А кто тогда вон те двое? — и он показал рукой в сторону реки. Обходя нагромождение торосов, от реки на берег с трудом поднимались две темные, плохо различимые фигуры. Но Наташа, кажется, сразу догадалась, кто это.
— Они сошли с ума…
— Привидения?
— Сам ты приведение. Наше высокое начальство.
— Понятно. Это для них стол накрыли?
— В том числе.
— Понятно. День рождения в том числе. Специально подгадали?
— О дне рождения он понятия не имеет. О том, что я здесь, тоже.
— Твой третий?
— Уже никакой. Выброси и его, и меня из головы. К тебе это давно не имеет никакого отношения. Давай спрячемся. Не хочу, чтобы они нас здесь увидели…
Она потянула Веселова за угол недалекой полуразрушенной избушки.
— Все ясно, — невесело ухмыльнулся Веселов. — Стадия окончательной переоценки. Первый всегда лишний. Из этого следует — если они прошли и не заблудились, значит, тоже отыщу дорогу. Насколько помню, ты очень хотела, чтобы я навсегда исчез из твоей жизни. А я привык уважать твои желания.
— Не валяй дурака! — прошипела, чтобы не услышали проходившие неподалеку Зарубин и Пустовойт Наташа. — Пропадешь на первом же километре.
— Что и требовалось доказать. Счастливо оставаться.
Шутливо поклонившись Наташе, он неторопливо направился в сторону реки почти сразу исчез из виду в снежной круговерти. Наташа хотела было снова побежать за ним, закричать, вернуть, но двое проходили уже совсем рядом. Привлекать их внимание своим появлением и криками ей совсем не хотелось. Ругая про себя Веселова самыми последними словами, она выждала, когда прибывшее неизвестно откуда и как начальство поднимется на высокое крыльцо, и, когда за ними захлопнулась дверь, побежала не за Веселовым, а к приближавшимся огням трактора, тащившего на буксире вызволенную из ледяного плена машину.
Оказавшись в заежке, Пустовойт и Зарубин довольно шумно обозначили свое появление, отряхиваясь от снега и стуча по половицам промокшими обледенелыми сапогами. Пустовойт несколько раз довольно громко окликнул хоть кого-нибудь из обитателей, но не получив никакого ответа, скинул полушубок и стал стягивать сапоги, явно радуясь возможности проделать все это. Зарубин тем временем подошел к празднично накрытому столу и, налив из ближайшей к нему бутылки полстакана коньяка, протянул его своему заместителю.
— А себе? — с благодарностью приняв так необходимое ему сейчас согревающее, поинтересовался тот.
— Вынужден отказаться. Утром надо выбираться отсюда.
— А как этот прекрасный напиток может помешать твоим планам? Скорее, наоборот. Согреемся, поедим, выспимся, а утро вечера мудренее — примем то или иное решение в зависимости от погоды и обстоятельств.
— За ночь я должен хотя бы бегло просмотреть всю документацию по участку. Судя по тому, что мне уже известно, перспективы могут быть почти из области фантастики. Голова должна быть прозрачной.
— Имей в виду, отказ от согревающего грозит серьезными простудными осложнениями.
— Исключено.
— Почему исключено? Очень даже не исключено.
Зарубин тем временем, осматриваясь, прошелся по заезжей и, вернувшись к накрытому столу, с недоумением спросил:
— Куда они все подевались?
Пустовойт, внимательно изучавший содержимое стола, уверенно поставил диагноз:
— Очевидно, вышли нас встречать. Судя по звукам и огням, которые мы с тобой разглядели, двинули в противоположном направлении. Представить себе не могли, с какой стороны мы с тобой нагрянем. Не переживай, скоро прибудут. Смотри, какой столик накрыли — любо-дорого.
Выпив налитый Зарубиным коньяк, Пустовойт опустился на стул во главе стола и, блаженно прикрыв глаза, стал ждать, когда тепло окончательно справится с его не на шутку продрогшим телом.
— Двадцать первый век свои годки отсчитывает, а мы с тобой на своих двоих, с опасностью для жизни. Впрочем, на наших сибирских просторах многое с опасностью. Особенно в таких медвежьих углах, где никогда не предугадаешь, что и откуда прилетит и какие будет иметь последствия. Советую тебе все-таки приложиться. От ста граммов коньяка еще никому хуже не становилось.
Зарубин присел на корточки перед догорающей печкой и, пристально глядя на огонь, неожиданно спросил:
— Зачем ты все-таки полетел со мной?
— Ты это серьезно? — не сразу отреагировал на вопрос Пустовойт и развернулся вместе со стулом в сторону шурующего в топке кочергой Зарубина. — А я-то думал, отметишь мое служебное рвение. При моем больном сердце, можно считать, почти самопожертвование. А ты такие вопросы задаешь.
— Потому и задаю.
— Расценивай, как подхалимаж.
— Исключается.
— Тогда давай остановимся на версии, что хочу тебе помочь. Ты в этом таинственном таежном углу впервые, а я здесь уже не раз побывал. И, пожалуйста, не говори, что в помощи ты не нуждаешься. Никто лучше меня не знает, как она тебе нужна.
— Считаешь, что сможешь мне помочь?
— Почему нет? Разве я тебе не помогал? Не доказывал на каждом углу твою талантливость, твои возможности, твою способность на большее? Дело прошлое, но я почти испортил отношения с Нетребко. Из-за тебя. Он словно чувствовал, что ты, в