Уоллис затянулся, так что кончик сигары загорелся, как красный бакен, выдохнул ароматный дым и добавил благожелательным голосом:
— Конечно, сегодня вы не в себе. Вы потеряли девчонку, которая вам не безразлична. Я уже сказал вам, что сочувствую. — Пауза. — Однако она и так к сегодняшнему дню была бы уже давно мертва, верно?
Голос его стал жестким.
— Все умирают, — сказал он. — Кроме нас. Я считаю, что мы, путешественники во времени, не обязаны умирать. Вы можете присоединиться к нам. Можете жить вечно.
Хейвиг воздержался от ответа: «Отказываюсь, если это распространяется на вас». Он ждал.
— В том мире, который мы строим, будет достигнуто бессмертие, — сказал Уоллис. — Я убежден. Скажу вам кое-что. Это тайна, но либо я буду вам доверять, либо вы умрете. Я побывал в конце первой фазы и видел себя самого. Я писал свою инструкцию. Не забудьте, к тому времени я уже состарился. Обвисшие щеки, ревматические глаза, дрожащие руки в пятнах… неприятно видеть себя самого старым, неприятно. — Он выпрямился. — Но в том путешествии я узнал кое-что еще. В конце я исчезну. И меня больше не увидят, за исключением короткого посещения второй фазы. Никогда. И точно то же произойдет с большинством моих помощников. Я не стал узнавать их имен — нет смысла тратить на это время жизни, но не удивлюсь, если вы окажетесь среди них.
Эти слова отчасти развеяли апатию Хейвига.
— Что, по-вашему, произойдет? — спросил он.
— То, о чем я написал! — воскликнул Уоллис. — Вознаграждение. Мы выполним свою работу, и нас перенесут в далекое будущее и сделают вечно молодыми. Мы будем как боги.
Снаружи в небе закаркала ворона-.
Трубное звучание в голосе Уоллиса, стихло.
— Надеюсь, вы будете включены, Джек, — сказал он. — Надеюсь. Вы энергичный человек. Признаю, что именно ваши рассказы о Константинополе подсказали Красицкому идею нашего рейда. И вы проделали там очень ценную работу, прежде чем свихнулись. До сих пор это наш лучший улов. Он нам дал необходимые средства для продолжения. Поверьте мне, Калеб Уоллис чужд неблагодарности.
— Конечно, — мягко продолжал он, — вы потрясены. Вы неподготовленным столкнулись с жесткими необходимостями нашей миссии. Но как же Хиросима? Как бедный гессенский парень, тоскующий по родине, проданный в чужую армию и умирающий со свинцом в животе ради независимости Америки? Как же те люди, ваши товарищи, Джек, которых вы убили?
— Поставим их против девчонки, вскружившей вам голову. Подсчитаем, что вы сделали для нас, и что против. Равный счет, верно? Хорошо. Все последние годы вы были очень заняты. И собрали немало информации. Не хотите ли поделиться ею? И передать нам ваши средства? Заслужить возвращение в наше братство?
Строго:
— Или вы предпочитаете раскаленное железо, клещи, зубные сверла, внимание профессионалов — вы знаете, они у нас есть? Пока все равно не расскажете мне все, что знаете, в надежде, что я позволю вам умереть.
Ночь заполнила вначале комнату, потом окно. Хейвиг тупо смотрел на магнитофон и ужин, которые принесли ему, пока не смог уже их видеть.
Нужно сдаться, думал он. Уоллис вряд ли лжет относительно будущего Убежища. Если нельзя победить их, присоединись к ним. Может, удастся сделать что-то из милосердия, во имя робкого призрака Ксении.
Но если, например, Уоллис узнал о психотропных средствах маури, которых они сами опасались, и послал с ними людей в будущее…
Что ж, Юлий Цезарь убивал и порабощал ради своей политической карьеры. Но в этом процессе он заложил основы западной цивилизации, которая дала миру Шартрский собор, святого Франциска Ассизского, пенициллин, Баха, Билль о правах, Рембрандта, астрономию, Шекспира, конец рабства, Гете, генетику, Эйнштейна, борьбу за права женщин, Джейн Аддамс (Американская писательница и общественный деятель, лауреат Нобелевской премии. — Прим. перев.), следы человека на Луне и взгляд, обращенный к звездам… Да, и еще, конечно, атомную бомбу и тоталитаризм, автомобиль и Четвертый крестовый поход, но в целом, в аспекте вечности…
Посмеет ли он, всего лишь Джек Хейвиг, встать на пути будущего во имя праха возлюбленной?
Сможет ли он? Скоро придет палач проверить, наговорил ли он что-нибудь в магнитофон.
Ему стоит помнить, что для вечности Джек Хейвиг значит не больше, чем Лукас Манассис, Ксения или любой другой человек.
И все же он не должен давать врагу свободы. Он может заставить его потратить еще немало времени жизни. Но только ради достойной цели.
Его коснулась чья-то рука. Он с трудом вырвался из беспокойного сна. Ладонь зажала его рот. В темноте Леонсия прошептала:
— Тише, дурак.
13
Вспыхнул фонарик. Его луч осветил кандалы на лодыжке Хейвига.
— Ах, — выдохнула Леонсия. — Вот как они тебя заковали? Так я и думала. Держи. — Она передала ему фонарик. Он, оглушенный ударами собственного сердца, с трудом удержал его в руке. Леонсия произнесла нецензурное слово, выхватила у него фонарик, зажала его в зубах и пригнулась. Заскрипел напильник.
— Леонсия, дорогая, ты не должна… — запинался он.
Она сердито хмыкнула. Он глотнул и замолчал. В окне блестели звезды.
Когда трос лопнул, оставив у него на ноге кольцо, он выпрямился. Леонсия выключила фонарик, сунула его в карман рубашки — он заметил, что на ней также джинсы, сапоги для ходьбы, на поясе пистолет и нож — и схватила его за руку.
— Слушай, — прошептала она. — Переместись к рассвету. Пусть тебе принесут завтрак, потом вернешься в этот момент. Понял? Пусть думают, что ты сбежал позже. Сможешь выдержать это? Иначе ты погиб.
— Попытаюсь, — слабо ответил он.
— Хорошо. — Она коротко, но горячо поцеловала, его. — Убирайся.
Хейвиг осторожно переместился в будущее. Он появился, когда окно посерело, приладил трос, так чтобы он выглядел, как обычно, и принялся ждать. Никогда раньше минуты не тянулись так медленно.
Обычный стражник принес ему поднос с едой и кофе.
— Привет, — без всякого смысла сказал Хейвиг.
В ответ он получил мрачный взгляд и предупреждение:
— Ешь быстрей. С тобой скоро поговорят.
На мгновение Хейвигу показалось, что солдат останется в камере и будет наблюдать за ним. Но тот вышел. После того как захлопнулась дверь, Хейвигу пришлось с минуту посидеть: ноги не держали его.
Леонсия… Он выпил кофе. Вернулись силы и воля. Хейвиг вернулся в ночь.
Нужный момент ему подсказала вспышка фонарика. Вернувшись в нормальное время, он услышал хриплый шепот с другого конца камеры:
— … Сможешь выдержать это? Иначе ты погиб.
— Постараюсь.
— Хорошо. — Пауза. — Убирайся.
Воздух с шумом устремился в пустоту, где только что находилось его тело. Хейвиг понял, что переместился.
— Я здесь, — негромко сказал он.
— Что? А! — Она, должно быть, хорошо видела в темноте, потому что сразу подошла к нему. — Все в порядке?
— Да. Может быть.
— Не болтай, — приказала она. — Несмотря на наш трюк, они могут проверить эти часы. Держи меня за руку. Уходим в прошлое. Не торопись. Я знаю, что у нас получится. Просто не хочу, чтобы они поняли, как мы ушли.
В Убежище специально тренировались для таких одновременных перемещений. Каждый испытывал сопротивление, когда пытался двигаться «быстрее» или «медленнее» партнера, и соответственно приспосабливал хронокинетическую скорость.
Несколькими ночами раньше камера оказалась незанятой, дверь открыта. Они прошли по темным лестницам, пересекли темный двор, прошли в ворота, которые в это спокойное время, когда никто не оспаривал власть Убежища, обычно оставались открытыми. Через промежутки им приходилось появляться в обычном времени, чтобы вдохнуть, но они проделывали это в темноте. Миновав опущенный мост, Леонсия пошла быстрее. Хейвиг подумал, почему бы просто не отправиться в то время, когда замка здесь еще не было, но потом понял, что это рискованно: можно встретиться с опасностью. В этом первобытном лесу тогда было немало охотников.
Онемев от усталости и горя, он просто шел за ней следом. Она ведь уже освободила его.
Да, освободила. Но ему потребовалось время, чтобы поверить в это.
Они сидели в лесу. Было лето. Колумб тогда еще не родился. Гигантские деревья сплелись друг с другом, образуя непроходимую чащу. Их густые запахи напоминали что-то и наполняли воздух. На земле лежала плотная тень. Где-то барабанил дятел. В очаге, сложенном из камней, горел огонь. В нем варился глухарь, которого принесла Леонсия.
— Я никогда не думала, что мир был так чудесен до того, как люди испакостили его своими машинами. Я больше не мечтаю о Высоких Горах, когда люди летали в космос. Я там побывала и с меня достаточно.
Хейвиг, прислонившись к стволу дерева, испытал странное ощущение deja vu (Уже пережитое, фр. Ошибочное воспроизведение в памяти: кажется, что переживаемое теперь в прошлом уже когда-то было. — Прим. перев.). И тут же понял причину: положение почти такое же, как через тысячелетие, когда она и он… Он внимательней присмотрелся к Леонсии. Рыжие волосы, собранные в узел, побледневший загар, крупное тело в мальчишеском наряде — если бы не знак Скулы — череп ласки, она вполне могла бы явиться прямо из его времени. Ее английский утратил большую часть акцента народа Ледников. Конечно, она по-прежнему везде ходит вооруженной, и ее кошачья грация и надменная осанка не изменились.
— Сколько времени для тебя прошло? — спросил он.
— С тех пор как ты бросил меня в Париже? Почти три года. — Она взглянула на гуся, протянула руку и повернула вертел.
— Прости. Я нехорошо обошелся с тобой. Почему ты захотела спасти меня?
Она еще сильнее нахмурилась.
— Расскажи, что случилось.
— Ты не знаешь? — удивленно воскликнул он. — Бога ради, если ты не знала, почему меня арестовали, откуда ты знаешь, что я заслуживаю…