Он помолчал и отхлебнул скотча.
— Нет, — закончил он, — мы просто не хотели, чтобы эти бандиты остались безнаказанными за свои преступления. И думаю — надеюсь, — этого не произошло. Как может, допустим, кондотьер, необразованный, без единого пенни, совершенно один, как может он продержаться в белой Америке и найти возможность вернуться в Европу? Нет, конечно, ему лучше поискать индейцев. А среди них он лучше будет жить как шаман и знахарь, чем как грабитель. Он может даже закончить свои дни полезным членом племени! Это, конечно, простой пример, но я думаю: общую идею вы поняли.
— Учитывая будущее, — сказала Леонсия голосом по-тигриному мягким, — мы на этом остановились. Оставили Убежище на будущие годы; вторая фаза будет продолжаться, и мы завершим ее. Мы многому научились. Теперь нас никто не собьет с пути.
— В военном смысле, — тут же вмешался ее супруг. — Конечно, все не сделаешь за одну ночь, но мы намерены избавить подданных Убежища от рабства, превратить их в свободных крестьян. Во второй фазе не будет подчиненных, они превратятся в равноправных, хоть и не путешествующих во времени членов нашего общества. И — это понятно само собой — наши агенты будут вести себя по-другому. Навещать прошлое они будут только для исследований и набора новобранцев. А когда понадобится база для операций, деньги для нее будут зарабатывать торговлей, причем равной.
Леонсия погладила пальцами его по щеке.
— Джек происходит из сентиментальной эпохи, — сказала она.
Я нахмурился, пытаясь понять.
— Подождите, — возразил я. — У вас появилась серьезная проблема, с клыками и когтями, сразу после захвата Убежища. Ваши пленники. Что с ними?
Прежняя тревога отразилась на лице Хейвига.
— Хорошего решения нет, — невыразительно сказал он. — Мы не могли освободить их, а также тех, кто возвращался из отпусков или был захвачен врасплох в своих поместьях. Мы не могли расстрелять их. Я говорю в буквальном смысле: вся наша армия состояла из людей с совестью, они были в состоянии понять гуманность, даже если не были в ней воспитаны. И не хотели никого содержать всю жизнь в подземных темницах на цепи.
Леонсия поморщилась.
— Это хуже расстрела, — сказала она.
— Вы помните, — продолжал Хейвиг, — мне кажется, я вам рассказывал, и вы должны помнить, потому что этот мой рассказ в личном времени ближе к вам, чем ко мне, — о психотропных средствах, которые были созданы в эру поздних маури. Вспомнили? Мой друг Карело Кеаджиму опасался их, они дают такую власть. Сделай человеку инъекцию, говори с ним, пока он под действием препарата, и он поверит во все, во что ты прикажешь ему верить. Абсолютно во все. Не как фанатик, а в том стиле «конечно», который заложен глубоко в основании личности. Собственный мозг подыщет объяснения и рационализацию, снабдит ложными воспоминаниями и объяснит противоречия. Абсолютная промывка мозгов! Такая полная, что жертва даже не заподозрит, что может быть по-другому.
Я присвистнул.
— Добрый Боже! Ты хочешь сказать, что обратил этих мясников и негодяев на свою сторону?
Хейвиг пожал плечами.
— Нет. Помимо всего прочего, я не выдержал бы общества таких зомби. Потребовалось бы стереть всю их прошлую жизнь и… Вообще это непрактично. Кеаджиму помог устроить нескольких моих умных ребят на курсы психотехнологии, и работа им предстояла немаленькая.
Он перевел дыхание, собрался с силами, прежде чем продолжить.
— Мы совершенно уничтожили их веру в путешествия во времени. Вернули их домой — само по себе это потребовало больших усилий, вы понимаете, конечно, — и поработали с ними. Им сказали, что у них была лихорадка, или ими овладели демоны — то, что соответствовало времени. Они воображали себе совершенно невозможное, об этом никогда нельзя упоминать и вообще лучше не думать. Они теперь здоровы и вернулись к обычной жизни.
Наши люди освободили их и вернулись за новыми.
Я задумался.
— Что ж, — сказал я наконец, — признаю, что нахожу эту мысль слегка отталкивающей. Но не очень. Мне самому приходилось делать некоторые вещи, лгать пациентам и…
Леонсия сказала:
— Были два исключения, Док.
— Пойдем со мной, — сказал формовщик разума. Голос его звучал мягко. Накачанный наркотиками, Калеб Уоллис пошел, держа его за руку.
Хейвиг остался. Ему часто приходилось дважды проживать одни и те же часы, чтобы справиться с огромным количеством дел. Но время идет, время идет. И наступил момент, когда психотехник сказал ему, что он может войти в тщательно охраняемую башню.
Может, самое ужасное было то, как прекрасно выглядел Сахем, как оживленно восседал в своем кабинете, из которого были убраны все следы схватки, все кровавые пятна, словно их и не было.
— Добрый день, мой мальчик, добрый день! — воскликнул он. — Садитесь! Нет, сначала налейте нам обоим. Вы знаете, что я люблю.
Хейвиг послушался. Маленькие глаза проницательно следили за ним.
— У вас было сложное поручение, и вы долго над ним работали, — сказал Уоллис. — И постарели. Этого не избежать. Но я рад, что вы с ним справились. Еще не читал ваш отчет, но собираюсь прочесть. А пока давайте немного поболтаем. — Он поднял свой стакан. — За здоровье нас обоих.
Хейвиг заставил себя сделать глоток и опустился в кресло.
— Вы, несомненно, слышали, мое здоровье было не в лучшем состоянии, — продолжал Уоллис. — Я довольно долго болел. Настоящая мозговая лихорадка. Какой-то проклятый микроб из прошлого или будущего, вероятно. Я решил сократить наши операции в прошлом, отчасти из-за этого, отчасти для того, чтобы сосредоточить свои усилия в нормальном времени. Что вы об этом думаете?
— Я думаю, это разумно, сэр, — прошептал Хейвиг.
— Еще одна причина в том, что мы потеряли наших лучших людей, пока вы отсутствовали. Неудачный период для нас. Вы слышали об Остине Колдуэлле? И о Вацлаве Красицком… Эй, вы бледны, как призрак! Что случилось? Вы здоровы?
— Да, сэр. Просто устал. Я провел столько лет в прошлом…
Это Леонсия нашла Красицкого, прикованного цепью, вытащила свой пистолет, сказала «Ксения» и пристрелила его. И он, Хейвиг, даже не испытал никакого сожаления по этому поводу.
— Я скоро приду в себя, сэр.
— Прекрасно. Но нам нужны такие люди, как ты. — Уоллис потер лоб и снова заговорил пронзительным голосом, в котором слышалось недоумение. — Здесь так много людей, а все старые ушли… Куда? Я не знаю. Я смотрю с балкона и вижу столько незнакомых. Я знаю, что должен увидеть кого-то, кого зовут Хуан… Ганс… других… Но я не вижу их. Может, они приснились мне, пока я болел?
Он поежился, как будто зимний ветер проник в комнату, заполненную тропическим теплом:
— Теперь я чувствую себя одиноким, совсем одиноким в пространстве и времени… — Хейвиг набрался смелости.
— Если я могу предложить, вам необходим длительный отдых, сэр. Я могу рекомендовать места.
— Да, я думаю, вы правы. Я так и поступлю. — Уоллис допил виски и поискал сигару.
— Когда вы вернетесь, сэр, — сказал Хейвиг, — вам нужно будет работать не так много. Фундамент заложен. Мы действуем без помех.
— Знаю, знаю. — Уоллис уронил спичку.
— Больше нам не нужны ваши ежедневные инструкции, сэр. Чтобы справиться с мелочами, у нас множество хорошо подготовленных людей. Нам нужен ваш широкий кругозор, основные направления, которые вы предвидели, нужен ваш гений.
Уоллис глупо ухмыльнулся под своими седыми усами. На этот раз ему удалось зажечь сигару.
— Я разговаривал об этом со многими вашими помощниками и много думал, — продоложал Хейвиг. — Они сказали, что обсуждали этот вопрос с вами. Сэр, позвольте мне добавить свой голос к их. Мы считаем, что цель будет достигнута, если вы будете по расписанию появляться в грядущем. Конечно, включая те периоды, которые вы уже посетили, проверяя, всели идет нормально. Но мы считаем, что вы не должны проводить много вашей жизни в отдельных периодах. Вы слишком ценны для великого проекта.
— Да. Я уже сам примял такое решение. — Уоллис кивал и кивал. — Вначале, как вы сказали, хороший отпуск, чтобы все обдумать и избавиться от этого тумана в голове. Потом… продвижение сквозь завтра, наблюдение, отдача приказов, всегда стремление дальше, в будущее… до конца, пока моя работа не будет завершена… Да. Да. Да.
— Боже! — воскликнул я, и это слово было ближе к молитве, чем за все мои пятьдесят лет скепсиса. — Если когда-нибудь существовала месть…
— Это не месть, — произнес Хейвиг сквозь плотно сжатые губы.
— Но какое чувство ты испытываешь, когда он появляется?
— Я по больше части избегаю этого. А когда приходится, обычно это праздник, и никто не возражает, если я напиваюсь. Люди, которые часто имеют с ним дело, рассказывают мне… расскажут… что привыкают водить бедное привидение по Потемкинским деревням или увозить в прошлое, где оргаистическая сибаритская жизнь сокращает его годы… Они почти полюбили его. И очень стараются, чтобы шоу получилось хорошим. Это облегчает им мысли о конце.
— Да? А разве он не должен исчезнуть в старости?
Хейвиг сжал ручку кресла.
— Он исчез. Исчезнет. Крикнет ночью, и его комната окажется пустой. Должно быть, отправит себя далеко во времени, и поиски ни к чему не приведут. — Хейвиг допил виски. Я решил, что ему нужна новая порция, и налил ему.
Леонсия погладила его.
— Не грызи себя, дорогой, — сказала она. — дело того не стоит.
— Я обычно и не грызу, — хрипло ответил он. — Лучше не будем об этом говорить.
— Но я не понимаю… — запинаясь, начал я.
Рослая женщина повернулась ко мне. Нежно улыбнулась уязвимости своего мужчины. И сказала то, что, по ее мнению, не имело особого значения.
— Нам сказали, что перед смертью мозг освобождается от действия наркотика. Уоллис понял, что произошло на самом деле.
16
31 октября 1971 года пришлось на воскресенье. Это 3 X означало, что на следующий день нужно идти в школу. Маленькие привидения, которым рано ложиться в кровать, придут ко мне толпой. Я подготовился. Когда я был мальчишкой, Хэллоуин давал право на настоящий ад, и я рад, что с тех пор праздничные обычаи смягчились. Глядя на костюмы детей, я вспомнил собственных детей, когда они были в таком возрасте, и Кейт. Когда дверной колокольчик прозвонит в последний раз, я обычно разжигаю огонь, беру свою любимую трубку и кружку горячего сидра, может, ставлю на проигрыватель пластинку, которую любила Кейт, смотрю на огонь и вспоминаю. И по-своему бываю счастлив.