– Профессор Пиктон… после своей смерти вы пришли ко мне.
Я делаю паузу. Он никак не реагирует, только бросает взгляд мне за спину. Наверное, не расслышал. Я прочищаю горло и собираюсь повторить – громко и раздельно. Может, при жизни он был туговат на ухо?
– Я тебя предупреждал, – говорит он, вздохнув.
Черный фургон с мигалкой выезжает на Морской бульвар между казино и аттракционами Луна-парка. Я не верю своим глазам. Значит, он набрал номер 303. Это телефон вызова бригады по борьбе с малолетними преступниками. Я торопливо объясняю ему, что не собираюсь делать ничего плохого, наоборот – я пришел, чтобы спасти ему жизнь. Он выпрямляется.
– Что ты несешь?
Мне нужен железный аргумент, чтобы он не подал на меня жалобу. И я начинаю:
– Я знаю, что вы замышляете, Лео Пиктон.
– И что же?
– Вы хотите уничтожить Аннигиляционный экран.
Он вздрагивает, бледнеет, быстро достает из кармана наушник от плеера и, явно нервничая, вставляет в ухо. Потом хватает меня за запястье и шипит:
– Ты бредишь!
Я повторяю на два тона выше, заглушая звуки ударных, которые доносятся из его наушника:
– Вы хотите уничтожить Аннигиляционный экран. Ни в коем случае нельзя этого делать! По крайней мере, так, как вы задумали, – будут тысячи жертв!
Он тревожно оглядывается назад. Полицейские выскочили из фургона и набрасываются на дедушку, который как раз покупает вафлю внуку. Они перепутали малолетнего. Значит, у меня в запасе несколько минут. Я продолжаю:
– В любом случае правительство ведет за вами слежку, и вас ждет провал. Вы должны доверять мне, Лео. Я – единственный, кто может вас защитить. Я еще вернусь.
У входа в Луна-парк раздаются крики. Какие-то люди бьют полицейских, те яростно отбиваются. Я встаю, собираясь смыться, пока меня не заметили. Но Пиктон хватает меня железной рукой – я не ожидал такой силы от старикашки – и усаживает на скамейку. Я так удивлен, что даже не сопротивляюсь. Его суровый взгляд постепенно теплеет. Уголки губ приподнимаются в слабой улыбке.
– Ребенок. Они послали ко мне ребенка. Передай своему начальству, что я заслуживаю большего. Если ты его когданибудь увидишь.
– Какому начальству?
– Оливье Ноксу и компании. Я ошибаюсь?
Я смотрю на него, не отвечая. С одной стороны, он подозревает во мне врага, с другой – раскрывает себя сам. Возможно, я выбрал не самую плохую стратегию.
– Послушайте, Лео, тот, кто меня послал, – это вы. В будущем, откуда я пришел, вы умерли и помогли мне вернуться сюда, в день нашей встречи.
– И как же я это сделал? – интересуется он, прищурившись.
– Ну… это сложно объяснить. Скажем так: с помощью ручки вы научили меня делать кротовую нору в слоеном пироге.
Машинально я использовал самое простое объяснение, забыв, что он – ученый. С другой стороны, я повторяю дословно его слова, это вызовет ко мне доверие.
– В слоеном пироге, – озадаченно повторяет Пиктон.
– Да, время – это многослойный пирог. А я добавил еще один слой, сверхсветовой.
– Хорошего дня, молодой человек, – вдруг, сменив тон, отвечает он ласково и вынимает наушник. – Спасибо за внимание к старику!
Что это за игра? С чего вдруг такая любезность?
Двое полицейских срывают меня со скамьи, надевают наручники и приставляют к шее электрошокер.
Один из них раздраженно спрашивает, как меня зовут. Мне становится страшно. Реальность, которую я создал с помощью ручки и куска ивовой коры, внезапно делается слишком достоверной. Я должен ее поколебать, иначе она захлопнется за мной прежде, чем я смогу поставить всё под контроль.
– Вы могли бы не тратить время на мой арест, – говорю я со спокойной уверенностью. – Я не из вашего мира.
– Оскорбление представителей власти. Код 5, – отмечает громила в униформе.
Я повторяю дрогнувшим голосом, что пришел из другой реальности.
– И вдобавок юношеская деменция, – подхватывает второй. – А это какой код?
– Эту категорию упразднили, – отзывается его коллега. – Пиши «алкогольный бред», код 51, сюда входит всё.
– Хоть что-то упростили! Вы подаете жалобу, мсье?
– А зачем? Мне будет компенсация? – интересуется Пиктон, придурковато улыбаясь.
– Плюнь на него, – бросает один полицейский другому и тащит меня к грузовику.
Я даже не пытаюсь сопротивляться. Параллельная реальность – как зыбучие пески. Чем больше сопротивляешься, тем быстрее засасывает. Я должен оставаться легким, уверенным в себе. Моя настоящая жизнь находится по другую сторону ивовой коры. За теми словами, которые я сейчас царапаю на куске дерева. Если я перестану писать, этот мир исчезнет и я снова окажусь в моей прошлой реальности. Ну, начнем. Я закрываю глаза, мысленно вижу ручку, снимаю с нее колпачок.
Чудо-ива, верни меня туда, откуда я пришел…
Я утыкаюсь лицом в жестяную обшивку пола. Дверца захлопывается. Грузовик трогается с места.
16
Ладно, хватит себя обманывать: я серьезно влип. Я больше не чувствую раздвоенности, и у меня нет ни малейшего понятия о том, что происходит там, откуда я прибыл. Только что я ясно осознавал ту часть меня, которая контролировала этот виртуальный мир с помощью ручки. Но этого больше нет. У меня ужасное чувство, будто я оказался в плену жирной туши, которая гробила мою жизнь до того дня, когда я убил Пиктона. Лежа скорчившись на полу полицейского фургона, я говорю себе, что уже никогда не выйду из этого тела, которое снова стало моим.
– А ты чего натворил? – слышу я молодой, ломающийся голос.
Я молчу и, не открывая глаз, сосредотачиваюсь на картинке, которую хочу запустить в действие: весь из себя стройный Томас описывает будущее в своей комнате на втором этаже роскошной виллы. От пинка по моим жировым складкам я вскрикиваю.
– Отвечай, или щас получишь!
Я поднимаю глаза. На боковой скамейке сидит тип в пирсинге и татуировках, с уложенной гелем прической а-ля дикобраз. Рядом с ним дружок – бритый череп и щетина под носом. Похоже, они ненамного старше меня, но видно, что ребята серьезные: кроме наручников на них надели кандалы, которые мешают ходить. Я говорю, что борюсь против чипов. Они сразу добреют.
– Так ты с нами, круто!
– Не разговаривай с ним, чувак! – нервничает бритый. – Иначе схлопочем код 14. Трое – это уже террористическая группировка!
Я киваю. К счастью, у меня еще не пропала интуиция: я сразу почувствовал, что они – политические. Те, кому исполнилось тринадцать, но они решили сопротивляться имплантированию чипов и не приходят по повестке. Инфантилы-диссиденты – так их называют. Их ловят и чипируют насильно, а потом тут же промывают мозги. Ради их же блага. Иначе они могут вскрыть себе череп и попытаться выковырять чип. Они часто увечат себя. Об этом рассказывали в вечерних новостях.
Я изо всех сил пытаюсь удержаться за мир, из которого пришел. Веду себя так, чтобы эти призраки забыли обо мне, чтобы я исчез из их поля зрения. Привстаю, поворачиваюсь к ним спиной. И застываю на месте. На противоположной скамейке сидит девочка нашего возраста, тоже в наручниках, и, улыбаясь каким-то своим мыслям, постукивает пальцами по коленкам. У нее самое красивое лицо из всех, что я когда-либо видел. Пожалуй, даже слишком красивое. С прозрачно-зелеными глазами и каштановыми волосами, на редкость уродливо подстриженными – словно для того, чтобы притушить красоту ее черт. У меня возникает чувство дежавю. Наверное, я встречал эту девушку когда-то, но не задерживал внимания, как на существе из недоступного мне мира. Я замечаю желтые пятна на большом пальце ее правой руки. Такие пятна оставляет баллончик с краской, которым расписывают стены.
Она чувствует мой взгляд. Ее улыбка гаснет, пальцы на коленях замирают. Она поднимает глаза. Они у нее необыкновенные, почти прозрачные. Я говорю «привет». Девушка отворачивает край куртки неонового цвета, помогая себе подбородком и левым наручником. Я вижу висящий у нее на шее планшет. Она дотрагивается до экрана, и на нём возникает надпись крупными буквами:
– ПРИВЕТ, МЕНЯ ЗОВУТ КЕРРИ. Я НЕМАЯ.
Я неловкими жестами и выражением лица показываю, что очень сочувствую. Жестами, которым мешает цепь наручников, Керри показывает мне, что я могу говорить с ней, она не глухая. Я молча киваю. Горло сжимается при виде ее беспомощных рук на цепи. Наручники – самая страшная цензура для немого.
– Тебя поймали за граффити? – спрашиваю я.
Она с невинным видом быстро прячет желтый палец под указательным и средним.
– Кусок сала положил глаз на красотку! – ухмыляется бритоголовый. – Не догоняешь, что тебе ничего не светит, жиртрест?
Я морщу лоб, глядя на Керри. И вдруг узнаю ее, несмотря на обкромсанные волосы и панковский прикид. Я вижу ее – с накладными ресницами, на шпильках, с широкой блестящей лентой через плечо и в короне, торжественно проходящую по стадиону перед телевизионными камерами во время менбольного матча. Это юная мисс Объединенные Штаты! Странно видеть ее в обычной одежде. А еще непонятно, почему такая знаменитость развлекается разрисовывая стены на глазах у бригады по делам малолетних преступников. Это больше похоже на отчаянные провокации тех ущербных людей, которые не знают, как привлечь к себе внимание. Я говорю:
– Приятно познакомиться.
Она покачивает указательным пальцем и, кивнув, указывает на себя большим, отвечая мне, если я правильно понял, что ей еще приятней, чем мне. Я заливаюсь краской. При моих жирах это больше похоже на насмешку. Или она не только немая, но и близорукая. Она продолжает что-то показывать, но мне непонятен смысл ее жестов.
Я отворачиваюсь. Не надо знакомиться с ней ближе. Так я сам загоню себя в ловушку. Я не принадлежу к этому слою пирога, а лишь ненадолго зашел в это прошлое, чтобы исправить одно событие, а оно изменило весь расклад. Я больше ничего не контролирую, мне обязательно надо вернуться на ту развилку моей жизни, где я выбрал неправильный путь. Но если я влюблюсь в такую красотку – всё, я пропал. Потому что вся энергия, которая нужна мне, чтобы вернуть власть над временем, утонет за несколько секунд в прозрачных глазах, в которые так трудно не смотреть.