– Я проверяю рефлексы. Рана в черепе неглубокая, он впал в кому по другой причине. Принеси-ка с кухни сахарную пудру.
Я подчиняюсь. Слово «кома» из ее уст привело меня в сильное волнение. Как приятно видеть Бренду живой, смотреть, как энергично она двигается. Как приятно вдыхать запах духов, исходящий от ее тела, а не от пульверизатора, из которого я опрыскиваю опустевшую квартиру, когда прихожу поливать цветы.
Бренда проверяет результаты, появившиеся на экране анализатора крови.
– Я так и думала, – говорит она, забирая у меня пакет с сахаром. – Ты мог бы предупредить, что он диабетик.
– Я не знал.
Это правда. Плюшевый медведь на многое жаловался, но только не на это. И неудивительно – после смерти диабет не беспокоит.
Бренда открывает ему рот и высыпает туда добрую половину пакета. С недоумением я спрашиваю себя – действительно ли ее исключили из Коллегии врачей по политическим причинам? А что, если из-за того, что она полный ноль в медицине?
– При диабете, – объясняет Бренда, – в крови очень высокое содержание сахара. Но, если его не хватает, теряешь сознание.
Я киваю, волнуясь всё больше и больше. А она берёт початую бутылку виски, стоящую у мольберта, и, вставив горлышко в рот пациенту, вливает в него не меньше стакана. Потом Бренда трясет беднягу профессора за челюсть, чтобы всё хорошенько перемешать. Не открывая глаз, тот начинает кашлять и мотать головой. Это мало похоже на лекарство, но, кажется, помогло.
Не дожидаясь, пока он очнется, я тяну Бренду в сторону и тихо сообщаю ей, что диабетик, которого она только что накормила сахаром, не кто иной, как профессор Пиктон – создатель Аннигиляционного экрана, который теперь собирается уничтожить свое детище. Она широко открывает глаза. Я уточняю: он обнаружил, что Экран удерживает души мертвых и их используют повторно в качестве источника энергии. Поэтому он хочет создать энергетический кризис и свергнуть правительство.
– Где я? – рычит наш революционер, рывком поднимаясь с кушетки.
– Минуточку, – бросаю я ему, продолжая шептать Бренде на ухо: – Но без отца я не могу управлять революцией. Вы мне поможете?
Она смотрит на меня своими красивыми глазами цвета карамели, и я вижу, как недоверие и подозрительность в них сменяются возбуждением.
– А ты занятный парень, – отвечает она шепотом.
От нее это звучит как самый лестный комплимент.
– Ай! – вскрикивает старик, уставившись на меня и ощупывая повязку. – Да ведь это тот самый мальчишка с пляжа! Я так и знал, что он залепит мне в голову своим воздушным змеем, паршивец!
Бренда хмурится:
– Что всё это значит?
Я спокойно объясняю ей:
– Это официальная версия, ведь он вас не знает. Не знает, к какому лагерю вы принадлежите.
– Где я, чёрт возьми? – кричит Пиктон, спуская ноги с кушетки. – Кто вы такие?
Я представляю:
– Доктор Бренда Логан, исключена из Коллегии врачей, потому что встала на сторону бунтовщиков, как и вы. Из-за этого я и привез вас сюда, профессор Пиктон. Вы смело можете говорить при ней.
Он поспешно сует руку в карман за своим наушником и тут обнаруживает, что гарнитура уже вставлена ему в ухо. Я объясняю, что решил с самого начала заглушить передачу сигналов его чипа. Ошеломленный, он спрашивает Бренду:
– Да что это за паренек, в самом деле?
Та растерянно разводит руками. Я напоминаю Пиктону, что на пляже у него была назначена встреча с сообщником и разговор должен был идти о создании протонной пушки и уничтожении Аннигиляционного экрана. Он реагирует молниеносно – бросается на меня и прижимает к стене:
– Кто тебе это сказал?
Я молчу. Если ответить «вы сами», мне придется объяснить ему в присутствии Бренды, что в другой реальности он умер, а его душа вселилась в медведя. Пожалуй, это будет преждевременно. Я должен заслужить его доверие, не выходя за пределы правдоподобия. Тогда я смогу понемногу открывать ему правду.
– Кто тебе это сказал? – повторяет он истерически.
Я вдохновенно сочиняю:
– Мой отец. Он внедрился в правительство, чтобы помочь бунтовщикам. Но Оливье Нокс понял, что отец ведет двойную игру…
Пиктон вздрагивает и выпускает мой воротник.
– Ты знаешь Оливье Нокса?
– Только имя. И знаю, что он украл ваше изобретение, использовал чипы и Экран, чтобы захватить власть. Отец хотел предупредить вас, что Нокс раскрыл ваш заговор. Это он назначил вам сегодня встречу на пляже, сказав пароль и используя условный код… Но его арестовали, поэтому вместо него пришел я, чтобы передать вам…
– От чьего имени он мне звонил? – перебивает физик, глядя мне в глаза.
Я делаю паузу. Ошеломленная Бренда поворачивает голову то к нему, то ко мне с размеренностью маятника.
Я делаю вид, что пытаюсь вспомнить, и неуверенно говорю:
– Не уверен… От имени кого-то из ваших коллег, участвующих в заговоре… Может быть, от Генри Бакстера, директора Центра производства антиматерии. Вы с ним не пришли к единому мнению о том, как именно уничтожить Экран. У него теория, что необходим сплав лития…
Пиктон молчит, но бледнеет всё больше.
– Это правда? – спрашивает Бренда почти беззвучно.
Не отвечая, Пиктон впивается в меня взглядом:
– А у меня?
– Что у вас?
– А у меня какая теория?
Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить точную формулировку:
– «Когда пучок протонов войдет в контакт с антипротонами, выведенными на орбиту Экрана, тот разрушится под воздействием резонанса…»
– Чушь! – перебивает Пиктон. – Так можно взорвать весь земной шар!
– «…в то время как изменение траектории частиц/античастиц в накопительном кольце предотвратит опасность взрыва».
Пиктон не находит себе места от волнения. Конечно, ведь он нашел это решение только после смерти. Я вижу, как лихорадочно заработал сейчас его мозг. Ученый погружается в расчеты, его взгляд становится совершенно отсутствующим.
– Ну разумеется, – бормочет он, улыбаясь в пустоту. – Предположим, я увеличиваю ток до десяти тысяч ампер…
Я спешу развеять его надежду, которую так неосторожно подал:
– Но делать это ни в коем случае нельзя! Разрушив Экран, вы освободите души, да. Но как только страдания мертвых перестанут служить источником энергии, правительство, чтобы предотвратить энергетический кризис, начнет мучить живых… Оно…
– Дайте чем-нибудь записать! – кричит Пиктон Бренде, не обращая внимания на мои слова.
В отличие от него, она страшно встревожена и слушает меня, не пропуская ни одного слова. Бренда молча указывает ему на блокнот с рецептурными бланками, которые использует под списки покупок. Профессор бросается к нему, вырывает первый листок, затем второй, мгновенно исписывает их вычислениями, уравнениями, стрелочками…
– Конечно, вот решение… Почему оно раньше не пришло мне в голову?
Я спешу объяснить:
– Из-за большого количества жертв! Вы ищете более мирный способ…
– Революция не бывает без жертв! Для меня главное – освободить страну!
– Но ваш заговор раскрыт! Нокс убьет вас!
– Тем более нельзя терять ни минуты!
Я ошарашенно молчу. Он воодушевлен своими идеями и совершенно глух к чужим доводам. Мертвый он стал более уживчивым.
– У вас есть инсулин? – спрашивает он у Бренды.
– Нет.
– Отвезите меня домой, мне нужно сделать укол, – говорит он, снова погружаясь в расчеты. – Я живу в Лудиленде, на проспекте Президента Нарко Третьего, дом 114.
Я вмешиваюсь:
– Ладно, но послушайте меня хотя бы две минуты! В присутствии вашей вдовы это будет не так просто.
– Моей вдовы?
– Вашей жены, я хотел сказать. Прежде чем уничтожать Экран, надо найти новый источник энергии, и мой отец его обнаружил. Это деревья. Достаточно преобразовать их электрическую активность в…
– А свою активность ты не мог бы немного притормозить, хотя бы на две минуты? – перебивает Бренда. – Ты уже утомил своими историями.
Я еле сдерживаюсь. Мне так хочется выложить ей, что благодаря этим «историям» она не впадет в кому и не закончит жизнь на больничной койке, когда ее отключат от системы жизнеобеспечения.
В дверь звонят. Я в панике смотрю на Бренду. Она выхватывает из подставки для зонтов бейсбольную биту.
– Ку-ку! – доносится чей-то бархатный голос с лестничной площадки.
Бренда хмурится и идет открывать.
На пороге стоит, подбоченившись и улыбаясь, какой-то тип в белой рубашке.
– Ах, чёрт! – говорит она тихо.
– И я рад тебя видеть, – игриво отвечает тот, показывая, что тоже не лишен чувства юмора.
Это Арнольд, директор по кастингу, который устроил ее на роль потных ног в рекламе дезодоранта «Сенсор».
– У нас, кажется, назначено свидание? – говорит он Бренде с упреком, недовольно разглядывая ее сальные волосы, спортивный костюм и убитые кроссовки.
– Да? – отвечает она. – Ну, не знаю… Разве не завтра?
Гость напрягается.
– Ну да, и завтра тоже. Мы идем на матч. А сегодня мы вместе ужинаем.
Бренда колеблется, встречается со мной глазами, снова переводит взгляд на Арнольда.
– Ладно, только давай сначала отвезем моих друзей в Лудиленд, это займет пару минут.
– Но это же совсем в другой стороне, – хмурится тот. – А я заказал столик, и через полчаса нас ждут в ресторане.
– Ну так закажи в другом ресторане.
– Тише! – прерывает их диабетик.
Он перестал писать, убрал листки в карман и, почти провалившись в мягкий пуфик, продолжает размышлять, уставившись в стену бессмысленным взглядом. Бренда уходит в душ. Я убираю с табурета юбку, предлагаю Арнольду сесть и спрашиваю, что он будет пить. Как будто я хозяин дома. Он с раздражением отвечает: «Спасибо, ничего». Я представляю ему Пиктона, но тот словно не слышит. Тогда я оставляю их молчать вдвоем, а сам иду в спальню Бренды, чтобы ответить на телефон, который вибрирует у меня в кармане.
Сидя на разобранной постели, я слушаю, как мать сдавленным голосом рассказывает, что находится в управлении бригады уголовного розыска. Отца арестовали по жалобе родителей одного из учеников. Это всё, что ей удалось узнать. Мать уверена, причина – его алкоголизм. Папа находится под стражей, и сейчас она пытается найти ему адвоката. Я нервно сжимаю телефон. Жалоба родителей – лишь предлог. Совершенно очевидно, арест связан со мной и Пиктоном. Но это не отменяет последствий. Если отца обвинят в преподавании в нетрезвом виде, его мгновенно уволят, лишив права быть учителем, и отправят на принудительное лечение в реабилитационный центр на другом конце страны.