– Я перезвоню, Томас.
Как мне вытащить его оттуда? Без поддержки призрака Пиктона я просто одинокий подросток. Но со мной происходит что-то совершенно новое. С тех пор как я снова нашел Бренду, во мне возникла железобетонная уверенность. Непоколебимая решимость. Я хочу победить эту реальность и остаться в ней. Я чувствую, что это самая правильная реальность – та, в которой я смогу отдать всё лучшее, что есть во мне. И где каждое препятствие только укрепляет мою решимость.
Я иду к Бренде в ванную комнату.
– Твоя мать не учила тебя стучать? – интересуется она, накрашивая левый глаз.
– Стучать на кого?
Моя попытка разрядить атмосферу, кажется, провалилась.
– Прекращай свой цирк. Терпеть не могу малолетних умников.
Я спешу ее разуверить, признавшись, что в школе я полный ноль.
– В каком ты классе?
– В подготовительном для будущих безработных в занюханном коллеже.
Бренда смотрит на меня в зеркало, высоко подняв брови. Кажется, я произвел на нее впечатление.
– А откуда твои научные познания? От отца?
Я опускаю глаза.
– Он действительно… то, что ты о нём рассказываешь?
– Я узнал кое-что новое. Его отправляют в лагерь.
Ее рука с карандашом застывает в воздухе.
– Ублюдки. Сочувствую, Томас.
– Спасибо.
– Не рассказывай ничего при Арнольде. Он неплохой парень, но…
Бренда замолкает и начинает красить правый глаз.
Это первый знак доверия с ее стороны. Я победил. Мне хочется расплакаться – настолько это здорово. Мой взгляд блуждает по крепкой, слегка отяжелевшей фигуре Бренды. Гордо выгнутая спина, потрясающая мускулатура, которая совсем не вяжется с ее потерянным видом. Я напрасно ищу в себе прежние чувства – их больше нет. С тех пор как я встретил Керри, Бренда уже не кажется мне неотразимой, скорее – трогательной. Она перестала быть для меня несбыточной любовью, теперь это просто надежный друг. Я знаю, что еще недостаточно взрослый, чтобы сделать Бренду счастливой, но я ни за что не хочу ее потерять.
– Не плачь, – бормочет она.
– Простите.
– Тебе сейчас плохо. Мне – тоже. Но если тебе можно как-то помочь…
Я поднимаю голову и кусаю губы, чтобы взять себя в руки.
– Мне очень жаль, что я испортил вам вечер, доктор.
Она улыбается и устало вздыхает.
– Наоборот. Я должна поужинать с Арнольдом, чтобы он дал мне сняться в этой рекламе. Но он Мак.
Я изображаю недоумение:
– Кто-кто?
И позволяю Бренде объяснить, что мужчины делятся на несколько категорий: Флеков, Жеков и Маков. Я притворяюсь страшно заинтригованным и спрашиваю, что это значит. Только ради того, чтобы снова услышать фразу, запечатленную в моем сердце с нашей первой встречи. Какая странная ностальгия по ней прежней возникает во мне в ее присутствии!
– Флегматики, Женатики и Маразматики. Не говоря уж об Умниках.
На этот раз я не попадусь. Я повторяю, прищурившись:
– Умники?
– Которые считают себя чересчур умными и поэтому держат меня за дурочку.
– А Арнольд относится к двум последним категориям?
– Точно.
Она заканчивает красить глаз, наклоняется ко мне и серьезно спрашивает:
– Ну а ты в какой категории?
Я прикидываюсь смущенным и отвечаю, что я – одиночка, который борется с проблемами, непосильными для его возраста, и что будет здорово, если она станет моей союзницей, потому что я стараюсь поступать правильно и всем помогать, но каждый раз всё становится еще хуже, и я просто не знаю, как быть.
Бренда озадаченно смотрит на меня и, выпрямившись, говорит, что в моем возрасте была такой же. И, продолжая краситься, советует мне работать над своим характером, если я не хочу закончить свою жизнь как она.
21
Я возвращаюсь в гостиную, потрясенный тем, что Бренда сравнила меня с собой. Сидя там, где я его оставил, Маразматик играет в шахматы на телефоне. Пиктон достал свой и листает контакты так яростно, словно раздает оплеухи.
– Она готова? – осведомляется Арнольд.
Я отвечаю, что сейчас придет. А сам сажусь рядом со старым ученым и держу ухо востро, чтобы ничего не упустить, пока он нервно барабанит по коленке, слушая гудки.
– Алло, слушаю! – произносит встревоженный мужской голос.
– Кто говорит? – настороженно спрашивает Пиктон.
– Дедушка! Ты где?
– Луи! Можно узнать, почему ты отвечаешь с телефона твоей бабушки?
– Но ты пропал! Бабушка с ума сходит! Она позвонила мне, я сразу приехал, мы тебе оставили десяток сообщений…
– Я в порядке, – раздраженно перебивает старик. – Можешь отправляться домой, я скоро буду.
Он разъединяется, выключает телефон и встречается со мной взглядом.
– Родственники, – недовольно комментирует он. – Кстати, как тебя зовут?
– Томас Дримм.
Он откидывается назад, словно его ударило током.
– Дримм? Ты имеешь отношение к Роберу Дримму, который запретил мою книгу?
Понизив голос, я объясняю, что это не было направлено против него лично. Отец работал на бунтовщиков в Цензурном комитете как двойной агент. Это был единственный способ получить доступ к запрещенной литературе. Он писал фальшивые рецензии на книги, чтобы их разрешили к изданию, но попался, и его уволили, а сегодня арестовали.
– Едем, мальчики! – В комнату входит Бренда.
Теперь на ней узкая юбка и жакет, застегнутый до самого подбородка.
Маразматик вскакивает. Пиктон медленно встает, сверля меня недоверчивым взглядом. У него явно возникли подозрения. Но сейчас мне это даже на руку. Может, так он отвлечется от рецепта разрушения Экрана, который я подсказал ему, сам того не желая. Внезапно старик хватает меня за руку и отводит в сторону.
– Того, что ты рассказал о протонной пушке, нет в моей книге, и никто, кроме меня, не мог прийти к этому умозаключению.
Глядя ему прямо в глаза, я согласно киваю.
– Как же ты об этом узнал? И почему минуту назад сказал «ваша вдова»?
Я с облегчением вздыхаю. Наконец-то он готов услышать продолжение. Не хватает только вещественного доказательства. Я говорю Бренде, что мне нужно на минутку заскочить домой. Сбегáю по лестнице, пересекаю улицу, распахиваю дверь, которую копы оставили незапертой… И застываю на пороге.
Они перевернули всё вверх дном. Вытряхнули шкафы, опустошили ящики, разбросали документы, школьные тетради, письма. Значит, я не ошибся. Когда учителя обвиняют в алкоголизме, у него не устраивают обыск.
Охваченный страшным предчувствием, я бегу в спальню матери, ложусь на пол и достаю из-под кровати коробку с моими детскими реликвиями. Уф! Хронограф лежит на прежнем месте – между формочкой и соской. Я смогу воспользоваться им, если что-то пойдет не так. В тот же миг у меня сжимается сердце: я не должен думать о подстраховке. «Поддаться принципу предосторожности – значит настроиться на провал», – так объяснял мой отец ученикам, когда те перед экзаменом прятали шпаргалки. Держать в кармане средство, останавливающее время, опасно. Нельзя думать, что всё происходящее – ерунда, раз при малейшей трудности можно сбежать в другую реальность. От этого становишься нерешительным, всё делаешь не так. Я не хочу тратить свои юные годы, прыгая из одной реальности в другую, до бесконечности встречаясь на пляже с Пиктоном, чтобы найти Бренду.
Я возвращаю ручку на место. Гудит клаксон. Маразматик теряет терпение. Я поднимаюсь к себе в комнату. Здесь тот же разгром, что и внизу. Все вещи валяются на полу, но, кажется, ничего не пропало. Я подбираю плюшевого медведя, прячу его под куртку и бегом спускаюсь по лестнице.
Внизу что-то заставляет меня остановиться. Запах. Сладковатый запах корицы и солодки, которых у нас дома сроду не водилось. И я уже вдыхал этот аромат, только не могу вспомнить – где. Во всяком случае, его никак не могли оставить копы: слишком он нежный. Тогда откуда он взялся? Запах был едва заметным, когда я вошел, а сейчас вдруг стал очень сильным.
– Что ты копаешься? – спрашивает Бренда с порога.
И останавливается как вкопанная, увидев разгром, оставленный копами. Эта жуткая картинка приходится очень кстати, укрепляя доверие девушки к моей истории. Я объясняю:
– Они устроили обыск.
– Забрали что-нибудь?
– Только отца. Но, если ты мне поможешь, они его вернут.
Я вижу ее взгляд – одновременно суровый и сочувственный, – и мое сердце бьется сильнее. Я не вызываю у Бренды жалости, нет. В ней просыпается гнев, которым заражаюсь и я. Помогая мне, она отомстит за многое. За свое сиротство, за предательство возлюбленного в то время, когда она лечила бедных в гуманитарном лагере, за полицейское преследование… За всё, о чём Бренда рассказала мне в вертолете, когда мы летели в Заветный лес, где она впала в кому. Та откровенность была для меня самым ценным сокровищем. Ключом от ее сердца…
Раздается сердитое гудение клаксона.
– Мы уже идем! – кричит она.
Я иду вслед за ней, ликуя от этого «мы». Первый человек, который объединился со мной. Бренда. Не знаю, каким окажется мое будущее – здесь или в другой реальности, – но я не представляю его без Бренды. И отказываюсь возвращаться в мир, где врачи убьют ее через три дня.
22
Мы катим под музыку в спортивном автомобиле Арнольда. Правая рука Маразматика то и дело переходит с рычага переключения передач на колено Бренды. Она отодвинулась к самой дверце и отвернулась в окно.
– Дом 114, – говорит Пиктон. – За тем большим кедром.
Машина останавливается. В красивом здании из стекла и светлого дерева освещены все окна.
– Ты подождешь нас, Арнольд? – спрашивает Бренда, открывая дверцу.
– А куда я денусь? – ворчит Мак. – Я же не поеду ужинать один.
– Я только сделаю укол и вернусь.
Бренда помогает старику выбраться из машины. Он дрожащими руками поправляет очки и идет, тяжело опираясь на палку. Бренда осторожно ведет его к дому, а я бегу вперед и звоню в дверь. Раздается дребезжание колокольчика, а сразу за ним – стук каблуков.