Я в изумлении открываю рот. Она спешит опередить мои возражения:
– Да-да, такое возможно! Я попытаюсь объяснить, хорошо?
Я согласно киваю. И с возрастающим восхищением слушаю ее взволнованный рассказ:
– Смерть Бюрля в реальности произойдет через месяц. Для того чтобы предотвратить ее, я вернулась назад, в сегодняшний день. Ты следишь за моей мыслью?
Я киваю. На самом деле я ее опережаю. Сердце бьется как сумасшедшее, когда я спрашиваю:
– А почему именно сегодня?
Керри разводит руками.
– Сегодня день, когда я могла бы остановить этот кошмар, если бы приняла правильное решение. Выдать Бюрля копам и наплевать на то, что это причинит боль моей матери.
– Согласен! – восклицаю я в порыве энтузиазма.
Она хмурится.
– Ты мне действительно веришь или притворяешься?
– Конечно, верю!
– Почему?
– Просто верю. Продолжай.
– Ты точно не издеваешься?
– Точно. Кто рассказал тебе о параллельных реальностях, Керри?
– Подожди. Всё по порядку. Когда этот негодяй упал на нож в первый раз, я словно впала в ступор. И вдруг у меня в голове раздался голос. Его голос. Он велел мне взять ручку и писать, подделывая его почерк. А потом продиктовал последнее письмо: «После того как меня унизили, переведя в категорию „Д“, я больше не хочу жить».
Я пытаюсь что-то сказать, но Керри торопливо продолжает:
– Потом пришли из службы извлечения чипов. Потом я позвонила матери. Потом…
Она замолкает. Я заканчиваю за нее:
– А потом ты приехала сюда, чтобы спрятаться.
– Нет, это сегодняшний вариант.
От этих слов у меня начинает дергаться глаз.
– Вариант?
Керри вздыхает, с тревогой глядя мне в глаза.
– Я попытаюсь объяснить, Томас. Но это не так легко. Да, я написала вариант. Я написала много вариантов. С помощью вот этой штуки.
Я не верю своим глазам. Она достает из кармана ручкухронограф – точно такую же, как у меня. Только отростки на колпачке образуют буквы К и L.
– Видишь, это мои инициалы… Когда я писала фальшивое письмо о самоубийстве, как раз перед тем, как пришли из службы извлечения чипов, они вылезли, как почки на ветке. Прямо на моих глазах. И тогда голос Бюрля снова заговорил у меня в голове…
Керри с трудом сглатывает слюну и кладет руку поверх моей, словно готовя меня к тому, что сейчас откроет мне невероятную тайну. Я продолжаю вместо нее:
– «Каждым выбором, каждым поступком мы прокладываем дорогу возможному будущему. Всё дело в том, чтобы найти важную развилку своей жизни…»
Теперь Керри смотрит на меня с изумлением. И заканчивает хриплым голосом:
– «…вернуться к ней и выбрать правильное направление». Откуда?! Откуда ты знаешь, что он сказал?
Я встаю и веду ее к лестнице. Мы поднимаемся и идем в спальню матери. Там я вытаскиваю из-под кровати коробку с моими детскими вещами.
– Не могу поверить, – тихо выдыхает Керри, увидев мою ручку. – Абсолютно такая же, с инициалами! Но кто тебе ее дал?
– Отец. А тебе?
– Мне тоже.
Я хмурюсь.
– Ты хочешь сказать, твой отец?
– Нет, твой.
Я вскакиваю.
– Своего я никогда не знала, – объясняет она, словно извиняясь. – Он умер незадолго до моего рождения.
Я киваю, не зная, что сказать. Мы смотрим друг на друга, опустив руки с двумя одинаковыми подарками. Не могу поверить: я нахожусь в таком же положении, что и она. Я на равных с самой красивой девушкой в мире. И в то же время меня не покидает ощущение, что нами обоими полностью манипулируют. Что мы преданы самыми дорогими людьми. Как объяснить поступок отца?
Я беру себя в руки и непринужденно спрашиваю:
– Давно у тебя эта ручка?
– С самого рождения.
Я снова перестаю что-либо понимать.
– Подожди… Ты сказала, что встретила моего отца год назад.
– Да. Ручка – это подарок моей крестной. Я никогда им не пользовалась. Не люблю все эти древние штуки… Твой отец увидел ее, когда пришел к нам на первый урок. Он чуть с ума не сошел. Сказал, что это невероятная случайность. И что в жизни случайностей не бывает. Он хотел, чтобы я писала этой ручкой домашние задания, поскольку это знак свыше. Больше ничего не сказал. Теперь я понимаю его реакцию.
Я тоже. Если отец никогда не рассказывал мне о Керри, то только для того, чтобы я не ревновал. Он нашел ученицу, о которой мечтал, идеального ребенка. Я ничего не писал ручкой, которую он мне подарил. И это даже к лучшему, учитывая мою полную неспособность к учебе. Я и не вспоминал о ручке, пока Пиктон не превратил ее в машину времени. Но было ли это действительно делом рук Пиктона? Он сам вызвал это чудо к жизни своими медвежьими лапами или просто расшифровал транслируемый ручкой сигнал? Фразы, которые он сказал мне, чтобы активировать хронограф, Керри слышала слово в слово от призрака Антони Бюрля. Словно обе ручки использовали мертвых, чтобы передать нам инструкцию по использованию.
– О чём ты думаешь, Томас?
– О наших хронографах.
– Ты так их называешь?
– А ты нет?
Мы переглядываемся, застигнутые врасплох этим первым отличием. Поразительно, как быстро привыкаешь к самому невероятному! Я тихо говорю:
– На древнегреческом это означает…
– «Записывать время».
Я опускаю глаза. У нас действительно один и тот же учитель. Но я не помню и сотой части из того, чему научил Керри мой отец.
– Томас, кто мы? Инопланетяне, мутанты? Почему эта история с параллельными мирами случилась именно с нами? А твой отец – как он связан с этим, какова его роль?
Слишком много неразрешимых вопросов. Думаю, надо разобраться во всём по порядку. Для начала рассказываю Керри о том, как обнаружил магическую силу ручки. Как убил старика ученого на пляже. И обо всех своих неудачных попытках сделать так, чтобы он выжил после нашей встречи.
Она с тяжелым вздохом кивает.
– Добро пожаловать в клуб. Я три раза убивала отчима.
– Понимаю. Сочувствую.
– Развилка, куда мы оба возвращаемся, привязана к одному и тому же дню. Это воскресенье, 30 июня. Теперь ясно, что речь идет не о совпадении. А о чуде. Или заговоре.
Прерывая друг друга, мы восстанавливаем первоначальную версию дня, который изменил наши судьбы. В то время, когда мой воздушный змей обрушивался на Пиктона, отчим Керри высаживал ее в Луна-парке, в трехстах метрах от казино, куда направлялся с очередной проверкой к моей матери.
И пока я отправлял на дно тело Пиктона, Керри поливала краской полицейских, чтобы ее арестовали. Это был самый простой способ попасть в участок, а там заявить о домогательствах отчима. Так она и сделала, однако потом под давлением матери забрала жалобу. Та явилась в полицию, стала кричать, что Керри лжет. Как в детстве, когда дочь пыталась рассказать ей об этом. А Бюрль, приехавший в участок вместе с ней, наоборот, изображал добряка, говорил, что великодушно прощает девочку за эту чудовищную ложь, это, мол, трудности переходного возраста.
У меня сжимается горло. Некоторое время я даже не могу произнести ни слова. Но потом всё-таки говорю:
– Но когда ты вернулась в этот день и повторила попытку – ты уже не отозвала жалобу?
– Нет. Но всё равно ничего не вышло. Весь мой план пошел насмарку, когда я встретила одного парня.
Неужели это обо мне? Осторожно задаю вопрос, который давно не дает мне покоя:
– Ты хочешь сказать, что помнишь нашу встречу в полицейском фургоне?
– Конечно. Но никогда бы не подумала, что ты тоже ее запомнишь.
Я стараюсь держать себя в руках. То, что сейчас открылось, меняет весь расклад. Стараясь не выдавать волнения, я спрашиваю, что с ней случилось, когда нас разделили на эспланаде Голубого холма. Почему из-за меня всё пошло насмарку?
– Я написала жалобу и не отказалась от нее, когда мать приехала вместе с Бюрлем. Тогда она заявила копам, что я просто психически нездорова. Якобы комитет конкурса красоты оказывал на меня такое давление, что я слетела с катушек. Но это дело замяли, поскольку через шесть недель я должна вести церемонию имплантации чипов на празднике святого Освальда в присутствии президента и нужно любой ценой избежать скандала. Чтобы меня не выпустили из-под ареста, я стала писать на планшете революционные лозунги и угрожать, что убью Бюрля, как только выйду из тюрьмы. Но копы сказали, что я зря стараюсь, они всё равно уже получили приказ освободить меня. Один из моих фанатов, арестованный одновременно со мной, согласился стать информатором при условии, что я выйду на свободу. И меня выпустили.
Я не верю своим ушам. Керри освободили благодаря мне. У меня словно вырастают крылья. Мое раскаяние улетучивается.
Я бормочу:
– Я так рад…
– Нечему радоваться. Когда мы вернулись домой, мать уехала на работу. А отчим, оставшись со мной наедине, тут же перестал прикидываться добрым понимающим папочкой. Он отхлестал меня протоколом допроса, потом стал распускать руки. И в итоге наткнулся на хлебный нож на месяц раньше…
Я сжимаю кулаки, с трудом сдерживая ярость. Удивительно, насколько похожи наши истории. Попытки всё исправить лишь ускоряют развязку.
– И что ты сделала?
– Снова прибегла к хронографу, как ты его называешь, чтобы сбежать из этого гребаного мира. Потом сделала еще одну попытку – и ты видишь результат.
Керри садится рядом со мной на кровать. Надо остановиться, сделать шаг назад и проанализировать, что с нами происходит, почему наши попытки неизменно дают осечку.
– А когда Бюрль на самом деле погиб? Я имею в виду, в нашей реальности? Какой это был день?
– Среда, седьмое августа.
– Во сколько?
Она разводит руками.
– Утром.
– Значит, мы попали в прошлое из разных точек настоящего!
Керри хмурится, не понимая, чему я радуюсь.
Я уточняю:
– Я попал из ночи вторника, шестого августа, то есть на несколько часов раньше тебя. Подожди, это же может всё изменить!
– Каким образом?
– Я вернусь в настоящее, когда Бюрль еще жив. И помешаю ему.