– Помешаешь? В чём?
– Умереть.
Она смотрит на меня с надеждой и недоверием.
– Но как?
– У меня есть стопроцентное средство благодаря матери. Положись на меня.
Лицо Керри озаряется улыбкой, но она почти сразу тает.
– Постой, Томас… Если Бюрль останется жив, он не объяснит мне действие хронографа. Значит, я не попаду в прошлое. И мы не встретимся.
– Мы встретимся в понедельник, двенадцатого, на церемонии имплантации чипов. Потому что я тоже участвую в празднике святого Освальда.
– Но я же буду с тобой незнакома!
– Ну и что? Познакомимся. Я-то буду помнить обо всём, что произошло здесь.
Керри смотрит на меня глазами, полными слёз. И вдруг порывисто прижимает к себе.
В эту минуту в замке лязгает ключ. Керри мгновенно исчезает под кроватью.
24
– Томас! – кричит мать.
Я бегу ей навстречу.
– Какие новости?
Она обессиленно падает на стул. Равнодушно смотрит на разгром в гостиной, на вываленное на пол содержимое ящиков и говорит бесцветным голосом:
– Его не обвиняют в алкоголизме.
– Отлично!
– Его обвиняют в убийстве.
– Кого?!
– Антони Бюрля нашли дома зарезанным. С фальшивым письмом о самоубийстве. Твой отец там часто бывал. Давал частные уроки его падчерице. Полиция считает, что Бюрля убил он… Девочку пока не могут найти. Возможно, она как-то замешана в том, что между ними произошло…
Я не успеваю сообразить, что сказать. Из спальни вылетает Керри:
– Это вранье! Господин Дримм ни при чём! Его там вообще не было! Бюрль приставал ко мне, я защищалась – вот как это случилось…
Моя мать смотрит на девушку ошарашенно. Внезапно ее лицо светлеет. Она хватает телефон прежде, чем я успеваю ей помешать.
– Лейтенант Федерсен! – вопит она. – Это Николь Дримм, мой муж невиновен!
Федерсен? Тот, который напал на меня в квартире Бренды. Офицер из реальности № 0. Доверенное лицо Джека Эрмака.
– Мама, нет!
Я хватаю ее за руку. Она грубо меня отталкивает и кричит:
– Убийца Антони Бюрля – его падчерица! Она только что в этом призналась! Сейчас она у нас, приезжайте немедленно!
Мы с Керри обмениваемся отчаянными взглядами. Впрочем, это больше покорность судьбе, чем отчаяние. В любом случае мы думаем об одном и том же.
Я вырываю у матери телефон, заталкиваю ее в стенной шкаф и запираю дверцу на два оборота.
– Томас, ты с ума сошел? Открой немедленно!
Я отключаю телефон, кладу ключ в карман. Хватаю за руку Керри и бегу на лестницу. Мы поднимаемся ко мне в комнату, закрываемся, чтобы не слышать криков матери, и достаем ручкихронографы.
Я спрашиваю:
– Что ты пишешь, когда хочешь вернуться?
– Только адрес и дату, этого достаточно.
Мои пальцы застывают на колпачке. Конечно, это же гораздо проще! Керри садится за мой самодельный письменный стол из доски. В поисках бумаги она находит в учебнике по математике листок со стихотворением «Женщина в окне», на которое меня в конце мая вдохновила Бренда.
– А что ты делаешь, чтобы вернуться? – спрашивает она.
– Я перемещаюсь с помощью этого.
Я вынимаю из кармана кусок коры и сажусь на свободный край стула. Под кончиком ручки Керри расплывается красное пятно. Она встречается со мной взглядом и спрашивает, опережая мой вопрос:
– Какие чернила у тебя в ручке?
– Сок ивы, рядом с которой я убил Пиктона. А у тебя?
Она отводит глаза. Видимо, это кровь ее отчима.
– Он сам сказал, чтобы я ее использовала, – объясняет Керри, приняв мое молчание за упрек.
Я говорю, что свои первые слова тоже записал кровью этого гада – лейтенанта Федерсена. Есть ли связь между запачканными кровью ручками и тем, что в наших параллельных реальностях всегда умирают люди? Сейчас нет времени ломать над этим голову.
Керри опускает веки, сосредотачивается, одним махом пишет свой адрес, день и время отправления. Я пишу, спускаясь вниз по куску коры, погружая перо в сочный молодой слой древесины. Внезапно с улицы раздается полицейская сирена.
Керри сжимает хронограф.
– Не получается! – паникует она.
– Успокойся. Надо сохранять хладнокровие, чтобы телепортироваться. Забудь обо всём, что творится вокруг…
– Забудь! Если копы меня сцапают и бросят в камеру без ручки, что я буду делать?
– Керри, спокойно, я здесь…
– Скажи мне, чтó я должна написать, Томас! – умоляет она. – Адреса недостаточно, а у меня никаких идей…
Я раздумываю. Сирена приближается.
– Что писать? – кричит Керри.
Я накрываю ее руку своей, чтобы успокоить, и произношу свою собственную формулу:
– «Кровь Антони Бюрля, ты помогла мне уйти, а теперь помоги вернуться. Я пишу эти слова из дома…»
Бросив взгляд на кроваво-красный адрес, я продолжаю диктовать ровным голосом:
– «…дома 11, площадь Констанс, башня Виктуар, подъезд Д…»
Пальцы наших свободных рук крепко переплетаются, пока она вполголоса повторяет записываемое:
– «…сороковой этаж направо, среда, 7 августа, между десятью часами и…»
И тут я ее останавливаю.
– Подожди! Когда ты вернешься туда, будет то же самое время, ведь так?
Она нетерпеливо высвобождает руку.
– Да, я знаю! Я много раз это проделывала! Ты меня отвлекаешь!
– Но теперь, Керри, я собираюсь это изменить! Дай мне уйти первым. Во вторник вечером я вернусь и тогда смогу повлиять в реальном времени на то, что будет происходить с тобой в среду утром!
– Но копы сейчас будут здесь! – кричит она. – Я смываюсь!
Я горячо настаиваю, уверенный в своей правоте:
– Ты же видишь, Керри, нам не удается изменить прошлое! Но мы можем менять настоящее!
– Я не успею!
Сирена приближается, воет все громче.
– Конечно, успеешь, у тебя еще есть время! И оно тебе подчиняется!
Но Керри упрямится:
– Не хочу, чтобы копы меня здесь нашли!
Крепко сжав ее запястье, я пытаюсь привести доводы:
– Они не станут сразу подниматься наверх. Сначала они услышат крики матери и пойдут ее освобождать. Им придется взломать две двери. А мне во вторник вечером хватит одной минуты! Вполне достаточно, чтобы позвонить.
– Кому?
– Бюрлю! Доверься мне, Керри! В среду утром он будет вести себя совершенно иначе!
Внезапно сирена замолкает. Керри вскакивает.
– Не бросай меня, Томас, – рыдает она, прижимаясь ко мне. – Не уходи! Я не смогу без тебя!
Дрожь восторга пробегает по моему толстому рыхлому телу. Ни одна девушка не говорила мне такого. Я подавляю волнение и повторяю:
– Успокойся, Керри! Ты дашь мне одну минуту форы, договорились?
Я целую ее в щеку и отворачиваюсь. А потом, закрыв глаза и сосредоточившись, начинаю писать, произнося вслух каждое слово:
– «Чудо-ива, ты помогла мне уйти, а теперь помоги вернуться. Сейчас опять вторник 6 августа, перед самой полуночью, я в своей комнате на проспекте Тишины в Нордвиле, в доме 124, создаю параллельный мир, который покину, как только открою глаза».
Последний звук, который достигает моих ушей, – это звонок в дверь. Наступает мертвая тишина. Я не слышу собственного дыхания. И вдруг раздается пулеметная очередь. Потом вторая. Повсюду хлопают выстрелы. Я стою не шевелясь, с колотящимся сердцем.
Потом понимаю, что это включился автоматический полив газона в нашем новом доме.
Я медленно открываю глаза. Мой затуманенный взгляд падает на ручку, вонзенную в ивовую кору, поднимается вверх по руке, спускается к моему снова плоскому животу, к джинсам, которые едва на мне держатся.
– Ну? – спрашивает медведь, привалившийся к настольной лампе. – Как всё прошло?
– Который час?
– Тот же самый, – отвечает он, пожав плюшевыми плечами. – Плюс-минус три минуты.
Я вскакиваю и хватаю телефон. Лишь бы Керри не отправилась в прошлое одновременно со мной. И в то же время не застряла в моей старой комнате… Изо всех сил я мысленно отгоняю от себя сцену, в которой полицейские выламывают двери, вырывают у нее из рук хронограф, надевают наручники. Нет, еще не поздно. Не может быть слишком поздно.
Я спускаюсь по мраморной лестнице, вхожу в кабинет матери и начинаю рыться в ее бумагах, ища письмо Бюрля, где тот жалуется, что его понизили до категории «Д». Вот оно. В три секунды набираю номер телефона, который там указан.
– Алло? – с трудом произносит сонный голос.
– Это Томас. Я поговорил с матерью. Она понизила вас за Керри. Понятно? Если вы письменно пообещаете, что больше пальцем не тронете свою падчерицу, вам вернут категорию «Б». Ясно? Мы будем у вас завтра с утра.
– Но… – протестует Бюрль, судорожно зевая.
– Никаких «но»!
– Томас? – раздается с порога голос матери. – Что происходит?
– До завтра! – быстро говорю я и бросаю трубку.
Мать стоит, пошатываясь, в мятой ночной рубашке, опираясь плечом о дверной косяк.
– Кто это?
– Друг. Всё в порядке, мама. Иди спать, еще только полночь.
Привалившись к моему плечу, мать позволяет довести себя до кровати. Я помогаю ей лечь, памятуя о том, как несколько минут назад в другой реальности грубо затолкал в шкаф.
Потом снова поднимаюсь в свою комнату и завожу будильник на шесть утра.
– Если я тебе мешаю, скажи.
Я оборачиваюсь к медведю, который с упреком глядит на меня глазами-пуговицами.
– Как там у меня дела?
Я молчу. Он уточняет:
– В той реальности, откуда ты вернулся? Я не умер? Всё в порядке?
Во мне вспыхивает неудержимый гнев:
– Да вы меня вообще не интересуете! Чёрт побери, не ради вас я это делаю!
– Ну и ладно! – оскорбленно отзывается медведь.
Измученный, я падаю на кровать и в двух словах излагаю ему события реальности № 2. Легкое ранение на пляже, диабетическая кома, первая помощь, полученная от Бренды, возвращение домой, мои неимоверные усилия объяснить ему, что произошло после его смерти, ссора с внуком…
– Да, со мной было непросто, – ностальгически вздыхает Пиктон.