– Николь Дримм, – сухо представляется мать. – Вы бросили трубку во время разговора.
У женщины начинают дергаться губы, она судорожно вздыхает и вдруг, отвернувшись, разражается слезами. Потом медленно поднимает листок бумаги, зажатый в пальцах, и читает, всхлипывая:
– «После того… как меня унизили, переведя… в категорию „Д“… я больше… не хочу… жить… Прошу прощения у всех… кого люблю…»
Она опускает руку с письмом и произносит:
– Вы убили его, мадам.
И уходит вглубь коридора.
Мать поворачивает ко мне испуганное лицо.
– Вот чёрт, – говорю я тихо.
Она отпускает мне увесистую оплеуху и идет за госпожой Бюрль.
Я встречаюсь взглядом с Керри, которая вышла в коридор, и чувствую, что бледнею, несмотря на то что щека у меня горит.
Я слышу собственное бормотание:
– Керри, это я… Томас Дримм.
Девушка кивает без малейшего удивления. Она узнала меня, так же как я ее. Хотя я сегодня на пятнадцать килограммов худее. А Керри – всё та же. С тем же выражением достоинства и грусти на лице. И с тем же планшетом через плечо.
Запинаясь, я с трудом говорю:
– Не понимаю, Керри… он всё-таки умер?
Она пишет на экране:
– Тебя это удивляет?
– Это была техническая ошибка моих подчиненных, госпожа Бюрль. Приношу вам свои соболезнования. Я немедленно переведу его в категорию «Б» и оформлю вам право на досрочную пенсию задним числом, чтобы вы получали ее как за потерю кормильца.
Пока мать утешает вдову, за стеной я шепотом оправдываюсь перед Керри:
– Я сделал всё, чтобы предотвратить это, клянусь тебе… Скажи что-нибудь.
Она со скорбным видом рисует двоеточие и круглую скобку. Я отодвигаю планшет и напоминаю, что в реальности № 2 смерть отчима вернула ей дар речи.
Керри сжимает губы и опускает глаза. Я беру ее за руку. Она высвобождается. Я настаиваю:
– Ну давай же, не молчи. Попробуй говорить, Керри. Сейчас или никогда!
Девушка поднимает голову, и по ее глазам я вижу, что она принимает вызов. Керри приоткрывает рот. Делает усилие. Ничего. Еще раз. Но из горла вырывается только хриплое шипение. Похоже на воду, которая стремится вернуться в трубопровод после отключения.
– Пока… никак, – с трудом выдыхает она мне в ухо.
И продолжает кончиками пальцев на сенсорной клавиатуре:
– Не хочу начинать при матери. Мне нечего сказать той, которая никогда не хотела меня слышать. Потом, когда я заговорю, это будет специально для тебя.
На экран планшета падает слеза. Я стараюсь не смотреть на Керри, чтобы тоже не расплакаться. Я же мужчина… Но потом всё-таки поднимаю глаза. Так трогателен ее вид отважной воительницы! Беззащитной, но стойкой. Она как Бренда моего возраста и роста. Бренда, созданная специально для меня.
Но сейчас не время для таких мыслей. Вернемся к делу.
Спустившись на землю, я сую руки в карманы и объясняю яростным шепотом:
– Не понимаю, почему Бюрль на тебя набросился после того, что я ему сказал! Я позвонил ему ровно в полночь, говорил не прямо, намеком, но он отлично всё понял!
Керри отступает на шаг и пишет:
– Что ты ему сказал?
Я стараюсь повторить свои угрозы как можно точнее.
Она хмурится.
– По какому номеру ты звонил?
Я достаю телефон, трогаю иконку «Исходящие звонки», показываю ей первую строку.
Керри пишет:
– Это не его номер.
– Как же не его? Он указал этот номер в письме моей матери!
Пальцы Керри нервно летают по планшету:
– Он всегда указывает номер своего адвоката! Вот кого ты разбудил в полночь, вот кому угрожал! А он решил, что ему по ошибке позвонил какой-то наркоман, и снова заснул. Ты действительно олух!
На мгновение я теряю дар речи. Но, инстинктивно защищаясь, сердито спрашиваю:
– А ты-то всё сделала так, как я сказал? Ты дала мне время вернуться вчера ночью?
Она отвечает, печатая всеми пятью пальцами:
– Да! Ты был так уверен, что я в конце концов поверила, что ты прав! Но если мы встретились в параллельных мирах, значит, у меня был хронограф, а следовательно, я уже убила Бюрля, потому что он объяснил мне, как им пользоваться, уже после своей смерти. Так что отстань от меня, ладно? Ты видел, в каком состоянии моя мать?
Я протягиваю руку к планшету и пишу:
– Она должна была тебя защитить!
Оттолкнув мои пальцы от клавиатуры, Керри отвечает:
– Она только приехала на работу, когда я сообщила ей о его смерти. Мать как сумасшедшая бросилась домой и увидела это письмо! Ты уже достаточно наломал дров, хватит!
Я отбиваюсь:
– Ну ты даешь, ведь сама же написала фальшивое письмо о самоубийстве, которое указывает на меня!
Она пишет:
– Как оно указывает на тебя?
Я уже подношу пальцы к клавиатуре, собираясь признаться, что это я понизил Бюрля до категории «Д», но в эту секунду раздается взрыв. Потом второй. Мы бросаемся в гостиную, где наши матери читают молитвы над мертвецом. И, распахнув окно, смотрим вниз.
Судя по всему, восставшие захватили танк, и теперь он катит на кордон полицейских, которые забрасывают его гранатами. Танк продолжает свое невозмутимое движение улитки, хотя основание его башни искорежено снарядами. Оттуда вырывается пламя.
– Они с ума сошли, там же люди горят заживо! – орет моя мать, глядя вниз.
Я поворачиваюсь к мертвецу, которого, наверное, полицейские запретили выносить из квартиры в ожидании расследования. На низком столике рядом с хлебным ножом я замечаю блокнот, в котором Керри написала кровью покойника начало своего путешествия во времени. На полу лежат остатки хронографа, раздавленного каблуком. Значит, она пришла к тому же заключению, что и я. Бесполезно исправлять прошлое. Несмотря на все наши усилия, оно переходит в то же самое настоящее, которого мы хотели избежать. С той лишь разницей, что, если сейчас в башне начнется пожар, у нас не будет другого выхода – только броситься вниз.
Мы обмениваемся взглядами, пока наши матери, свесившись из окна, зовут на помощь. Керри вздыхает, качая головой, словно гражданская война началась по моей вине. Я не узнаю ее с тех пор, как мы оказались в нашем настоящем. Может, она сердится потому, что здесь я ничего не могу изменить? Она видела, на что я был способен в параллельных мирах. И я не имею права разочаровывать ее.
В отчаянии я ищу какое-нибудь решение. И вдруг слышу шум пропеллера. Я указываю Керри на большие военные вертолеты, появившиеся в небе над площадью, словно это моя заслуга. Первый стреляет противотанковой ракетой, второй выпускает на манифестантов свинцовую сеть, третий кружит на месте, собираясь сесть на крышу нашего небоскреба.
Через две минуты в квартиру врываются солдаты с автоматами наперевес, бесцеремонно сгоняют нас вместе и эвакуируют.
– Антони! – воет госпожа Бюрль. – Мы не можем бросить его!
– Им займутся пожарные! – решает шеф спецназовцев, пока его подчиненные подталкивают нас к лестнице.
Мы выбегаем на крышу, нас сажают в большой вертолет, который тут же взлетает. Внизу на площади водометы уже развернуты в сторону пламени, охватившего первые этажи здания и палатки изгнанных жильцов. Люди мечутся, пытаясь спастись и от огня, и от воды.
Из кабины пилота выходит женщина в военной форме. Госпожа Бюрль бросается ей навстречу, рыдая и протягивая руки:
– Вы прилетели! Спасибо, спасибо за мою девочку…
– Мои соболезнования, – отвечает Лили Ноктис.
Потом она отстраняет плачущую женщину и гладит Керри по голове:
– Будь сильной, мой ангел. В министерстве ты будешь в безопасности. Обещаю, что тот, кто довел твоего отца до отчаяния, пожалеет об этом.
Лили направляется ко мне, бросив на ходу моей матери:
– Вы уволены за непредумышленное убийство и злоупотребление служебным положением. Здравствуй, Томас. Надеюсь, ты поддержишь мою крестницу.
Потрясенный, я застываю на сидении вертолета, пытаясь собрать воедино все детали ситуации, которую не могу понять. Итак, это она – крестная Керри. Лили Ноктис – женщина, отобравшая у меня отца. Это она подарила Керри точно такой же хронограф, как тот, что я получил от него… Но в чём смысл этого заговора? Как будто всё завязано вокруг Керри и меня для того, чтобы мы встретились в худший момент нашей жизни – когда оба винили себя в убийстве…
Ноктис хватает меня за руку, заставляет встать и тянет вглубь вертолета – туда, где стоят ящики с оружием и медикаментами.
– У нас проблема, Томас, – говорит она торжественно. – И даже две.
Я смотрю на ее мрачное лицо с обострившимися чертами и не понимаю, что значит «у нас». В правительстве? Или у нас с ней? Кусая губы в сиреневой помаде, Лили оглядывается – не подслушивает ли кто, – а потом сообщает тоном заговорщицы:
– Мой сводный брат, с которым ты вчера так долго беседовал, помнишь? Он сбежал.
– Это невозможно! Я его…
Я прикусываю язык. Лили с усмешкой смотрит мне в глаза. И я понимаю, что ей всё известно. Она рисует ногтем у меня на лбу мишень и заканчивает мою фразу:
– Ты превратил Оливье в зомби с пустой памятью, взломав код его чипа благодаря соучастию Джека Эрмака. Это ты хотел сказать, цыпленочек?
Я ничего не отрицаю, изо всех сил стараясь сохранить на лице выражение невозмутимой мужественности.
Лили продолжает в том же тоне:
– Просто ты не знал, что, хотя мы с Оливье производим мозговые чипы, себе мы их не имплантировали.
Я смотрю на нее, остолбенев. Она продолжает:
– Следовательно, Эрмак действовал по приказу моего брата. И он за это заплатит.
Я вспоминаю Оливье Нокса, воющего от электрических разрядов, которые я посылал с пульта управления пытками, считая, что они передаются ему через чип. Я бормочу:
– Вы хотите сказать, что у него… нет амнезии? Он притворялся?
– Разумеется. Но твой поступок, увы, принес свои плоды.
Я хмурюсь. Лили уточняет:
– Опции, которые ты запрограммировал, были всё же активированы. Но в чипе другого человека.
Не давая мне времени переварить сказанное, Лили холодно обрушивает следующий удар: