– Мне наплевать, ты всё равно мой брат!
И она, чмокнув меня прямо в губы, отступает с сияющей улыбкой.
Ладно, окей. Если она называет это дружбой, я не против.
– Между нами ведь всё будет просто, да?
Я соглашаюсь. Всё просто, не считая того, что мы с ней потомки Дьявола. Я деликатно напоминаю Керри об этом.
Она пожимает плечами.
– Ты веришь в эту чушь? Да они просто жалкие фантазеры. Двое ненормальных, которые выделываются, несут какой-то допотопный бред. Вот Бюрль – настоящий дьявол, и где он теперь? Потому что не надо ко мне лезть! Слышал по телефону, как я ее обдурила, эту сказочницу?
Я молчу. Как знакомо! Я тоже поначалу принижал противника – инстинктивно, из желания ослабить. Но когда принижаешь врага, ты его недооцениваешь и этим, наоборот, делаешь еще сильнее.
– Может, они и сказочники, но ты видела, какие у них возможности. Хронографы и прочее… И бессмертие тоже. Да, у нас нет доказательств, но ведь они не стареют. Нокс сказал, что им сто пятьдесят лет. И если мы такие же, как они…
– Мы не такие! – горячо возражает Керри и толкает меня к решетке «поезда-призрака». – Мы с тобой наполовину люди!
– Но и они тоже! Так Дьявол и действует с тех пор, как существует мир! Он воспроизводит себя сразу в двоих. Работает в паре, чтобы не загнуться от скуки. Бессмертие, когда ты один, – это невыносимо. Но даже вдвоем им здесь надоело, и они хотят найти себе замену в игре.
– Я не дура и всё поняла! Раньше они занимали другие тела под другими именами, а сейчас хотят сделать из нас свою копию. Прощайте, Нокс-Ноктис, привет, Дримм-Лангмар!
– Если мы согласимся, Керри! Только если мы согласимся! Это они сказали совершенно определенно. По крайней мере, мне.
– Это правда, – соглашается моя сводная кузина, сунув руки в карманы джинсов. – Ладно, что же мы будем теперь делать?
Я недоуменно развожу руками, словно вынужден объяснять очевидное:
– Добро. Чтобы бороться со Злом. Это то, что можно сделать прямо сейчас.
– А какое добро мы можем сделать сейчас?
– Хотя бы заботиться о тех, кого мы любим. И об остальных тоже. Всех простить и полюбить, вот.
Керри недоверчиво почесывает нос:
– Какой-то девчачий план.
– Вовсе нет! Дьявол питается ненавистью. Значит, любовь его убивает!
Она хмурится и говорит озабоченно:
– Постой… но что тогда будет с нами? Если мы – дьяволы на пятьдесят процентов, это самоубийство!
Встревоженный, я размышляю, как возразить. И нахожу:
– Когда мы вырываем сорняки, мы освобождаем место для полезных трав и помогаем им расти. Согласна?
– Ты прав. И наоборот – если уничтожать Добро, вырастишь только Зло. Этого они от нас и ждут, негодяи. Как же нам быть?
– Ты продолжаешь ломать комедию с Ноктис, как только что по телефону: изображаешь восхищение, любовь к мамочке, делишься какими-нибудь девчачьими секретами, не знаю…
– Не беспокойся, поняла. А ты?
– Буду так же морочить голову Ноксу, но в мужском варианте. Конфликт поколений, юный уважает старого, а тот не сдается, но уступает, все дела… Я с матерью готовлю для него один страшный план. Потом объясню.
– Купишь мне сахарную вату?
Несмотря на улыбку, в голосе Керри звучит глубокая печаль.
Я смотрю на витрину, у которой она остановилась. Хозяин разговаривает с хозяйкой тира по соседству. Я беру стержень с подставки, просовываю его в центрифугу с розовой пеной и протягиваю Керри. Мы продолжаем идти, делясь друг с другом нитями искусственного сахара, которые мгновенно тают на языке.
– Как дела у Робера Дримма? – спрашивает она.
Я рассказываю. В ее глазах вспыхивает ненависть, когда она слышит, как подло Нокс заставил меня мучить собственного отца.
– Робер – потрясающий человек, – вздыхает Керри. – Его уроки литературы – единственное хорошее, что было в моей жизни.
Я не знаю, что ответить. Она стирает с носа остатки сахарной паутины и, помолчав, продолжает:
– Знаешь, Томас, со мной происходит странное. Я всегда старалась, несмотря ни на что, любить Жозетт, ведь всё-таки она моя мать. Находила оправдания… Теперь я ничего ей не должна. И в то же время это всё меняет. Знаешь, я начинаю ее понимать. Тринадцать лет назад она работала у Ноктис. Она не могла родить сама и удочерила ребенка своей начальницы, которой было не до того. Всё сложилось как нельзя лучше для обеих. А потом она потеряла мужа, и Ноктис познакомила их с Бюрлем… Чтобы у меня был отец.
Керри забирает у меня вату, пока я ее не прикончил.
– Жозетт любила этого негодяя как сумасшедшая. Наверное, искренне не подозревала, на что он способен. Она только видела, как он тратился на то, чтобы я была самая красивая, самая умная, первая во всём… Странно, но я вдруг стала меньше на нее злиться, ведь в самом начале она всё-таки меня выбрала. Это ведь свидетельство любви, правда? Может, и я полюблю ее по-настоящему – теперь, когда у меня тоже есть выбор.
Я киваю. От ее волнения у меня перехватывает дыхание. Это так похоже на то, что я чувствовал недавно рядом с Робером Дриммом, когда узнал, что я не его сын.
Мы молча беремся за руки. Она шепчет то, что я собирался ей сказать:
– Наши настоящие родители – Робер и Жозетт. Они нас вырастили и воспитали. А Нокс и Ноктис – просто сдали на хранение.
Я мрачно добавляю:
– А теперь вернулись, чтобы забрать свое имущество.
Керри быстро хватает меня за плечи и разворачивает к себе.
– Мы ничего им не должны, согласен?
Я киваю. Она продолжает:
– Знаешь, что я даже думаю? К чему склоняюсь? Что мы вообще не дети этих двух уродов.
– Но есть же доказательства!
– Какие, Томас? Известно лишь, что твое ДНК не совпадает с ДНК Робера, а я была приемной дочерью Жозетт – она мне это подтвердила. Но это не значит, что наши родители именно Нокс и Ноктис! Это может быть кто угодно!
Я в замешательстве грызу ноготь. Не скажу, что я разочарован, но всё же… Странно, как быстро привыкаешь к худшему. И как тяжело потом от него отказываться.
– Не фантазируй, Керри…
– Согласна, будем придерживаться фактов. Так мы можем быть уверены, что не зависим от всяких уз крови и всей этой ерунды. Может, дьяволам вообще не нужно воспроизводиться! Им достаточно кого-нибудь завербовать! Может, меня Ноктис в младенчестве похитила из инкубатора. Что до тебя, так Нокс вполне мог подменить анализ ДНК Робера и убедить тебя, что ты не его сын!
У меня сжимаются кулаки. Не сводя с нее глаз, я хлопаю Керри по плечу:
– Ты гений! Спасибо!
– Еще что-нибудь? – говорит она весело, по-военному отдавая честь.
Я тут же выкладываю ей то, что крутится у меня в голове:
– Слушай, есть одна вещь, которую мы можем сделать прямо сейчас!
– Что?
– Иди в метро. Проезжай девять станций, выходи на «Либерте-Норд» и жди меня на проспекте Первого Всеобщего Перемирия у дома № 45. Я провожу маму домой и приеду туда. Мне кажется, я нашел решение, Керри. Но без тебя ничего не выйдет. Я объясню на месте.
Она удерживает меня.
– Хочешь, я скажу тебе еще кое-что?
Ее голос серьезен, а глаза смеются.
– Давай.
– В параллельных реальностях ты мне показался классным, но и здесь ты ничуть не хуже!
– И ты мне. Я хочу сказать: ты тоже.
– И ты еще ничего не видел.
Я протягиваю ей губы. Керри подставляет мне ладонь. Я хлопаю по ней, и мы расходимся, став сильнее всех на свете.
32
Честно говоря, не думал, что мать способна меня так удивить. Я всё рассказал ей в метро, пока мы ехали домой. О смерти Пиктона на пляже, о ссорах с плюшевым медведем, о моих путешествиях во времени… И она поверила! С другой стороны, это естественно. Когда реальная жизнь вытесняет нас, мы становимся более восприимчивы к тому, что неподвластно нашему пониманию. Если всё то, что ты знаешь, перестает существовать, к чему отвергать неизвестное?
Всё было правдой в моей истории, кроме конца. Я сказал матери, что Нокс – потрясающий человек, воплощение Добра, полная противоположность своей сестре, поэтому она и устроила против него заговор и упекла за решетку. Ему удалось бежать. Затравленный и растерянный, он пришел просить убежища у женщины, о которой не переставал думать последние тринадцать лет.
– О чём ты, Томас?
Я перевожу дыхание и выкладываю:
– Папа – не мой отец. Это ошибка. В центре репродукции перепутали пробирку. Когда это обнаружилось, Нокса предупредили, потому что он важная шишка. Ему сказали, куда ушла его пробирка – к супругам Дримм. Он ответил, что разрешает меня оставить. Но он не хотел, чтобы вам сказали правду. И еще меньше – чтобы называли его имя. Из-за наследства. Я же мог предъявить на него права. Представляешь, какие миллиарды крутятся на предприятии Нокс – Ноктис?
Лицо матери искажается ужасом от моих первых слов, по ходу рассказа смягчается, но снова вспыхивает гневом, когда я перехожу к заключению. Она топает ногой и шипит сквозь зубы:
– Негодяи! – Мать явно имеет в виду тех, кто скрыл от нее правду, а не тех, что ошиблись пробиркой. – А когда ты об этом узнал?
– Полтора часа назад. Нокс рассказал мне, когда я обнаружил его в гостевом доме.
Мать вздрагивает.
– А доказательства? Генетические доказательства есть?
– Он уверяет, что есть. И ему очень стыдно перед нами. Но если копы его схватят и он будет казнен, государство конфискует всё его имущество. Поэтому он пришел объяснить нам, как заполучить деньги, которые он спрятал. Что нам делать, мама? Будем его спасать или нет? Спрячем?
Мать пристально смотрит на меня, и я вижу в ее глазах истерическую радость и предвкушение реванша.
– Что значит «или нет»? Это же твое наследство, Томас!
Впрочем, она вскоре берет себя в руки. То ли из чувства собственного достоинства, то ли из уважения ко мне. С минуту мать сидит молча. У нее дрожат губы, кулаки судорожно сжаты. Я спрашиваю, что с ней. Она ждет, когда пассажиры отвернутся, и говорит уже гораздо мягче: