я всех локтями, уже пробился поближе к столу и объедается блинчиками.
Какого чёрта я делаю среди этих людей? Я возвращаюсь на выставку, которая никого не интересует. Останавливаюсь перед витриной со всеми забытым медведем. Прижавшись лбом к стеклу, я мысленно говорю:
– Помогите мне, Лео… Где бы вы ни были, помогите мне понять, как действует хронограф. Помогите мне убраться из этого мира прежде, чем мне вставят чип, помогите мне больше не убивать вас на пляже, спасти Бренду…
Я смотрю вокруг, никто не обращает на меня внимания. Я снова утыкаюсь лбом в витрину и бормочу сквозь сжатые зубы:
– Насчет вашей смерти – я прав? Всё дело в свидетеле, который блокирует прошлое? Это память Нокса не дает мне ничего изменить?
Никакого ответа. Я перебираю все свои воспоминания: наши ссоры, надежды, провалы, подвиги, наш безудержный смех… Мне так не хватает этого старого ворчуна, который без спроса вселился в моего медведя…
– Пожалуйста, Лео, ответьте…
Тишина. Он предупреждал меня в своем последнем сообщении:
Теперь твоя ручка станет нашей единственной связью, единственным посредником, единственной возможностью тебе помочь, если ты поймешь, как ею пользоваться.
Но ручка не работает, и медведь, который полностью перевернул мою жизнь, теперь просто кусок неодушевленного плюша.
На этот раз я совершенно один. А в двух шагах отсюда, в камере Министерства госбезопасности, находится тот, кто виновен в создавшейся ситуации, человек, который разрушил наши жизни и мешает мне их восстановить. Я должен сделать еще одну попытку, пусть она и кажется безумной.
Ко мне подходит Лили Ноктис и с деланым равнодушием спрашивает, касаясь витрины кроваво-красными ногтями:
– Есть новости от Пиктона?
Я смотрю на женщину, укравшую у меня отца. Сегодня она выглядит особенно отвратительно в этом платье, словно сшитом из кусочков пазла. Я отвечаю тем же тоном:
– Есть новости от вашего брата?
Лили выпрямляется, готовая к обороне, и с легким раздражением говорит:
– Оливье Нокс ожидает суда в одиночной камере. А в чём дело?
Не раздумывая ни секунды, я бросаю:
– Мне надо его увидеть.
Она никак не реагирует, только сжимает губы.
– Что ты от него хочешь?
– Его же приговорят к смертной казни.
– Разумеется, за государственную измену. На электрическом стуле в прямом эфире во время вечерних новостей. Тебе это должно быть приятно, разве нет? Ты ведь чуть не погиб из-за него.
Я делаю вдох и начинаю импровизировать:
– Ну конечно. Но я хочу всё ему простить. Иначе начнется такая же катавасия, как с Пиктоном.
Лили внимательно смотрит на меня.
– Ты боишься, что Оливье будет преследовать тебя с того света и вымаливать прощение?
– Жутко боюсь.
Госпожа министр задумчиво кивает, но вид у нее несколько озадаченный. Кажется, она проглотила мою наживку. Еще бы, я ведь очень убедительно напустил на себя хмурый и озабоченный вид.
Щелкнув пальцами, Лили подзывает министра госбезопасности, и тот немедленно подбегает. Всё еще встревоженный угрозами, прозвучавшими в речи моего отца, он с готовностью спрашивает, чем может быть полезен.
– Джек, наш друг Томас хотел бы поговорить с моим братом, вы провóдите его?
Серьезность этой просьбы, кажется, совсем не удивляет коротышку-министра с мордочкой куницы. Он надувается от важности.
– С удовольствием, Лили.
Она забирает у него пульт управления президентским креслом и добавляет:
– Оставьте их одних, если Томас попросит. Я беру на себя всю ответственность.
Эрмак приподнимает одну бровь и поворачивается ко мне:
– Не угодно ли вам следовать за мной, молодой человек?
Идя за ним, я встречаюсь взглядом с отцом. И то, что я вижу, меня поражает. Отец смотрит на меня внимательно, с тревогой и даже как будто пытается подбодрить. Он опускает веки в знак того, что мы с ним заодно, как бы напоминая, что он – рядом и при возникновении малейшей проблемы с этими людьми я могу на него положиться. Значит, он делает всё это ради меня? И держится за власть, чтобы обеспечить мне безопасность, нейтрализовать моих преследователей, превратить их в коврик под моими ногами? Значит, он не забыл свои идеалы и не ослеплен успехом? Не продал душу, а просто отдал в залог? Ради меня.
Потрясенный этой догадкой, которая всё меняет, я машинально вхожу за министром госбезопасности в лифт, потом иду за ним по коридору и спускаюсь в подвальный этаж шестого отдела. Я был здесь месяц назад, когда меня арестовали и устроили пытку страхом, – но сегодня мы с Ноксом поменяемся ролями.
9
В шестом отделе нет ни души. Перед каждой дверью, каждой решеткой, каждым тамбуром, разделяющим отсеки, Джек Эрмак встает на цыпочки и подставляет череп под сканер. Наконец он открывает дверь в зал управления. Мы входим. Сразу включается свет и начинают гудеть кондиционеры. Прозрачная панель управления плавно поднимается к мозаике экранов. Пятьдесят мониторов следят за каждым движением изолированных в своих одиночных камерах особо опасных заключенных, которые спят, едят, мочатся или плачут.
– Этаж премиум, – комментирует Джек Эрман. – Предназначен для высокопоставленных чиновников, предавших национальные интересы.
Он садится за пульт, открывает на экране меню «Заключенные», легким касанием выбирает Оливье Нокса. Один клик, и на центральном мониторе появляется крупным планом бывший министр энергоресурсов. Странно видеть одетым в оранжевую тюремную робу того, кто еще две недели назад был самым могущественным человеком в стране. Я стараюсь подавить неуместное волнение, которое испытываю, глядя на него. Это даже хуже, чем жалость. Что-то вроде чувства солидарности и возмущения, которым нечего делать в моей голове.
Красивый молодой человек с длинными черными волосами под тюремной шапочкой поднимает глаза к камере. У него осунувшееся лицо, но взгляд на удивление безмятежен и даже насмешлив. Министр госбезопасности небрежно бросает:
– Нокс, к тебе пришли.
Я наклоняюсь к самому уху карлика и спрашиваю, какие клавиши нажимать, чтобы пытать заключенного. Эрмак удивленно икает, но тут же оживляется:
– Ах так! Вот почему ты хотел его видеть… Очень хорошо. Уж я-то не брошу в тебя камень.
Со сладострастной улыбкой он объясняет, как устроен пульт управления, словно речь идет об игровой приставке.
– Открываешь приложение и вводишь код. Это электрический импульс, напрямую поступающий в мозговой чип. Ты выбираешь локализацию боли на экране. Живот, сердце, мышцы, дыхание и так далее. Интенсивность регулируешь вот здесь. Но не выходи из зеленого поля.
– А как я пойму, что он не врет?
Эрмак смотрит на меня в упор, прощупывая взглядом.
– А что именно ты хочешь узнать?
– Какой яд он дал моему другу Бренде Логан. И какое средство выведет ее из комы.
– И это всё? – спрашивает карлик разочарованно.
– Это всё, что важно для меня.
По моему взгляду он пытается понять, не хитрю ли я. Судя по всему, мое желание не вызвало у него беспокойства, а значит, никакого противоядия не существует. Он указывает на пульт управления и скучающим тоном, словно подчеркивая несерьезность моего требования, поясняет:
– Вот эта клавиша запускает выработку исотонина, гормона правды. Он воздействует непосредственно на центр удовольствия в момент откровенности. Ты знаешь, как это?
– В общих чертах.
– Раскрывая свои тайны, человек испытывает наслаждение.
– Спасибо. Вы можете оставить нас?
Он бросает взгляд на экран: камера показывает совершенно бесстрастное лицо Нокса. С минуту поколебавшись, Эрмак отвечает:
– На всякий случай я буду в соседнем кабинете.
На пороге он оборачивается и говорит с доверительной усмешкой:
– Только не искалечь мне его слишком сильно.
Я киваю с уверенным видом человека, знающего свое дело.
Как только дверь закрывается, я впиваюсь взглядом в того, кто был причиной моих несчастий, а теперь стал моей единственной надеждой.
– Нокс, вы меня слышите?
– Добрый вечер, Томас, – говорит он ровным голосом. – Ты пришел попрощаться или насладиться местью?
В ответ я нажимаю клавишу и посылаю электрический разряд ему в живот.
Нокс еле слышно скрипит зубами, не переставая улыбаться. Его выдержка поразительна. Он держится так же, как в то время, когда я был в его власти. И даже не пытается меня разжалобить. Я посылаю новый разряд – просто чтобы проверить, надежен ли контакт с его чипом. Оливье подпрыгивает как ужаленный. Отлично. Мы делаем успехи. Я нажимаю на клавишу гормона правды и посылаю ему максимальную дозу.
Поставив локти на подставку и подперев подбородок кулаками, наблюдаю за тем, как моего врага отпускает боль, как расслабляется его лицо.
Я продолжаю:
– Фамилия, имя, дата рождения.
– Нокс, Оливер, 6 июня 1945 года.
Я вздрагиваю. Уж не издевается ли он надо мной, утверждая, что ему больше ста лет?! Наверное, я ошибся и выбрал сигнал с эффектом каких-то наркотиков. Пока я отменяю команды и начинаю тщательно вводить их снова, Нокс продолжает вдохновенно нести ахинею:
– Я появился на свет в стране под названием Германия. Мы с сестрой были зачаты в лаборатории незадолго до падения Третьего рейха. Наши создатели должны были передать эстафету в новые руки. Именно так передается власть Дьявола: через пару, мужчину и женщину. Именно так возрождается она из века в век. Наши создатели – родители, если угодно, – уже привели к власти одного очень перспективного парня по имени Адольф Гитлер. Нам с Лили нужно было как минимум повторить его успех. Прежде чем установить династию Нарко, мы насадили диктаторские режимы по всей планете, потом раздули религиозные войны…
Я гоню от себя обрывки мифов, которые невольно всплывают в памяти. Отец тайком рассказывал мне об исчезнувших цивилизациях, которые не упоминаются в школьной программе: о фашистах, Советах, исламистах… Но сегодня меня не интересует прошлое. Я нажимаю на пульте другие клавиши и внимательно слежу за тем, какой эффект они производят на Нокса. Задыхаясь, он нетерпеливо смотрит в видеокамеру и молчит.