Мои пальцы нерешительно бродят по клавиатуре. Подозреваю, что Джек Эрмак следит за мной из соседнего кабинета. Он может насторожиться. Чтобы усыпить его бдительность, я начинаю с предсказуемого вопроса:
– Бренда Логан в коме – это ваших рук дело?
– Совершенно верно.
– Как из нее выйти?
– Никак. Все жизненные функции организма понемногу затухают. Твоя подружка всё осознаёт, не имея возможности позвать на помощь. Она заперта в аду. Если ты хочешь прекратить ее страдания, просто отключи девушку от аппарата.
Я возвращаюсь в меню «Болевое воздействие», щелкаю по значку «Почечная колика» и повышаю уровень до максимума. Нокс издает дикий вопль и падает на колени, прижав руки к животу. Я уменьшаю интенсивность, чтобы он был в состоянии отвечать.
– Вернемся на пляж, в тот день, когда я встретил Пиктона. Это вы установили датчик дистанционного управления на моего воздушного змея?
– Да, – цедит он сквозь зубы.
– Чтобы я убил Пиктона?
– Да.
– Почему вы были уверены, что всё произойдет именно так?
Лицо Нокса вновь искажает гримаса. Я понижаю уровень боли, чтобы дать ему возможность ответить. И повторяю вопрос.
– Я сидел в машине на набережной, – хрипит он, задыхаясь. – В тот момент, когда ты начал скручивать леер и тянуть змея вниз, я повел его вручную, как дрон.
Я молча смотрю на Нокса. Поразительно: боль мешает ему говорить, но жажда во всём признаться заглушает даже ее.
– А если бы Пиктон не умер?
– Я бы придумал что-нибудь еще.
– Но почему вы хотели, чтобы я его убил?
Нокс не отвечает. Я увеличиваю интенсивность. У него кривятся губы, сжимаются кулаки, он судорожно сдвигает колени.
Я холодно повторяю:
– Почему вы хотели, чтобы я убил Пиктона?
– Чтобы между вами возникла связь, которой я мог бы воспользоваться в своих интересах.
– Откуда вы знали, что я поведу себя именно так?
– Что ты набьешь карманы его пальто галькой и бросишь тело в океан, инсценировав самоубийство? Я этого не знал. Но надеялся. На самом деле я тебя проверял.
– Зачем?
Нокс глубоко вздыхает.
– Меня главным образом интересовало, какую линию поведения ты выберешь. По отношению к своему преступлению, к духу Пиктона, который будет тебя преследовать, к моей сестре и ко мне… Какой прекрасный путь ты прошел, мой мальчик!
Я еле сдерживаюсь, чтобы не взорвать ему брюхо адской болью.
Но лучше подведем итоги, а то карлик прибежит.
– Когда вы управляли моим воздушным змеем из машины, вы были один?
– Да.
– Других свидетелей не было?
– Нет.
– Ни водителя, ни прохожих?
– Нет.
– Спасибо.
Я возвращаюсь в меню «Болевое воздействие», щелкаю на опцию «Выбрать все» и ставлю интенсивность на максимум. Стрелка перескакивает в красное поле. Нокс опрокидывается на кровать, складывается пополам, корчится и воет, как раненый зверь. И тут вдруг у меня мелькает мысль, что его смерть не самое правильное решение. Я бегу за Эрмаком и говорю ему со сконфуженным видом:
– Кажется, я что-то не то нажал.
Он бросается в зал управления, торопливо отменяет мои команды, восстанавливает прежние частоты. Закрыв глаза, Нокс заваливается набок и тяжело дышит.
– Я же предупреждал – не выходить за зеленое поле! – вопит министр.
Прикинувшись напуганным, я шепчу:
– Он вдруг перестал отвечать… Я что – стер ему память?
Эрмак сжимает губы и открывает окно «История операций». Успокоившись, отрицательно качает головой и возвращается в главное меню.
– Вы уверены?
– Абсолютно! Чтобы стереть память, надо активировать вот эту частоту. А так ничего страшного.
– Ясно. Крутая штука: один клик, и в голове черная дыра?
– Да… НЕТ! – вдруг взвизгивает он.
Поздно. Я щелкнул по строчке, которую он выделил синим цветом. Нокс вздрагивает, широко открывает глаза, хмурит брови и прищелкивает языком, словно пробует что-то на вкус. Потом с беспокойством смотрит на цепи, которыми прикован к стене.
– Ты хоть понимаешь, что натворил?! – орет Эрмак.
– А разве эту команду нельзя отменить?
– Нельзя! Это конец! Полная тьма! Ты подчистую стер ему память, паршивец!
– Повежливей, я ведь не нарочно!
– Он стал овощем! – надрывается Эрмак. – Овощем!
– Ну и что, какая разница? Вы же всё равно посадите его на электрический стул!
– Но людей не убивают так просто! – возмущается карлик. – Должен быть суд, допрос, признание, ожидание приговора! Трансляция в прямом эфире! А о публике ты подумал? А о рекламных паузах? Чем, по-твоему, заинтересовать зрителей, если он ничего не помнит?
– Вы вбросите ему в чип нужные признания. Ведь так и было запланировано?
Разинув рот и побагровев, Эрмак смотрит на меня одновременно с ужасом и восхищением. До сих пор я был для него воплощением Добра, одним из тех наивных дурачков, которыми он манипулировал, которых уничтожал и давил цензурой. Если я освою его методы, он окажется не у дел.
– А не вернуться ли нам в музей, Джек? Спасибо за сотрудничество.
Эрмак никак не реагирует. Настолько он растерян. Сказать, что я доволен, – значит ничего не сказать. Я поворачиваюсь к экрану и бросаю последний взгляд на свежеиспеченного маразматика, который с недоумением разглядывает свои руки, не понимая, кому они принадлежат.
– Я вижу, ты очень горд собой, – с трудом произносит Эрмак.
Очень. Теперь, когда я стер память убийцы, я волен отменить убийство.
10
Мое ликование тает по мере того, как мы идем по коридорам, удаляясь от тюремных камер. Я сам себя не узнаю. Во всяком случае, без конца обнаруживаю в себе что-то новое и неожиданное. Есть от чего потерять равновесие. Даже странно, что меня это так мало взволновало.
Мне всегда казалось, что я хороший человек. Я радовался, когда мои близкие, любимые люди счастливы. А от всех остальных просто старался держаться как можно дальше. Я не знал, как это приятно – доставить боль врагу. Отомстить за себя, глядя ему в глаза. Играть с его страхом и страданием, видеть, как он жалок, как молит о пощаде. И высший кайф – это в конце концов простить его, чтобы он был вам благодарен. Правда, до такого я недотягиваю, ну да ладно. Я пока учусь.
И всё-таки мне не кажется, что я злодей. Скорее мне нравится ощущение власти. Двенадцать лет я провел в роли жертвы, но однажды обнаружил, что сменить амплуа очень легко. Нет никакой судьбы, есть шанс.
Я иду по коридору, а Джек Эрмак семенит сзади и отдает распоряжения по телефону, чтобы служба управления чипами в срочном порядке запрограммировала в мозгу Нокса ответы, которые смогут приковать внимание телезрителей на завтрашнем судебном процессе. Потом министр убирает телефон, догоняет меня и заискивающе произносит:
– Если Лили Ноктис спросит, что произошло…
– Я вас прикрою.
Отвечаю ему со всей серьезностью, как единомышленник. Он у меня в руках – и понимает это. Я пользуюсь его зависимостью от меня. До чего же приятное чувство! Страх того, кому покровительствуешь, слаще страха того, кого наказываешь.
Когда мы возвращаемся в выставочный зал, Эдна Пиктон уже собирается уезжать. Она рассеянно чмокает меня на ходу, а ее ковбой опять ерошит мне волосы. Они не заметили во мне никакой перемены. Выходит, то, что я сделал, не отразилось у меня на лице. Ладно, пусть уезжают. Этим двоим тут уже нечего делать. Рука в руке, они направляются в гардероб, стремясь не упустить то недолгое время, что им осталось.
– Всё прошло как надо? – спрашивает Лили Ноктис.
Она смотрит на меня пристально, с насмешливым любопытством.
Я уверенно отвечаю:
– Как надо.
– То есть… – уточняет министр госбезопасности, – был небольшой инцидент с компьютером, когда Томас…
– Не портите мне вечер, Эрмак, – перебивает Лили. – Завтра разберемся. Главное, наш юный друг смог решить свою проблему с моим братом.
И она подмигивает мне, будто знает, что я сделал. Не знаю, в какую игру играет со мной эта женщина, но меня тревожит ее взгляд – словно мы с ней заодно и она гордится мною.
Танцующей походкой Лили возвращается в буфет, опустошенный любителями халявного угощения. А я ищу отца. Осматривая все уголки выставочного зала, я встречаюсь взглядом с этим мерзким Антони Бюрлем. Он сразу же направляется ко мне, держа в руке пустой стакан, и начинает жаловаться:
– Мне страшно неловко… Ваш отец посоветовал мне пригласить…
Я перебиваю его:
– Где он?
– Думаю, в уборной. Он бросил меня внезапно, не договорив, и вид у него был очень нездоровый. Может, виной тому тосты с морепродуктами… Но перед этим он посоветовал мне пригласить вашу маму на ужин…
Я хмурюсь. Бюрль продолжает:
– Только я подумал, что, учитывая мою просьбу, это может быть неправильно истолковано… Как вы думаете?
Я смотрю на этого типа, переведенного в третий сорт. Почему отец дал ему такой совет? Чтобы загнать в тупик?
– Что мне делать, как вы считаете? – настаивает Бюрль.
Я отвечаю, что меня это не касается.
– Не скажите, всё-таки касается… Он посоветовал пригласить и вас тоже, чтобы вы познакомились с моей падчерицей. Она ваша ровесница.
Я еле сдерживаюсь. Только этого не хватало! Отец что, женить меня собрался? Мало того, что он нас бросил, так теперь еще хочет, чтобы мы с этим недоумком семьями дружили?!
– Как мы поступим? Вы сами передадите приглашение вашей маме?
Глядя ему прямо в глаза, я отвечаю:
– Забудьте нас, исчезните из нашей жизни, и я добьюсь, чтобы вам вернули категорию «Б». Ясно?
Багровея, он рассыпается в благодарностях. Но при этом зачем-то уверяет, что его падчерица будет рада со мной познакомиться и что мне многие позавидуют. Я поворачиваюсь к нему спиной. Этот тип глуп как пробка. Полный ноль в людской психологии. Как такое убожество делает карьеру?
Я направляюсь к выходу. Лили Ноктис и Джек Эрмак провожают меня взглядами, в которых я вижу восхищение.
На меня снова накатывает дурнота. Сегодня вечером атмосфера насыщена электричеством. Будто вокруг меня зреет заговор. Чем больше я стараюсь манипулировать моими врагами, тем яснее чувствую себя пешкой в их руках.