— Да как забрали-то? Как?! Тут ведь замки, коды!
Вадим сумрачно вздохнул.
— Не все ли вам равно?
— Конечно, не все равно! Что ты такое городишь!
— Ну, хорошо, объясню более популярно. Этих ребяток заманили в ловушку и вынудили подыграть бандитам. Устраивает такой ответ?
— Нет. Нам нужны подробности!
— Главная подробность заключается в том, что этот охранник сам выскочил из машины.
— Сам?
— Да, сам. Бедолага ринулся выручать похищенную супругу. А вместо этого схлопотал в бедро пулю. И коды ваши ему пришлось выложить. Иначе расстреляли бы и жену, и напарника. — Дымов повернул голову, взглянул в глаза Шматову. — Знаешь, капитан, формально он виновен, а чисто по-человечески — вроде как и нет. И хотели бы вам все рассказать, да боятся. Вы же разбираться не станете — посадите к чертовой матери — и все дела. А начальник охраны у них — тот еще зверь. Поставит на счетчик и спишет похищенное, как долг. Квартиры заберет, имущество опишет. А они тоже люди. И жить им как-то нужно, и семью кормить.
— Погоди, погоди! — Миронов потрясенно взлохматил шевелюру. — И ты все это узнал, посидев немного в машине?
— Я узнал это, взяв его за руку. Когда человек чего-то боится, все его страхи сами рвутся наружу. Так что при непосредственном контакте подобная телепатия не столь уж сложна. Ну, а этот парень боялся — да еще как! Его ведь до сих пор держат на мушке. Во всяком случае, так ему сказали те подонки. Дескать, если проболтается, потеряет жену. Вот и судите его по своим милицейским законам.
— А с ногой его ты что сделал?
— Так, пустяки. Небольшая терапия. Сами видите, как он прихрамывал. И то удивительно, что с таким огнестрелом заявился на работу. А я его чуточку подлечил. Как ни крути, пулевое отверстие — улика. А зачем парню лишние неприятности?
— Выходит, ты его пожалел?
— Верно, пожалел.
— Ну, а как тогда быть с законностью, с похищенными деньгами, с заявлениями терпил?
— А никак. — Вадим усмехнулся. — Видишь ли, капитан, тут мы опять упираемся в вилку, и приходится выбирать. Либо мы губим парней, либо не губим. При этом истинных виновников мы в состоянии наказать при любом раскладе.
— Ты уверен, что при любом?
— Абсолютно. Все, что мог вам поведать инкассатор, теперь расскажу я. И даже значительно больше.
— Как это?
— Да так… Ум видит одно, глаза — другое, тело — третье. Я попытался разговорить его тело, и кое-что, кажется, узнал.
— Бред какой-то! — Шматов фыркнул.
— Бред там или не бред — это время покажет. А топить ребят все-таки не стоит. Играть в героя со стволом у виска, да еще когда тебе угрожают смертью близких, сможет далеко не каждый. Собственно говоря, это даже не предмет героизма. Тут иные материи работают.
— Какие еще, к черту, материи!
— Более тонкие. — Вадим улыбнулся. — Например, любовь к людям, которых ты спасаешь.
— По-твоему, это все оправдывает?
— По-моему, да.
— Ну, еханый бабай! Вляпались — так вляпались! — Шматов сердито засопел. — Воспользовались, называется, услугами экстрасенса!
Миронов задумчиво посмотрел на напарника.
— Ладно, Потап, не кипятись. Возможно, он и прав.
— Да какое, блин, прав! Это, Сережа, уже не бирюльки, а чистой воды укрывательство!
— Может, и так, только знаешь, я вдруг представил, что вот также и нас с тобой однажды в оборотку возьмут. И что делать? То есть, значит, пистолет к твоей башке, а мне — ультиматум. Либо, значит, баксы из служебной кассы, либо прощайся со своим корешем.
— И что?
— Да ничего. Возможно, отдал бы я эти чертовы баксы. Хоть и дурацкая у тебя башка, а ведь другой такой все равно нет. И друга такого у меня тоже никогда уже не будет.
— Придурок!
— Может, и придурок, а сказал все, как на духу. — Сергей отвернулся от Потапа, напряженно уставился на дорогу.
— Вы вместо того, чтобы цапаться, — добродушно вмешался водитель, — лучше пирогов пожевали бы. Я ведь сразу предлагал! Настюха у меня их здорово печет. Особенно капустные. Мистика там или не мистика, а вся злоба людская — от голодного желудка. Это я вам точно говорю. Бери, Серега! И вы хватайте, пока есть что хватать.
— Пожалуй, что и кстати. — Дымов взял пару пирожков у Николая, протянул насупленному Потапу.
— Пожуй, капитан. Действительно с капусткой и действительно вкусные.
Шматов что-то проворчал сквозь зубы, но пирог взял.
Глава 17
Наклонив голову, Изотов неловко прикрыл глаза очками. Зрение у него было вполне нормальным, однако от иных пациентов он действительно предпочитал прятаться. Тому имелись веские причины.
В жизнь земных женщин Саша Изотов входил, как в морские порты — чаще всего играючи, с шутливой пальбой из палубных орудий, но иногда через слезы и умение выслушивать, через собственное непоказное сочувствие. Как бы то ни было, он занимал свое, а не чужое место. Вадим был гением, но он решал проблемы радикально, прибегая к своим необычным способностям. Однако не все беды излечивались подобным образом, — масса людей нуждалось просто в участливом собеседнике, в общении с человеком, советы которого принимались бы легко, без насилия над собой. Именно эта роль удавалась Саше Изотову более всего. В несколько посещений он неожиданно становился составным элементом чьей-то судьбы, громоотводом, способным разряжать чужое несчастье. Выплакивая Изотову свои беды, женщины чувствовали непритворное облегчение и однажды, поднимая взор, вдруг видели перед собой симпатичного молодого человека, в глазах которого угадывалось доброе понимание. И нередко неизбежное случалось. Изотов просто не мог отказать слабому полу, поскольку отказ граничил с предательством, вновь сбрасывая человека в пропасть его прежних несчастий. И потому даже мысленно он не называл это романами, прибегая к излюбленным терминам психотерапии. Вероятно, об этой стороне негласной практики коллеги догадывалась и Раиса Дмитриевна. Иначе не посылала бы к нему одних только женщин. В конечном счете директора волновали результаты, а результаты (если можно вообще как-то оценивать работу психиатра!) у Александра были действительно знаменательные. И то сказать — на фоне усталых и раздраженных врачей из психиатрических и наркологических клиник он выглядел очень даже неплохо.
В сущности все объяснялось просто: женщины приходили к нему на прием, и он вникал в то, во что вникать порой совершенно не хотелось. Но так уж устроено природой: прилипнуть к смоле куда легче, чем отлипнуть, и, спустя какое-то время, Изотов начинал понимать, что он уже не чужой в жизни того или иного человека, а значит, и беды пациенток становились в какой-то мере его собственными. Потому и не получалось шутить и улыбаться в иные минуты. Именно в такие минуты он надевал очки с зеркальным напылением. Попросту не хотел, чтобы в глазах его посетительницы вдруг видели столь не свойственную ему ярость.
— …Я ведь уже рассказыввала, что работаю продавцом, — всхлипывая продолжала свое повествование Маргарита Павловна. — В магазин отправляюсь рано, домой возвращаюсь после девяти. Отдел у меня овощной, — так что весь день перебираю то лук, то морковь, то картошку. На руки потом глядеть страшно. Опять же на ногах все время. Еще удивляются потом, почему у женщин сплошь и рядом варикоз. Я, конечно, понимаю, в наши дни это не самое страшное. Вон какие страсти по телевизору показывают! Тут — воюют, там — взрывы с оползнями. А все одно — работка не сахарная. За день, бывает, до трехсот покупателей обслужишь. А знаете, сколько из этих трехсот говорят мне «спасибо»?
Изотов покачал головой.
— Могу только догадываться.
— Вот-вот! Едва ли десятая часть. Зато каждый третий норовит гадость сказать. Я ведь — кто для них? Дешевая торговка. Коли на развес торгую, стало быть, обязательно приворовываю. Да еще норовлю что почернее да погнилее всучить. Само собой, возвращают, требуют перевесить, могут и в лицо той же картофелиной запустить. Иной раз видишь какую-нибудь стервозную бабулю и наперед начинаешь скалиться, выбирать ей покрупнее да получше. Чтобы, значит, без ругани обошлось. Только все равно нарываешься…
— Вы хотели рассказать о Даше, Маргарита Павловна. — Мягко напомнил Изотов.
— Что Даша, — женщина снова всхлипнула, — разве я такую судьбу ей готовила? Забирала из детдома все равно как родную дочку. Да вы бы сами на нее взглянули — не подумали бы ничего такого. Хрупкая, тоненькая, глазки как васильки. А как начала мне рассказывать, что у них в детдоме творится, так мне мой магазин раем показался. До чего дошло — с восьми лет начинают пользовать мальцов! И девчушек и пацанчиков. Это же какими зверьми надо быть, чтобы заниматься таким изгальством! Даже порадовалась — хорошо, мол, что забрала от греха подальше. Думала, пристрою девочку за прилавком, — поработает пару месяцев, оживет, приоденется, осмелеет, да куда там! Эти твари и тут ее нашли. Дождались конца смены, подкараулили на улице и запихнули в машину. Только на утро и объявилась…
— Вы успокойтесь, Маргарита Павловна. — Изотов налил из сифона газированной воды, протянул женщине стакан. — Мы обязательно вам поможем.
— Да как вы поможете! — она шумно отхлебнула, неловко раскашлялась. — Туда сам племянник нашего мэра наведывается. Там ведь давно уже настоящий бордель для городской элиты. Чиновников ублажают, работников прокуратуры, даже кого-то из депутатов. Находились, конечно, добрые люди, пытались посылать проверяющие комиссии, да что толку. Разве сами детишки в чем признаются? Для них это ведь стыд голимый. А потом их же еще и наказывали, доискивались — кто и что налево сболтнул. Слышала, даже, что людишек из той комиссии на ковер вызывали. К начальству, значит, повыше.
— А кто именно вызывал, не знаете?
— Откуда же мне знать. Я человек маленький. Знаю только, что сидят те сволочи на своих местах крепко. А этот директор их, в смысле, значит, детдомовский, еще на Берию страшно похож. И такой же, видать, охочий до сраму. Помощник у него — длинный такой, кучерявый, Геной зовут, — тоже скотина хорошая. Он при нем вроде слуги. Дергает детей по заказу, кому, значит, какую. По возрасту и по росту… Может, и среди ночи поднять, если кому из гостей приспичило. Конечно, и сам под шумок балуется. Я пыталась с ним однажды поговорить, когда он за Дарьей приезжал, так пересказывать стыдно, чего от него наслушалась. Ножиком грозил, ругался. А про Дарью сказал, мол, мы своих примадонн просто так из детдома не отпускаем…