Здесь она была чужеземкой, а значит, могла быть кем угодно.
– И вот, значит, я, – сказала она, махнув рукой на огонь, словно там тянулись летние улицы Долгогорья, – драпаю, как сволочь, а этот молокосос-охранник вопит, и плащ на нем вздулся, как парус, потому что пояс-то мы с него стырили!
Уллин хохотал до упаду, по щекам побежали слезы. С ними сидели двое из его барака: один высокий и худой, как древесный саженец; у другого шрам оттягивал правое веко, когда он улыбался. Имен обоих Алис не помнила, хоть те раньше их называли. Они вместе расположились у ответвления переулка, закутавшись в кожу и шерсть. Дыхание испарялось белой, как облака, густотой, но Алис не чуяла холода. Уллин притащил чугунный поддон под костер, и они пожарили куски мяса на тускло-багровых угольях, а дальше жгли пучки трав, и после сладкого, душистого дыма ей стало тепло, приятно широко и пространно.
– Он сто пудов обдристался, – сказал тот, что со шрамом.
– Занятно, что ты об этом упомянул, – отозвалась Алис. – Потому как слушай, что было дальше.
Уллин откинулся к растрескавшейся от мороза стене, свесил голову на руки – выглядывал только краешек его ухмылки. Не очень понятно, к чему призывал его икающий смех, – замолчать или рассказывать дальше. Она продолжила рассказ.
Похоже, вот чем Уллин и его братва занимались долгими часами темноты: пили и обменивались байками. Ей нравилось, что в их историях содержалось поровну как подвигов в духе древних преданий, так и курьезных собственных унижений. Когда Уллин ржал над ней, это не уязвляло, поскольку и над собой он ржал точно так же. Алис дошла до той части рассказа, когда ночные горшки подобно желто-коричневой туче разверзлись над Долгогорьем и стражем, – и в это время на улице показался какой-то старик, чапавший мимо них. На нем была лисья накидка, уши закрывала расшитая шляпа. Он сердито щерился на холодрыгу или на их четверку, а может, на все сразу. Когда высокий парень отвесил небольшой поклон, старик лишь ускорил шаг. Алис видела, как Уллин подумывал о том, не отправиться ли за ним и освободить от тяжести меха и кошелька, но потом решил, что не стоит возиться.
– Ага, так твой Дарро был одиночкой? – сказал вместо этого Уллин. – Я его толком не знал, только по… – Он изобразил ладонью неопределенный жест. Когда он предупредил, что об Андомаке и работе на нее они и заикаться не будут, то был крайне серьезен. Так серьезно он еще не подходил ни к чему. А еще Уллин знал либо догадывался, чего от него хотела Алис – своего брата. И в этом не ошибался. Любая история, любой клочок жизни, прожитой Дарро и от нее сокрытой, стоил куда больше оставшегося после него золота.
Тот, что со шрамом, достал из кармана бутылочку и отпил. Пустить по кругу не предложил. Уллин сделал глубокий вдох и выдул струйку пара. На морозе его дыхание казалось осязаемым, будто из пуха.
– Помню, как-то раз я с ним шлялся, – сказал Уллин. – С год примерно назад. Как раз тогда его встретил.
Это было уже интересно. Получается, Дарро выполнял задания Андомаки только один год? Тут до нее дошло, что Уллин ждет ее реакции, и пауза чуточку затянулась.
– Да, да?
– Мы кой-чё сотворили, а после зависли в пивнухе – у каналов, в Притечье.
– Я на долбаную реку ни ногой, – сказал высокий. – Вода ее ненасытна. Я где родился – там пригодился.
– Ну а я – там, куда вызовут, – сказал Уллин. – Короче, была в том кабаке деваха – волосы черные как смоль и прямые, как нитка на катушке. Не припомню, как звали.
– Нел? – подсказала Алис.
Ниже по улице обогнула угол невысокая женщина. Обмотанная серым тряпьем, она мерзла, пригибая голову в капюшоне. Алис, едва заметив, сразу перестала обращать на нее внимание и отвернулась.
– Может, и так. Не вспомню. Но она нарывалась на драку с каждым, кто к ней приближался. А в том месте, в заведении, было правило – острую сталь оставляй перед дверью. И вот, значит, сидим мы с Дарро там, на двоих ни ножа, а эта подруга скалит зубищи и вскидывает кулаки. Дарро, со своим голым пупком, на нее что-то там вякнул, так она на него поперла, будто на заклятого врага. Вот только Дарро не забыл прихватить свою дубинку. Помнишь такую?
– Из прочного дуба, – кивнула Алис. – С одного конца обмакнута в свинец.
– Ты вроде сказал, что вы оружие перед дверью сложили, – сказал парень со шрамом.
Уллин поднял палец, как университетский преподаватель, отмечая важный момент своего выступления.
– Острую сталь. Я сказал, мы все наши режики оставили у дверей. Тяжелая палка явно не острый клинок, в том то и была фишка Дарро. И вот, чудесная молодая дама понимает, что сама начала кое-что, что для нее хорошим не выйдет, и глазища у ней…
– Алис?
Женщина в обертке серых лохмотьев остановилась возле них, и из-под капюшона невероятным образом показалось лицо Сэммиш. Щеки у нее потемнели на холоде, верхняя губа блестела от соплей. К ресницам прицепились снежинки. Алис приняла к сведению, что идет снег. Попыталась встать, но не ожидала, что это окажется так тяжело. Задумалась, сколько же пучков трав они сожгли и давно ли она, ничего не чувствуя, сидит на промозглом ветру.
– Ты че, ее знаешь? – спросил Уллин одновременно со словами Сэммиш:
– Ты как вообще?
Алис не сразу распутала в голове два вопроса, а потом повернулась к Уллину.
– Щас приду. – Она сделал шаг вперед и взяла Сэммиш за руку. Цель была оттащить девушку в сторону, но оказалось, что вместо этого Алис на ней повисла. – Ты чего здесь забыла?
– Тебя ищу, – сказала Сэммиш. – А ты чего здесь забыла? Тебя уже много дней никто не видал.
– Я… работаю, – ответила Алис, но это было не совсем верное слово.
Сэммиш встревоженно огляделась.
– Ты сейчас выполняешь задание для них?
– Работаю… в другом смысле, – сказала она.
– Я за тебя переживала. Вдруг стряслось что-то нехорошее.
За спиной Уллин что-то сказал. Высокий зашелся своим долгим, блеющим смехом. Алис упустила шутку, понимая, что Сэммиш видит, как подруге охота ее спровадить. И приняла невозмутимый вид, словно играла в плитки.
– Ничего со мной не случилось. Просто хотела узнать новое. Про Дарро. Про его работу. – Каблук уперся в скользкую льдинку, и она пошатнулась. Дорога, казалось, перекатывалась и волновалась, как река после бури. Она потрясла головой, прочищая мозги. – Как ты меня нашла?
– У Тамниса родич служит на Зеленой Горке. Он сказал, будто встретил девушку, похожую на тебя, пару дней назад у фонтана. А другого места, откуда начать, у меня не было.
– И сколько времени ты меня уже ищешь? – спросила Алис.
Сэммиш пожала плечами и повторила:
– Другого места, откуда начать, не было.
Громкий лязг заставил Алис обернуться. Уллин перевернул чугунный поддон, вытряхивая угли на подзамерзшую ночную слякоть. Зола яркими светлячками вспыхнула в воздухе, сразу темнея. Возле деревянных долгогорских построек такого не могло произойти никогда, поэтому каменные стены вокруг вдруг стали казаться волшебными. Всякие вещи, невозможные в знакомом ей мирке, здесь оказывались выполнимыми. Высокий завозился с поясом, достал член и принялся мочиться на еще тлеющие угли. Уллин встретился взглядом с Алис, вскинул руку на прощанье и побрел прочь. Видимо, ночка кончилась.
Она поразмыслила о двух других – те еще торчали здесь. От Андомаки они не брали заданий и с Дарро знакомы не были. Ей лично они никто. Дыхание ветра закружило метелью падающий снег.
– Ну что же, ты меня нашла, – произнесла она. – Я тут, я цела и здорова. Значит…
– Глазам не верю, что ты сидишь на улице в такую погоду. Так вот люди и мрут.
– Вот уж нет.
– Мрут, мрут. Особенно когда так надерутся, что не чувствуют холода. Как Ярро Конниш два года назад. Его нашли свернувшимся возле дома Ибдиша с недопитым бурдюком вина в руке.
– Я – не он, – сказала Алис, резво двинувшись на юго-восток, в сторону Коптильни. Она уже заметно устойчивей держалась на ногах, Сэммиш даже пришлось припустить, чтоб не отстать. На сердце лежала сложная смесь негодования, сожаления и задора. Части ее хотелось опять оказаться с Уллином и неизбежным злом в виде его друзей, травить байки, хохотать и накачиваться дымом. Но другой части, как сейчас стало ясно, страшно хотелось спать. Она не знала, сколько пробыла в этом переулке и как долго уже длилась ночь. В облачном небе ни луна, ни звезды ничего не могли подсказать. Уллин наловчился делать ночь короткой.
– Домой дорога неблизкая, – проговорила Сэммиш.
– Я домой не иду, – сообщила Алис.
– Хм. Ну ладно. – Голос Сэммиш заглох, словно Алис затронула рану. – Тогда я должна…
– Етить твою мать, и ты не идешь. Кончай ныть, и погнали со мной.
Улицы Камнерядья в темноте были тихими и спокойными. Несколько попавшихся встречных шли пешком, и Алис, ведя за собой Сэммиш, обогнала тележку с древним, усталым осликом, но двери мастерских, складов, цеховых залов и рынков все были заперты. Из некоторых окон повыше, где семьи хозяев и слуги еще не легли, пробивался свет, но таких была горстка. По большей части город экономил свечи и лампадное масло. Алис остановилась у прохода с высокой железной калиткой, достала из рукава ключ. Когда же, закрыв калитку за ними, она провернула замок, Сэммиш приняла такой потерянный, кроличий вид, что Алис взяла подругу за руку перед тем, как повести в темноту.
Купеческое семейство, сдававшее комнату, промышляло солью и частными займами и за ее скромное пристанище запрашивало неслабо. Жилье было тесным, точно могила, зато примыкало непосредственно к кухне. Камень излучал остатки тепла очага, даже когда кухарки давно уже спали. Алис гадала, имелись ли у Дарро похожие договоренности. Укромные точки, чтобы залечь на дно, разбросанные по всему городу. По ее представлениям, выходило, имелись. Она на это надеялась.
Ни свечи, ни лампы здесь не было, так что она впотьмах подвела Сэммиш к соломенному матрасу, впотьмах отряхнула плечи и рукава плаща от тающего снега. В дверь поскребся котяра-мышелов, живший в переулке. Алис впустила и его. Пара блох – небольшой риск за дополнительное тепло.