Женщина стихла. По щеке покатилась слеза. С глаз Сэммиш натекло уже куда больше дюжины слез. Вздох Саффы прозвучал тяжелее рыданий.
– Мы должны принять решение, – заметил Горо. На Сэммиш он не смотрел.
– Должны ли?
– Над тобой по-прежнему висит угроза. Может статься, ты будешь в опасности до конца своих дней. Может, нет. Но сейчас это так, и отчасти – из-за нее. Она знает, кто ты, и, если ее отпустить, другие тоже узнают.
– Не узнают, – сказала Сэммиш. – Я никому не скажу.
Горо пожал плечами:
– Поверить тебе или верить себе? Тебе, конечно, выгодней первое. А по мне – весомей второе. И для нее тоже.
– Нельзя же просто меня убить, – сказала Сэммиш.
– Да это вообще-то несложно.
– Нет, – заговорила Саффа. – Это мы просили ее явиться сюда, пускай сами не знали, что просим. Она пришла на наш зов.
– Или приперлась по совпадению. Да и не суть. В твоем положении это все едино проблема, как ни крути.
– Возможно, убить ее было бы мудрым поступком, но вместе с тем очень неблагодарным, – сказала Саффа. Она оборотила взгляд темных усталых глаз на Сэммиш. – Иди. Спасай подругу, коли сумеешь. Не упоминай про меня и не приходи сюда больше.
21
Головной Храм Братства Дарис был открытым для прихожан. Там высились колонны из резного мрамора цвета сливочного масла, алтарь круглый год покрывал свежий розмарин, и колокола отбивали часы сообразно небесной гармонии. Однако вовсе не в нем Андомака и ее преданные послушники вершили свои ответственные деяния. Для этого существовал внутренний храм.
Располагался он в глубине владений: округлое помещение без окон и дверей, окруженное лабиринтами коридоров. Для правильного исполнения обрядов требовалось, чтобы зал не была отрезан от города, но ничто не мешало сделать его труднодоступным. Воздух внутри стоял свеж, хоть и недвижим, словно в глухой чащобе. Лампы горели в точках фокусировки, вписывая в круг храма звездное небо и пути богов. Рождение и смерть, измена и верность, чистое и смешанное – все это было представлено отмеренными пересечениями света и тьмы, каменным жертвенником, убранством стен и высоким сводом потолка. В юности Андомака проводила во внутреннем храме целые дни. Там она причащалась, приобщалась к тайнам, из коих складывалась суть ее естества. Это был больше чем отчий дом – истинное сердце ее города и ее божества. И вместе с тем – обычная древесина и воск, что не отбирало у чуда ни крохи. Назначение этого места – призывать к себе истончение мировой ткани. Там открывалась тропа, куда времена перемен – Длинная и Короткая Ночи, первый заморозок и первая оттепель, ночь между успением князя и возложением венца на наследника, миг от рождения до первого вдоха – скликали прорехи в миропорядке и внутренний храм радушно принимал их скрытую, затаенную мощь.
И сейчас, в сумерках после кратчайшего в году заката, Андомаке полагалось быть там.
Вместо этого она сидела в малой дворцовой гостиной у очага, попивала лимонный чай с молодой кузиной, Элейной а Саль, дочерью князя. Под красными от слез глазами девушки набухали мешки синяков. Она воспылала любовью к мужчине, более низкому по положению, а отец… отец вел себя странно. Элейна боялась, что ради защиты возлюбленного – чье имя не называла из-за превратной суеверности либо запоздалого приступа благоразумия – должна будет его оставить. Ничтожность на грани фарса. На весах качается судьба целого города. Исполинские силы истории и волшебства разыгрались подобно незримой буре, а этой деве все невдомек. Подготовка позволила Андомаке оценить собственное презрение со стороны и добавить его в копилку знаний о городе и себе самой.
– Он попросил меня прийти, и я пришла, – всхлипнула Элейна.
– В его казармы? – уточнила, якобы запутавшись, Андомака.
– Нет. В дом его семьи, в Речной Порт. Я не знаю, как дальше быть.
– Слушайся сердца, – молвила Андомака. – Оно лучший наставник, чем я.
Элейна кивнула, будто в этих словах скрывался глубокий смысл.
Андомака пожала девушке руку и удалилась, с трудом сдерживая вздох, пока не оказалась за пределом слышимости. Потом ускорила шаг. Понимая, что в доме Братства ее уже заждались, спешила она не по этой причине. А потому, что ей самой хотелось поскорее отсюда уйти.
Дворец был темнее поместий Зеленой Горки, более мрачен и замкнут. Его прошлое в качестве вооруженной крепости проглядывало сквозь толстые стены и узкие окна-бойницы. Светильники съедали весь воздух. Ощущая строение скорее тюрьмой, чем вместилищем власти, Андомака рада была побыстрей оказаться на уличном, морозном просторе. Ее ожидал экипаж – а с ним и Трегарро. Слуги помогли взойти на подножку, и не успела защелкуться дверца, Трегарро стукнул в крышу, а возница пустил коней рысью. Дворцовый сумрак уступал место сумраку Зеленой Горки. Андомака тонко улавливала различие между ними.
– Не нравится это мне, – поделился Трегарро. – Нас подозревают.
– Ничуть.
– Они прознали про нас.
– Ничуть.
– В эту самую ночь, избранную для повторного обряда, ей вздумалось вызвать вас для беседы? Скажите еще, что это не попытка нас пошатнуть.
– Да ты, поди, никогда не был молодым и влюбленным? – ответила Андомака. Жестоко, но Трегарро притворился, будто она не всерьез.
– Таким, как княжна, никогда.
– Она на полпути от яслей до брачного ложа. Известный ей мир ограничен осязанием ее кожи. Ничего из наших занятий для нее просто не существует. Это – обычное совпадение.
– Чары и совпадения. Не нравится мне такое.
Карета, наскочив на булыжник, загремела, затем выровняла ход. За маленьким окошком уже виднелся дом Братства Дарис с горящими факелами у дверей. Андомаку укололо неподдельной тревогой. «Что, если обряд снова потерпит крах?» Она отогнала беспокойство.
– Если болтовня втрескавшейся глупышки способна меня отвлечь, значит, провал мой заслужен, – произнесла она.
Андомака никогда не спрядала нить до кончины князя Осая. Тому не было повода. Но в данном обряде она разбиралась, поскольку выучила их все, и, когда настало время, к церемонии была определенно готова. Ни она, ни князь Осай не предвидели скрытого во дворце врага. Но когда дядю стало подводить здоровье, накопившаяся в городе гниль начала проступать. Потерялся кинжал. По природе своей города он покинуть не мог, не просигналив об исчезновении, но в какой-то момент между взошествием на престол и финальным недугом князя Осая кто-то забрал орудие из его святого пристанища. Последние недели жизни Осай провел, надзирая за выковыванием нового клинка. И, еще более строго, за приближением личной тайны: ребенка княжеских кровей с Медного Берега.
До того как престарелый властитель успел подготовить прочие обереги и чары, к нему пришла смерть. Мир вступал в очередной промежуток истончения, и новый кинжал, склянку с кровью Бирна а Саля и посмертное имя князя пришлось принимать Андомаке.
Продолжение жизни целого города, его заветное сердце, было доверено ее рукам. Из ее рук оно выпало и разбилось. Новый клинок рассыпался на куски. Следующим утром, венчаясь на княжение, Бирн а Саль предстал вместе с собственным духом, впервые за много веков. Заговор против Китамара преуспел, пусть и на короткое время. Сейчас, при развороте года назад, она могла предпринять первые действенные шаги к выяснению причин. Начало положит обретение Китамаром если пока не престола, то голоса.
Экипаж въехал через ворота на внутренний двор Братства Дарис, вверх по длинной дорожке, и остановился у входа в храм. Здесь ожидали лакеи в цветах Братства и ее дома Чаалат. Трегарро, не желая ждать, пока приставят ступеньки, спрыгнул на гравий и решительно двинулся вперед, удостовериться, что все на местах к ее появлению. Андомака не задерживала его. Это его обязанность – беспокоиться и суетиться, как ее – прогибать реальность под свою волю и волю города. Позволять прислуге, такой как Трегарро и эти лакеи, служебное рвение было не менее важно, чем им – почитать ее власть. Каждый на своем месте, каждый выполняет отведенную роль.
Когда она вошла во внутренний храм, свечи уже горели. Младший жрец сидел на стуле у алтаря и выводил на арфе замысловато-мелодичный перелив. Ее тело по давно выработанной привычке расслабилось. Андомака вытянула руки, проводя свою волю сквозь кончики пальцев, чтобы осторожно и последовательно ощупать воздух, окружающий мир, пространство меж прочих пространств. Реальность показалась ей мягкой. Ломкой. Податливой. Трегарро посмотрел на нее с немым вопросом. Она ответила улыбкой. «Да».
– Приведите мальчишку, – распорядился он. – Пора.
Андомака прошла к алтарю. Кинжал уже лежал на жертвеннике, как должно было быть той ночью при сожжении дяди. Его посмертный знак был выписан на желтом свитке возле черной чаши, наполненной водой из Кахона. Свиток не обязателен, но приятно, что он тоже был здесь. Пусть этот элемент лишь подкреплял ее уверенность – уже немало.
Вошел мальчик. Он выглядел окрепшим по сравнению с тем, каким его привезли из логова работорговцев. Во взгляде появилась твердость. Лицо неправильной формы и кожа не того оттенка, однако эхо князя Осая явственно прослеживалось по губам и изгибу бровей.
– Добро пожаловать, – приветствовала она на его родном языке. На лице мальчика вспыхнула надежда, но стоило ему приглядеться поближе, и надежда угасла.
– Вы убьете меня? – спросил он на том же наречии Медного Берега. У него был приятный голос. Мелодичный и более звучный, чем предполагало телосложение.
– Что такое смерть? – задала она встречный вопрос. И не получив ответа: – Дай руку.
Мальчик стоял неподвижно. Большего она не ожидала, хоть и надеялась. Повинуясь ее жесту, из тени выступили двое храмовых стражей. Гул арфы разнообразился, в ароматном воздухе зазвенели сложные обертоны. Ее омыла дрожь предвкушения. Лишь предвкушения, сказала она себе. А ничуть не страха. Стражи опустили мальчишку на колени.
– Вы моей крови, – заговорил мальчик. – Вы моя родственница.