Из всех китамарских округов зима затронула Речной Порт в меньшей степени. Снег со льдом лепились по затененным углам и обочинам, но колеса телег, сапоги, лопаты и песок расчистили основные дороги. Пока светило солнце и не сильно донимала метель, здешние улицы могли похвастаться музыкантами, готовыми сыграть за пару монет, и зазывалами, возвещавшими о выдающихся качествах какой-нибудь харчевни, бани или чайной. Долгогорцы, может, и обнищали хуже собак, думала Алис, но хотя бы сносят свое положение с достоинством. Они те, кто они есть. Живущие в Речном Порту имеют деньги и какую-никакую власть, однако в уплату за то носят размалеванные, улыбчивые маски, за которыми напрочь стираются лица. Обеспечены, да – но без продыха подневольны.
– Как насчет вон того? – спросил Уллин, кивая на угол дома. Алис присмотрелась к постройке. Какой-то склад – в желтой штукатурке, с широкими красными дверями, в настоящий момент закрытыми с улицы. Над ними торчали окна с распахнутыми, невзирая на холод, ставнями и яркими занавесками под козырьками, которые были некогда в тон дверям, а ныне выцвели в темно-розовый. Новый ряд окон, повыше, наверняка относился к спальным комнатам хозяев, а последний, тоненький и ближний к небу, – для слуг и не слишком почетных гостей. К двойным створкам жилого этажа с улицы вел пролет каменной лестницы с тонкими колоннами по бокам – в подражание сооружениям Зеленой Горки.
Алис поглядела вверх и вниз улицы, не высматривая опасность, а стараясь припомнить, какие ближайшие отсюда дома они уже проверяли и как давно. Слева внизу был участок за забором, куда они стучались четыре дня назад, а больше и ничего.
– Почему нет, – сказала она. – Ты или я?
– Этот на мне, – сказал Уллин. – Ты иди следом – прикроешь, если понадобится.
Она скупо кивнула, изображая повадку воображаемого Дарро. Получалось уже довольно естественно. Чуть пройдя по улице, привалилась к стене, откуда незаметно могла видеть и слышать все, что произойдет. Кивнула Уллину приступать.
Уллин резво подобрался к дверям склада и дважды шлепнул по ним открытой ладонью. Алис ждала. Прокатился фургон с кипой матерчатых тюков, накрытых от сырости промасленной парусиной. Возчик не удосужился на них посмотреть. Уллин заколотил снова. Они проворачивали эту тычку не раз, и Алис приловчилась считывать манеру напарника сутулить плечи и переносить вес с ноги на ногу. Он уже собирался отойти, как дверь, скрежетнув, открылась, и из проема высунулось старческое лицо.
– Мне нужен Гаррет, – сказал Уллин.
– Отвали на хер, – доходчиво и без всякого запала проговорил растрепанный старик. И начал закрывать дверь.
Уллин сапогом перекрыл ход створки.
– Без обид. Мне и говорить с ним не надо. Только передайте ему мое сообщение, хорошо?
– С монеткой за доставку? – уточнил растрепанный дед. Это был развод. Все, что им было нужно узнать, – живет ли в доме Гаррет, и если да, сын ли он хозяев-купцов, а не поваренок или, там, конюх. Если предлагать деньги, то слуги, конечно, их возьмут, наобещав доставить послание тому, кого и на свете-то нет, а потом поздравят себя с успехом своей жалкой тычки. За такое поведение Алис их не винила, но определенно презирала за мелочность.
– С моей благодарностью, лишь бы только Гаррет его получил. – Уллин не сказал ни да, ни нет. – Он сейчас здесь?
Растрепанный поразмыслил, и лень его взяла верх над жадностью.
– Здесь нет никого по имени Гаррет. Ты ошибся дверью.
– Точно? Я слыхал, он сын хозяина дома.
– Тогда прочисти уши и убери ногу от двери, пока я тебе колено не сломал, говнюк инлисский, – благожелательно высказался дед.
Уллин рассмеялся, отступил и изобразил вычурный поклон закрывающейся двери. Алис шлепнула его по плечу:
– Не рисуйся, – остерегла она.
Охота, на которую вышла их пара, подчинялась правилам: не используй часто одинаковые приемы; дай улице несколько дней отдохнуть, а не стучи во все двери разом; не нарывайся на неприятности; не говори того, чего нельзя потом взять обратно; веди себя поскучнее, чтоб о тебе не пошли пересуды, – все эти установки сводились к стержневому указу: подмечай, но не засветись. Жаль, что с ними нет Сэммиш. Уж к чему, а к такой деятельности у нее талант, а еще Алис, как ни странно, скучала по подруге. Здорово было бы провернуть тычку со своими, из Долгогорья.
– На север? – предложил Уллин. – Давненько мы не шлялись у городских стен.
– Я не против.
Они развернулись и пошли вдоль улицы в ногу. Алис с напрягом в мышцах попадала в ритм длинных шагов Уллина. Разумеется, для шустряка с Камнерядья такая работа была непростой. Для начала, на этом берегу реки он здорово выделялся. Тут заправляли ханчи, но Уллин, понимая, что оторван от привычного окружения, выделывался почем зря. И так выпячивал свою невозмутимость и непринужденность, что скорее казался смущенным и скованным. Алис это подбешивало, но быть в его компании было приятней, чем без. С учетом карантина, закрывшего полдюжины улиц Камнерядья, стоило благодарить, что он вообще сюда выбрался. Идя бок о бок, они разговаривали. Уллин в основном, конечно, нес дичь и чушь, издевался за глаза над всеми подряд да городил байки, явно не выдерживающие пристрастного разбора. Но в них хватало упоминаний о Дарро, и Алис охотно бралась отсеивать шлак.
Уллин, по собственному признанию, родился третьим сыном медника и провел раннее детство плескаясь в грязном канале, протекавшем через Коптильню. Братья заняли отведенные их семье места в гильдии, а ему пришлось вкалывать на прожитье самостоятельно, чем он и занимался, выполняя разовые задания для себя и людей, готовых платить. Трегарро набрел на него пару лет назад, когда старый князь крепко держал власть и не было даже намеков на его недуг. Бледная женщина не входила в круг знакомств Уллина, пока тот не повстречался с Дарро. Алис отложила в голове эти сведения. Андомака проявляла интерес не к Уллину, а к Дарро, и это рождало приятное ощущение. Как если бы Алис заработала очко в игре по не совсем ясным правилам.
Если ему верить, Уллин разбивал сердца, а также вскрывал кошельки и окна по всей западной половине города, не считая дворца. Связываться с красными плащами не входило в его оплату, пояснял он со смехом.
В небольшом двухэтажном домике у самых северных ворот Алис наболтала старушке, что несет записку от врача Гаррету, хозяйскому сыну, о том, что им обоим известно. Подразумевалось, что вымышленная девушка могла подхватить «веселую болезнь», и, загоревшись от любопытства, старушка показала, что Гарретов у них нет, но, может, послание адресовано Гошену, который работает зеленщиком на углу? На длинной, изгибавшейся к реке улице Уллин вызвался предупредить молодого повесу Гаррета о слухе, переданном общим другом, который, вероятно, вовсе и не друг. Но единственный тамошний Гаррет благополучно разменял шестой десяток и больше пекся о подагре, чем о досужей трепотне в кабаках.
Зимнее солнце опускалось медленней, чем в канун Длинной Ночи, однако уже притулилось на плече Старых Ворот, а холодный ветер оживился, когда они побрели обратно к реке. Алис невольно вспомнила о соляном складе, где они с Сэммиш прижали опозоренного синего плаща. Не прошло и полгода. Казалось, то была чья-то другая жизнь.
– Еще один, а потом супец и пиво, – высказался Уллин.
– Устраивает, – согласилась Алис, словно он не утверждал, а просил. Она указала вперед на четырехэтажный особняк с голубоватыми ставнями и белыми, теплыми в красках заката стенами. – Вот этот?
– Твоя очередь, – вместо «да» сказал Уллин. – Сыграй, как будто ты в положении.
– Не буду, – ответила Алис.
– Ой, да ладно, – изумился Уллин. – Тебе что, стыдно покувыркаться в постели с тем, кого никогда не встречала? Это же не взаправду. Короче, ты залетела. Гаррет – вероятный отец. Понеслась.
Он слегка подтолкнул, и Алис поплелась к цели. Отвратительная легенда, но прежде они такой не использовали, и, пройдя к дому полквартала, ничего лучшего ей выдумать не удалось. Она встала у двери. Ступенек нет, зато есть скоба, куда вешают фонарь, и роспись над дверью – венок из бледных листьев с красными ягодами. Оглянувшись, Алис увидела, что Уллин наблюдает за ней с другой стороны улицы. Его улыбка плясала на грани вредной ухмылки, и Алис слегка кольнуло раздражение. Но она положила руку на живот, а другой стукнула в дверь. Через пару вдохов дверь отворилась.
Выглянувшая женщина носила одежду прислуги, тех же голубых тонов, что и ставни. Ее волосы побелели, но завивались достаточно, чтобы судить об инлисской крови. Лицо похудело от возраста. Она вскинула бровь. Алис вообразила себя отважной дурочкой, явившейся требовать, чтоб мужчина, заронивший в нее свое семя, помог заботиться и о ребенке. Она, этакая девица, расправила плечи и задрала подбородок – но не слишком высоко.
– Мне надо поговорить с молодым мастером Гарретом, – сказала она, добавив трепета в голос.
Пожилая бросила взгляд на руку, обнимавшую живот, и поджала губы. От омерзения, подумала Алис, но не по адресу несчастной девушки у порога. Становилось интересно.
– Поищи в казармах, – сказала горничная. – Ему уже несколько месяцев здесь не рады.
– Подождите, – выпалила Алис, когда дверь начала закрываться. – Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что Гаррет для себя все решил, когда поступил в стражу. Если у тебя к нему дело, поговори с его капитаном. Хоть молодой человек по крови и часть этой семьи, но его заботы – не наши.
И дверь закрылась. Стук задвинутого засова ясно давал понять степень нежелания ее видеть. Алис повернулась, ссутулила плечи, изображая уныние, которого не ощущала. И отошла, понурив голову, на случай – вдруг кто подсматривал. Уллин сделал шаг в ее сторону, но она не оглянулась, и напарник отступил обратно. Алис брела медленно и печально, пока не отгородилась изгибом улицы. А потом выпрямилась и ухмыльнулась.
Сотканый из дыма, Трегарро сидел напротив Алис за столом. Слушая, он то и дело потирал толстые шрамы на щеке и на шее. А когда она закончила, привалился на локти, задумчиво переводя взгляд из стороны в сторону.