Первым она увидела Даммена. Прошлой весной парнишка был еще мал годами и телом, чтобы участвовать в тычках, но с тех пор вырос. Копна кудрявых темных волос поверх круглого лица. Сперва ей показалось, что он ее узнал и идет поздороваться, но взгляд уловил и другое движение, слева. В ее сторону продвигался не он один. Неверие, ярость и изумление прокувыркались внутри нее, как акробаты на сцене. Когда Даммен был в трех шагах, она развернулась, обрушиваясь навстречу Нималу:
– Это что, розыгрыш? – выпалила она.
Нимал вытаращил глаза, а после расхохотался. Один зуб он уже потерял.
– Алис! Да я тебя не признал! Клянусь всеми богами, честно. Со спины ты вылитая девчонка с Речного Порта, пришедшая поглазеть на выступление.
– Ну да?
Даммен таращился на одного и другую с паникой во взгляде. Нимал махнул ему отойти, затем сунул руку в рукав. Заточка щипача мелькнула и исчезла.
– Без обид, без обид. Добросовестная ошибка. И не говори мне, что раньше носила такие одежки. Ты выделяешься среди этой толпы, будто хозяйка театра. Неплохо, видать, поднялась.
Улыбка его, похоже искренняя, все равно походила на сливную дыру. Алис скрестила руки на груди.
– Нам бы словцом перемолвиться. Не здесь.
Нимал почесал плечо, обращаясь к своей команде. Тычка приостановлена. Алис кивнула на один из ларьков с краю площади, где пивовар расставил емкости на сегодня. Она заплатила за пиво, и Нимал довольно глотнул.
– Я ищу Сэммиш. Ты ее видел? Знаешь, где ее можно найти?
– Она по-прежнему снимает комнату в пекарне, но, насколько я знаю, последнее время шлялась где-то, не в Долгогорье. Вообще-то я думал, что вы там с ней вместе. – Дружелюбный голос почти маскировал неприязнь. Жужжание в голове Алис усилилось. Следовало не отходить от темы про Сэммиш, но рот произнес другое:
– Я там, где есть работа, понятно? Ты тоже гоняешь команду не по нашим окрестностям. Сюда вот выходишь.
– Никаких подначек, прости. – Нимал выставил ладонь, словно наготове отразить удар. – Не знал, что ты работаешь на себя. Со стороны могло показаться, будто тебя кто-то нанял.
– А разница есть? Монеты блестят одинаково.
– Да, но одно – долгогорская тычка, а другое – чужая. Но поступай как знаешь. Похоже, тебе идет впрок, и не мне осуждать других.
Алис состроила такую мрачную гримасу, что свело скулы.
– Давай ближе к Сэммиш. Когда ты в последний раз ее видел? Мелкий Куп сказал, вы были в одной команде.
Нимал покачал головой.
– Целую вечность назад. Между Жатвой и Длинной Ночью. Я позвал ее в отходные, расплатился, подсказав, где найти Оррела, и с тех пор ее не встречал. Может, она затаила обиду, что я не выдал ей полную долю.
– Оррела?
– Ну да, в то время она разнюхивала про какой-то гадалкин ножик для фокусов и спрашивала, куда подевался Оррел. О первом я был без понятия, а вот про второго знал. И вместо денег предложил поделиться сведениями. Мы сторговались, но знаешь, как оно бывает. Иногда ты жалеешь о своем уговоре. – Он выразительно пожал плечами.
– И где же Оррел?
– В земле и в воздухе. Его останки сожгли сразу после Длинной Ночи. Сэммиш навещала его незадолго до этого. Только вряд ли стрясла с него долг.
– Когда она про него узнала? – Алис повысила голос, и мужчина позади Нимала повернул голову. – Когда ты с ней говорил?
– Да я уже сказал. После жатвы. Аккурат перед именинами твоего брата. – Отвесь ей Нимал пощечину, Алис не обожгло бы так сильно. Они с Сэммиш охотились на Оррела вместе, но, получается, Сэммиш отыскала его сама и держала в секрете. Алис поймала себя на том, что щупает кошелек, словно хочет удостовериться, что он на месте. Словно проверяет, не пропало ли у нее кое-что ценное.
Нимал допил остатки пива, вручил кружку подносчику у ларька и прищурился:
– Тебе не худо?
– Мне замечательно.
– Слушай, я в чужое не лезу. Чем занимаешься – дело твое. Но скажи, эта твоя круговерть из-за того, что случилось с Дарро?
Из-за того. С того начиналось. С гибели Дарро, с невыносимой боли от его утраты. С того, чтобы как-нибудь все исправить. «Почему ты не глядишь мне в лицо?» Жужжание стало громче толпы, рукоплещущей акробатам. Весеннее солнце палило – слишком ярко, слишком жарко. Она развернулась и ринулась прочь, не заботясь, что подумает Нимал. Не сознавая ничего, кроме боли в груди и этого мирового гула. В кого-то врезалась в толчее, не обернувшись посмотреть, кто там был.
Она возвращалась в Долгогорье. Заполуденное солнце постепенно ползло ко дворцу. На улице отвратительно пахло. Кисти рук отекли, и Алис с трудом расцепила кулаки. Казалось, злость лютовала в ней уже не одну неделю. Не вспомнить, когда Алис не была взбешена – ведь даже в промежутках спокойствия ярость все равно кипела внутри, разве нет? Ведь невозможно, чтобы она в одночасье поглотила Алис, загодя не таясь и не взращиваясь в темном углу души.
Сэммиш ее предала. Сэммиш знала, где Оррел, ходила с ним откровенничать, а потом все скрывала. Что ж, она сыщет Сэммиш, и какие бы козни та ни плела, выложит Андомаке всю подноготную, как лопата выворачивает хрущей из земли. Алис дошагала до дома, взобралась по лестнице и отперла дверь. Сейчас она выхватит свечку из ниши, достучится до Андомаки с Трегарро и сообщит все, что знала, но умолчала. И на расчудесную подругу спустят всех псов.
Пепел Дарро лежал, где лежал. К желтому воску посмертного знака ластились солнечные лучи, проникая сквозь щели ставней. Она подошла к тайнику, но шторм в голове и братов ящичек остановили ее. Она присела на лавку к столу. Незнамо почему сбилось дыхание.
Андомака уже спустила на Сэммиш псов, не так ли? Спустила Алис. На Зеленой Горке ее звали маленькой волчицей, но подразумевали собаку.
– Как же я зла, – сказала она, обращаясь к темноте, пеплу и Долгогорью. – Я зла, как никто.
Однако за этим словом скрывалась сотня других чувств. Она была зла и ошарашена. Зла и унижена. Зла и, не понимая чем, пристыжена. Страшно захотелось врезать по коробу Дарро, разбить деревяшку дубинкой, смести на пол прах. Она вскинула руку, не успевая обуздать свой порыв. Но лишь оскалила зубы на посмертный знак.
– Пошел на хер, – прорычала она покойному брату. – Пошел ты на хер!
Она опять подошла к тайнику, но не за свечкой. Вместо этого взяла монеты. Все, что там оставалось. Она потратит каждую из них, если надо, но Сэммиш найдет. Иначе ей не накинуть мокрую тряпку на пожар в голове. Чем платить за комнату, Алис придумает, а если нет, съедет. Неважно, главное как-нибудь все исправить. Как-нибудь остановить.
Она спустилась вниз по темной, как дымоход, лестнице, на ходу хлобыща дубинкой по стенам и наслаждаясь жестоким грохотом и приятной отдачей в руке. Выход есть. В городе существует дорожка, что ведет от нее прямо к Сэммиш, – надо только ту тропу отыскать.
Весною улицы были оживленнее, чем дозволяли зимние холода или летний потливый зной. Цокала пара упряжек, но в основном узкие, гнутые переулки заполняли местные – мужчины, женщины, дети и псы их квартала. Голоса и колеса журчали, подобно реке. Алис миновала поворот к Ибдишу, на минуту становясь той девчонкой, что прибежала сюда в день коронования князя, когда по пятам гнался стражник с мечом наголо и жаждой кровопролития. Казалось, она вспомнила сон.
Широколицая и плечистая девочка лет десяти сидела на корточках у забора. Рядом пристроился худенький белобрысый мальчишка. Большая Салла и Элбрит чем-то обменивались с серьезностью игроков у окна ставок. Большая Салла поглядела на Алис, с недоверием сузив глаза. Алис не останавливаясь прошла мимо.
И в эту минуту она осознала особенно четко, какой дорогой на ней плащ, как искусно выделан кожаный пояс. Даже швы на сапогах кричали о вложенных средствах, о положении в обществе, о могуществе. Покупая одежду, она знала об этом. Хотела специально. Платила немалые деньги. С ощущением, будто вырядилась в маскарадный костюм, Алис прониклась и тем, сколько золота несет в кошельке на бедре. Если бы в возрасте Большой Саллы кто-то сглупил пройтись перед ней с такими деньжищами, она попыталась бы их прибрать, при поддержке команды иль нет. Пускай пробует – тогда Алис разобьет девчонке башку и порадуется. Что говорят о ней эти мысли, она не знала. Знала одно – это правда.
Она представила, как посреди улицы появляется Сэммиш. Почему бы и нет? Долгогорье – их общий дом, а счет переулкам и спускам не настолько большой, чтобы случайная встреча оказалась невероятной. Пекарня, где Сэммиш снимает комнату, всего лишь в паре поворотов отсюда. Коль Алис неохота ни с кем разговаривать, спрашивать, может, стоило бы побродить по окрестностям, пока неизбежное не настанет само… И тогда…
И тогда непонятно. Она схватит подругу и потопает с ней на Зеленую Горку? Далековато идти. Изобьет ее до бесчувствия, приволочет к праху Дарро, а после вызовет Трегарро с подручными? Вполне возможно. Подробности утрясутся потом. Сейчас главное – найти Сэммиш.
«И сделать с ней то, что сделал бы Дарро?»
Эта мысль внезапно прорезалась сквозь мглу и марево, будто на ухо шепоток. Если начистоту, Алис понятия не имела, что сделал бы Дарро на ее месте. Поставить его на это место не получалось никак. И это пугало страшнее всего.
Она свернула на нужную улицу, только теперь сообразив, куда все это время держала путь. В последний раз она проходила тут за пять дней до Длинной Ночи. Снег со льдом той поры растаял, вытек, испарился из памяти.
Узкую дверь явно не смазывали несколько лет. Втулки когда-то вытаскивали и меняли, а ржавчина старой железной задвижки въелась в деревянное полотно. Алис качнула в руке дубинку, примеряясь крепко стукнуть. Помедлила и опустила ее, обойдясь костяшками пальцев.
Изнутри донесся возглас, правда, без осмысленных слов. Кряхтение или ругательство, потом шаги. Мать отперла дверь, встречая Алис пустым выражением лица. На щеке у нее краснел след – отлежала, пока долго и неподвижно спала. Позади темнела комната, и спертый воздух в доме пах застарелым вином.