Время пепла — страница 56 из 67

– Эта штука важнее спасения его людей?

– Важнее. Когда капитан окажется на виду, мы поднимем тревогу, напустим дым, а потом проследим его путь. Он сам выведет нас куда надо. Поднимется тарарам, а мы под шумок возьмем свое и свалим, не успеет улечься зола.

– Три года назад я устраивал похожее на одном складе, – сказал Адрик. – Смотритель до того перессал, что схватил выручку и выбежал с черного хода. В переулке-то его мы и взяли.

– Помню. Вот поэтому тебя и зову.

– В твоей теме куда больше риска.

– Зато и добыча серьезней, а я ни на что, кроме ножа, не претендую.

– И что ты с ним сделаешь?

– Утоплю в реке, пусть всю вечность на него рыбы срут, – вырвалось у Сэммиш с большим жаром, чем полагалось. Адрик кивнул, наклонился и выбил пепел из трубки в канал; серые хлопья темнели и пропадали, едва касаясь воды.

– Так как, интересно? – спросила Сэммиш.

– Нет.

– Ох, – сказала она и поглядела в канал. Придержала язык. – Почему нет?

– Слишком дыряво. – Так равнодушно Адрик мог говорить о погоде или о шансах в призовом бою, на который не было денег поставить. – Перед тем как устроить пожар, надо сперва найти капитана, иначе его потом не поймаешь. Далее он должен отправиться к нужному тайнику, а не за тысячью прочих вещей. Если к добыче приставят другого ответственного, ты пойдешь не за тем человеком. И внутри у тебя никого, значит, надо будет успеть проникнуть, пока он не скроется. Лазить по особняку Зеленой Горки та еще тычка. Тетка Шипиха за нее б не взялась. Такие вещи воры обычно делают на вершине карьеры, чтобы показать, на что способны, – и в большинстве раз плохо кончают. Это план новичка. Не обижайся. Мы все с чего-то начинали. Сперва обери дом швеи или крестьянскую подводу. Потрать пару лет, отработай умения. Вот тогда, с опытом, ты поймешь, почему это дело чересчур сложное. Да и вообще…

Он убрал трубку в рукав и немного встряхнул головой сбоку набок. Прическа у него тупорылая.

– Вообще? – ожидаемо переспросила она.

– Ты ведь задумала вовсе не тычку? Тычки варганятся ради денег, а здесь не слыхать, чтобы звенела монета. Ради мести? Из гордости? Не знаю, и выяснять особо не хочется. Но в этом деле тебя ведет сердце, не голова. А я не работаю там, где замешаны чувства. Такое мое правило.

– Ладно. Со всем уважением принято. А нет менее щепетильных знакомых, кто хотел бы маленько подняться?

– Любого, кто б согласился тебе пособить, я бы не посоветовал ради тебя самой. – Адрик ерзнул, потянулся и встал. – На такое идут только от безысходности.

Сэммиш кивнула. Видя, что он не уходит, добавила:

– Прямо как я.

– Только не забудь помолиться. – Адрик повернулся к северу и двинулся в направлении Новорядья по каким-то своим там делам. Сэммиш подтянула колени к подбородку, обхватила руками. Придется ей отправиться к Саффе ни с чем. А хуже того, во всем сказанном Адриком чувствовалась правота. План был совсем сырой, даже она была к нему не готова. Да и в качестве щипача не выступала ни разу, всегда была отходным. Это дело сверх ее сил, однако ж было необходимо, и попробуй объясни почему. Не зарони она в Саффу надежду на успешную тычку, женщина могла бы уехать на Медный Берег и там залечить свои раны, а не терзаться ими изо дня в день. А Сэммиш была бы одна и свободна.

И даже тогда добралась бы до этого долбаного ножа.

Она еще долго глазела на плоскодонки, бесплодно надеясь на некое озарение. Лодка, груженная бочонками пива, толчками ползла на север по своей зыбкой тропе, и пацаны на мосту орали, чтоб лодочник уронил для них один за борт. Лодочник дружелюбно отвечал им непристойными жестами. Пожилая пара переходила канал, держась за руки, – седые головы клонились навстречу друг другу. Солнце постепенно смещало тени вокруг предметов, но Сэммиш так и не посетила никакая новая мудрость. Только ноги затекли, поняла она, когда встала.

Бредя по набережной, она услыхала, будто с моста выкрикнули ее имя. Прикрываясь от солнца рукой, она вгляделась и увидела машущего ей Мелкого Купа. Приветственно мотнула ему подбородком и пошла дальше, но он посигналил ладонью – мол, задержись. Когда Куп бегом слетел на набережную, Сэммиш стояла у самой воды. Приятно, когда солнышко греет шею. Маленькие радости в недобрые времена.

– Я тебя искал, – переведя дух, сообщил Мелкий Куп.

– Вот она я.

– Алис приходила в «Яму». Дала мне монету – хотела узнать, где ты есть. – «День продолжает делаться все чудеснее», – подумала Сэммиш и сплюнула в воду.

– Ну, скажешь ей, что я была здесь.

– Ага, побежал. Вырядилась, как хрен знает кто, швырялась деньгами – будто в грош не ставит все Долгогорье. Подумал, тебе лучше знать, что она тебя ищет. Вдруг ты не хочешь, чтобы нашла.

– За это спасибо.

– А чего вообще с ней творится?

Сэммиш покачала головой.

– Потеряла кого-то, – сказала она.

39

Поколебавшись, Алис вошла следом за матерью в полумрак жилища.

Внутри усилился винный дух, подмешивались запахи пота и пыли. Мать ныряла во мгле, как рыба в мутном придонье. Пока глаза Алис приспосабливались к темноте, застучали доски – мать раскрыла узкие ставни. Влился дневной свет, разреженный, как разбавленное водой молоко. Комната была низенькой, тесной, древесина стен потемнела от возраста и застарелой копоти. По краям стояли две койки. Одна – опрятная, с шерстяным одеялом, аккуратно сложенным в ногах. Мать присела на другую. Земляной, пропитанный телячьей кровью пол был утоптан до твердости камня. Поверх него рассыпали охапку тростника, потерявшего уже свежий вид. Единственным украшением была прибитая к стене желтая полоска ткани с написанной на ней незнакомой молитвой.

Мать заметила, что Алис смотрит на эту ленту.

– Не моя приблуда.

– Да ну?

Мать зевнула и качнула лобастой головой.

– Тощая Мэдди молится Безликому, через то нынче вся такая благочестивая. Мы живем вскладчину с ней и Коулом. Не с Большим Коулом, с Ренниным.

– Вам не хватает кровати.

– С недавних пор оба днем на работе. Тощая Мэдди в Притечье, убирается в паре домов. Реннин Коул устроился на плоскодонную баржу – лишь бы только опять не опаздывал. Кормчий – ханч и инлисков на воде недолюбливает. Но деньги хорошие.

– А как же ты?

Мать отозвалась неимоверно тяжелым вздохом. И безрадостной улыбкой.

– Таскаю мочу из общественных сортиров на прачечную в Коптильне. Полмедяка за горшок. Они ею отбеливают ткань. Когда работы нет, мясник разрешает ощипывать птицу. За мочу, однако, платят получше. Хреново стало, когда Тимор уехал на юг, к себе в речную деревню. Тех монет, что он собирал, хватало обоим, и никого постороннего. – Тимор. Тот худой мужичонка, которого Алис оборала на поминках Дарро.

– Чего тогда не уехала с ним? – спросила Алис, и слова прозвучали совсем не так грубо, как ей хотелось. Почти заботливо. Темный сгусток в ее мозгу жужжал не стихая.

– Я – долгогорка, – все, что ответила мать.

Между ними повисла тишина. Осязаемая, как давящая на плечо ладонь. Алис, подбоченившись, скрестила на груди руки. Мать оглядела ее целиком, искоса ухмыльнувшись, будто подшутила непонятно над кем.

– Я разыскиваю Сэммиш.

– Ты говорила.

– Ты с ней встречалась? Сэммиш заходила к тебе, разговаривала?

– Для чего тебе она понадобилась?

– Она предала меня. – Алис до сих пор не произносила этого вслух, и слова будто распахнули перед ней дверь. Она до боли стиснула кулаки, пытаясь совладать с собой, но жужжащая мгла и смятение, кружившие карнавальным плясуном, сбросили свои маски. Теперь она сознавала, что все это вкупе – горькая печаль, но не могла перестать вкушать ее горечь, как не могла отрастить себе шкуру потолще. Крупные слезы покатились из глаз. Она попыталась вложить в голос ярость, но прозвучал лишь детский, жалобный плач: – Уверяла, что помогает мне, а сама давно нашла Оррела. Прошли недели. Месяцы. Она так ничего об этом и не сказала. Я бралась за любые, за страшные дела. Я чуть не убила девчонку, потому что мне так велели, а Сэммиш все это время молчала. Молчала про Дарро. Сама небось знала, кто его убил, а мне…

«Не сказала» потерялось в кашле и всхлипах. С мягким стуком дубинка упала на землю, и Алис закрыла глаза, приказывая своему телу уняться. Требуя, чтобы прогрызающая ее безбрежная пустота убралась назад, в клетку, где о ней можно будет опять позабыть.

Казалось, разом открылись все раны. Бледное тело Дарро на алтаре и вымазанный кровью Уллин, негаданная пощечина от Сэммиш, известие Нимала об Орреле и девушка, которую Алис собралась убивать, но отпустила. Одно громоздилось поверх другого, пока она не перестала понимать, о чем именно так скорбно жалеет – кроме как обо всем целиком. Ее сокрушал невидимый шквал, побивая со всех направлений.

Отвернувшись от матери, она обхватила руками живот и стояла так, молча и тихо, насколько позволяли рыдания. Ее рвало слезами, как черной рекой, которой не будет конца. Лицо горело. Уголки рта, немея, свесились, как у рыбы. Из носа текло, как у простуженной, и боль сводила нутро от кишок до сердца.

Спустя часы безвременья – минуту или день – она услышала, как шевельнулась мать, и уже почти почувствовала объятия теплых, ласковых рук, будто до сих пор была маленькой. Но когда обернулась, оказалось, что мать только закинула ногу на койку и прижалась к стене. Грустная Линли взирала на нее с бесстрастным спокойствием, достойным мясника, ведущего свинью на убой.

– Чего? – выхаркнула Алис.

– Дарро убил Дарро. Кто б ни держал клинок, то было лишь случайное обстоятельство.

У Алис выкатилась челюсть. Тело засаднило целиком, точно содрали кожу, и даже глотки воздуха жалили солью на ране.

Мать пожала плечами.

– Так и есть. Я любила моего ребенка во весь простор звездного неба. Его гибель сломала меня. Но неожиданностью не стала. Он был чересчур самостоятельным. Считал, будто умнее всех, вместе взятых. Как только он от меня отдалился, я прозревала, что так оно и случится. Надеялась, что ошиблась, но нет.