Трепетать.
42
Из-под жаркого солнца Алис ступила в тенек камнерядской пивной. Хозяйствовал тут ханч с белыми волосами и жидкой бородкой. Он угрюмо зыркнул на нее, покачал головой, но не погнал восвояси. Она заходила сюда пару раз с Уллином и его дружками – кажется, целую жизнь назад.
Она углубилась в зал. Возле потухшего очага сидели Сэммиш и женщина средних лет с кружками пива и тарелками рыбы с перловкой. Алис ждала, что сейчас заколотится сердце или непроизвольно стиснутся челюсти. Такой момент заслуживал ошеломляющих чувств. Вместо этого внутри пробудилось немного жалости, немного стыда и ощущение, что сочиненная умом и сердцем великая драма – благородный брат сотоварищи обороняют город от коварной измены – разворачивалась в каком-то другом месте. Здесь трое обычных людей собрались, чтобы обсудить тычку.
Алис присела к столу напротив женщины. Та явно была иностранкой. Среди ее темных волос проскакивали белые пряди, на щеке торчала родинка. Среди толпы эта дама выделялась бы как великолепная цель просто потому, что нездешняя, однако что, кроме этого, про нее можно было сказать? Непонятно.
«Ты убила моего брата, – подумала Алис, ожидая внутренний всплеск злобы и ненависти. – Ты убила моего брата, когда он попытался убить тебя, а сперва вытянул деньги, на которые теперь я живу. И пошел на убийство, чтобы покровители из Братства Дарис не узнали про его собственную игру вразрез их планов. А я вручила им твоего сына, чтобы его умертвили во исполнение обряда».
Чересчур было много всего, и простым решением тут не отделаться. Простить эту женщину она не могла. Осудить – тоже. С нею Алис оказалась за гранью обвинений и оправданий – и это они едва встретились.
– Мне больно от того, что случилось с твоим сыном, – сказала Алис.
Женщина кивнула.
– Мне больно от того, что ты потеряла брата.
Несколько биений сердца они сидели в молчании. Алис шарила в голове, ища, что бы еще сказать. Не находила. Сэммиш нетерпеливо заерзала и придвинулась, облокачиваясь на стол.
– Все это прошлое, – сказала она. – Нам надо обговорить, что будет дальше.
– Тычка, – сказала Алис.
– Обнос тайника. Что-то близко к тому. Думаю, мы могли бы начать с небольшого пожара, войти внутрь, подтаскивая песок и воду, а там проследить за залатанным – Трегарро, – когда он отправится за ножом.
– Та еще будет вылазка, – сказала Алис. – То есть в этом смысле согласна. Нож – очень важная вещь. Если дело запахнет бедой, им придется его спасать, но отыскать Трегарро и проследить, куда он пойдет? Хитрая задачка.
– Знаю.
– Проще, если ты уже будешь там, когда начнется пожар, – сказала Алис.
– Один раз проскочить удалось, но ту дыру уже заделали. Понадобится новый вход. Может быть, ты сумеешь его открыть.
– А почему не войти через главные ворота? – Алис перевела взгляд с Сэммиш на женщину и пожала плечами. – Я, кстати, сейчас на задании – сыскать тебя и приволочь к Андомаке. Значит, к Трегарро. Обмотаем веревкой запястья, будешь похожа на связанную. Пронесу для тебя запасной кинжал, на случай обыска. Надо будет изловчиться со временем, но попробуем подгадать. Если она, – Алис кивнула на женщину с Медного Берега, – сумеет досчитать до пятиста с момента, как мы войдем, у нас будет время найти их и мне не придется долго заговаривать зубы, не давая тебя увести. Когда объявят аврал, я вызовусь тебя сторожить, а когда они выйдут, двинем следом. Плюс нас будет двое на случай, если они разделятся.
Сэммиш, прикидывая план, облизнула губы. Через минуту она кивнула, больше себе, чем двум другим.
– Может сработать.
– Как мне поднять тревогу? – спросила женщина.
– Просто кричи погромче, – сказала Алис.
– Все-таки потребуется настоящее пламя. Дым, – сказала Сэммиш.
– Точно? Живой огонь – вещь непредсказуемая.
– Мы же не складского приказчика хотим напугать. Все должно быть настолько правдивым, чтобы внушило им реальную опасность. Мы раздобудем жестяную лампу и свежего рыбьего жира – подожжешь и перебросишь через забор. Жир растечется, вспыхнет. Чадить будет как надо, и вони до небес. А потом просто кричи «Пожар!», пока кто-нибудь не обратит внимание. Долго ждать не придется. После этого исчезаешь и дожидаешься нас.
Женщина с Медного Берега кивнула. Губы сложились в тонкую, злую улыбку.
Алис побарабанила пальцами по столу.
– Есть еще закавыка. Допустим, нас приводят к кинжалу, красиво и замечательно. Но ведь надо его еще отобрать.
– Сделаем правильно – они не поймут, что мы рядом, – сказала Сэммиш. – Налетим врасплох – сумеем их положить.
– Я не сумею, – сказала Алис. – Хоть и стремилась стать отпетой бандиткой. Внушала, будто мокруха мне нипочем. Но пришел час – и я не смогла. Как бы отчаянно ни хотела. Не сумела тогда – нельзя полагаться, что сумею сейчас. Прошу за это прощения.
Улыбка женщины потеплела, смягчаясь.
– Убивать и умирать – работа серьезная. Легкомыслие тут обходится дорого. Урок для мудрых и удачливых.
– Да и мне такое говно несподручно, – сказала Сэммиш. – Но… хорошо. Я тебя услышала. Если дойдет до крайнего – буду валить сама.
43
Нечто, называвшее себя Китамар, сидело в зеленом садике и потягивало из серебряного кубка яблочный сидр. Процеженное сквозь листья, солнце теряло весеннюю яркость, и существо своими новыми ушами слушало птичьи трели и стрекот крылышек насекомых. Жизнь в череде разных тел делала его любителем чувственных наслаждений, даря с каждым новым восприятием особую сладость. Но делала и стратегом, умудреным в управлении собственным, своеобразным циклом существования.
Оно скучало по Трегарро, хотя трудно сказать, насколько эта привязанность была обусловлена его личной приязнью к подручному, а насколько – остаточными эмоциями Андомаки. Если бы не нужда в ней – если б Ирана и Таллис не посадили на трон ублюдка-подкидыша, – Андомака и ее капитан могли бы стать любовниками на ближайшие годы. Но одним из первых его поступков в начале каждого нового цикла был разрыв с людьми, ранее близкими новому телу. Преобразование слишком часто лишало силы духа и мужества тех, кто хорошо знал замененную личность.
Осай дни напролет проводил с любимым учителем – как только оно заняло тело князя, выслало наставника прочь. Оно намечало убрать со двора Халева Карсона, когда будет в Бирне а Сале. В древние времена ему с трудом удавалось избегнуть гибели от рук детей и возлюбленных, убежденных, что перед ними самозванец-захватчик. Связь Трегарро с Андомакой должна была прерваться неделями ранее, однако капитан был посвященным Братства. Он знал, кто оно такое и кем было прежде. И смысл оставлять Трегарро при себе был продиктован борьбой за возвращение существа на исконное место. А если улыбнется удача, залатанный человек исполнит задание и заживет полной, счастливой жизнью в ином краю и плоть Андомаки не накличет на него несчастья. Отослать его отсюда было не только разумной стратегией, но еще и добрым поступком.
Оно поднесло кубок к губам и выпило. Перед этим в сидр залетела мелкая мошка и умерла. Почти невидимая, крохотная неровность на поверхности жидкости. Ее оно тоже выпило.
Инлисская девчушка-служанка прошаркала из арочного прохода в дом – в согбенной, стеснительно-извиняющейся позе. Оно опустило кубок.
– Простите, пожалуйста, госпожа, – начала девчонка. – Но там человек из дворца. Он сказал, что все будет хорошо.
– Кто он и что будет хорошо, по его словам?
– Это молодой Карсен, госпожа. Доверенный князя. Он сказал, что знает вас с детских лет и вы не станете обижаться.
Существо встало, позабыв о напитке.
– Не обижаться на что?
Служаночка несчастно всплеснула руками.
– Он во внутреннем храме, госпожа. Мы знаем, что туда нельзя никого впускать, но там нет дверей, а он настаивал, и никто не решился обнажить против него клинок…
Нить Китамара скользнула мимо служанки. Сердце забилось чаще. Возможно, Трегарро добился упеха. Столь же возможно, потерпел неудачу. Или все это чистое совпадение, и боги привели сюда мальчишку Карсона, потому что оно мысленно его помянуло.
Оно вступило во внутренний храм, заложив руки за спину. От томления, недоверия и страха помещение казалось ярче. Лампы горели на положенных местах, отражая геометрию звезд и реченья богов. Древние гобелены неподвижно висели на стенах, а игровая доска лежала на алтаре, и бусины были расставлены согласно последней неоконченной партии. Выбивался из общей картины, как мушка в бокале, лишь Халев Карсон – он, тоже заложив руки за спину, мерил шагами пол с пренебрежительным видом. Будто оценивал предмет искусства, который ему не особенно нравился.
– Карсен, – сказало оно, выдерживая тон ровным. – Вы же знаете, у нас есть более удобные покои для встреч. Которые не являются священными обрядовыми залами.
– Понимаю, мне не стоило сюда входить. Но любопытство тяжело пересилить. Приношу извинения.
Он повернулся, оглядывая ее. При ровном, мягком свете ламп Карсен казался старше, чем оно его помнило. И как-то жестче.
– Что привело вас сюда из дворца?
– Вообще-то сестра. Она переживает одно из своих духовных озарений, и я надеялся, что у Дарис найдется какая-нибудь служба, которая могла бы ее занять без риска публично опозорить семью. Знаете же, какой она бывает в разгаре нового увлечения.
Нечто, называвшее себя Китамар, снисходительно улыбнулось и, будто невзначай, заслонило собой алтарь от Карсона. Здесь пахло чем-то нехорошим, и оно не могло разобрать чем.
– Мы с радостью примем ее в наши ряды, – сказало оно. – Буду рада ее участию. Но я не смогу дать ей сан без прохождения обязательных для всех ступеней. Даже жрецы подчинены божественным установкам.
– Особенно жрецы, как мне кажется, – сказал Карсен. – Буду признателен, если вы приглядите за ней вполглаза, большего не прошу. Ее набожное рвение пылко, но долго не прогорит. Как с теми песнопевцами.