Однако Иден находил и позитивные элементы в англо-французской операции против Египта. «Главная угроза заключалась в том, что движение во главе с Насером и фактически с СССР во главе могло выйти в мир неприкосновенным <…> раз ООН не смогло стать инструментом мира, мы взяли на себя эту миссию»[239]. Действия Англии и Франции «отрезвили» США, продемонстрировав невозможность одностороннего силового действия, и заставили американскую сторону искать новые ключи к политическому доминированию в регионе, но уже на новых условиях, когда СССР стал реальным игроком на территории Ближнего Востока.
Как уже было сказано, в англо-американских отношениях в рамках НАТО произошло очевидное охлаждение, что не могло не сказаться на межгосударственном сотрудничестве в целом. Становилось понятно, что за десять послевоенных лет отношение Вашингтона к своим партнерам стало избирательным.
Разницу в стиле дипломатии администраций Трумэна и Эйзенхауэра ярко иллюстрируют слова видного американского дипломата Джорджа Фроста Кеннана. На некоторый период времени Великобритания была «вычеркнута» из списка активных партнеров США и в том числе на территории Ближнего Востока. О координации политических действий между Англией и США удалось договориться лишь в марте 1957 г. на Бермудской встрече сторон[240].
Суэцкий кризис оказал также воздействие и на один из трех «столпов» британской политики в мире, а именно на систему Британского Содружества наций. В ходе кризиса английский Форин-офис не смог добиться всеобщей поддержки своих действий среди бывших стран-доминионов. Структурный кризис спровоцирован логикой Нового века в мировой политике. Государства Содружества являлись одновременно и основателями движения неприсоединения (Индия, Пакистан, Цейлон (Шри-Ланка), Бирма (Мьянма)), которые уже в рамках 1950-х гг. перестали ассоциировать себя с британской сферой влияния и на деле начали проводить независимый внешнеполитический курс. В итоге в ходе кризиса Великобритания пользовалась безоговорочной поддержкой лишь у Австралии и Новой Зеландии[241] (эти страны к этому моменту уже являлись членами СЕАТО).
Глубинной причиной внешнеполитических неудач, которая оказывала влияние на внешнюю политику Великобритании во всех ее составляющих, было состояние национальной экономики, характеризовавшееся постепенным замедлением темпов развития. В течение 1950-х гг. ежегодный прирост экономики составлял 2,2 % (ФРГ – 4 %). Хотя экономика Великобритании и продолжала удерживать второе после США место (12 %) в экономике капиталистического мира, хронический дефицит платежного баланса и энергозависимость делали ее все более уязвимой к внешним воздействиям. В условиях высоких темпов гонки вооружений Великобритания была вынуждена тратить до 37 % госбюджета на военные расходы, в том числе на содержание и обслуживание зарубежных баз[242]. Именно это заставило Г. Макмиллана констатировать, что «именно оборонные расходы сломали нам хребет»[243].
Пришедший на смену Идену Гарольд Макмиллан, учтя ошибки своего предшественника, утвердил курс на восстановление отношений с Вашингтоном и приведение модуса «особых отношений» в состояние начала 1950-х гг., однако на основе нового политического базиса. Внешнеполитический курс с приходом Г. Макмиллана изменил свою тональность не только на риторическом уровне.
Уход Э. Идена с поста премьер-министра ознаменовал победу новых тенденций в глубинах Форин-офиса, и прежде всего в его аналитических отделах. Почти за год до января 1957 г., 9 октября 1956 г., постоянный заместитель главы Форин-офиса сэр Фредерик Миллер выступил с инициативой по модернизации внешней политики Великобритании. Корень зла высокопоставленный дипломат видел «в хронической бедности бюджета, не дающей <…> пространства для маневра»[244].
В условиях падения влияния Великобритании в арабском мире для руководства государства актуальным стал вопрос о выборе приоритетов в политике на Ближнем и Среднем Востоке. В глобальной стратегии Англии этот район уже не играл ключевой роли, особенно после вывода британских войск из военной базы в районе Суэцкого канала, завершившегося летом 1956 г. за несколько недель до национализации Египтом компании, контролировавшей судоходство по каналу. Британское руководство вынуждено было считаться прежде всего с экономическими реалиями – значительные финансовые затруднения не позволяли Англии держать в регионе крупные военные силы. Речь шла о снижении роли Великобритании в международных делах. В то же время необходимо было избегать действий, которые могли бы навести на мысль о поспешном и полном уходе Англии из Ближневосточного региона.
Кабинет Макмиллана развивал новый принцип британской внешней политики – «к востоку от Суэца». Новая внешнеполитическая концепция выражалась в стремлении остаться в пуле великих военных держав мира, но добиваться этого при меньших финансовых издержках, чем это пытались сделать послевоенные кабинеты Черчилля и Идена.
Английская дипломатия должна была сосредоточить усилия на максимальной поддержке военно-политических блоков с широким числом членов, таких, как организация Багдадского пакта, добиться удержания как можно большего числа зарубежных баз, а также участия в превентивных военных операциях стран Запада[245].
Еще одним уроком Суэца для британских элит было полное осознание того факта, что в условиях биполярного мира все внешнеполитические действия Лондона должны быть скоординированы с Вашингтоном. В отличие от Ш. де Голля, демонстративно дистанцировавшего Францию от действий в рамках НАТО, Г. Макмиллан на Бермудской встрече с Д. Эйзенхауэром (март 1957 г.) заверил президента США в полной лояльности к американской внешнеполитической линии[246].
После прихода к власти Макмиллана Великобритания взяла курс на стремительное возрождение принципа «особых отношений» в диалоге с Вашингтоном (март 1957 г. – Бермудская встреча).
Гарольд Макмиллан не только возродил «особые отношения» с США в их докризисной форме, но и попытался наполнить их новым содержанием «стратегической взаимозависимости». Так, в течение шести лет пребывания на посту премьер-министра Макмиллан инициировал покупку ВС Ее Величества ракет американского производства, военного космического спутника, а также запустил формально «независимый» проект создания Великобританией средств ядерного сдерживания. В условиях биполярного мира эти шаги означали четкую привязку не только к политической, но и к военной доктрине США[247].
В области внешней политики, по мнению руководства Великобритании, следовало сделать ставку на укрепление «особых» англо-американских отношений, в рамках которых необходимо согласовать интересы двух стран на Ближнем и Среднем Востоке. После провала англо-франко-израильской агрессии руководство Великобритании решило сконцентрировать усилия на достижении наиболее значимых для страны целей – обеспечении безопасности поставок нефти из района Персидского залива, а следовательно, на укреплении своих позиций в Кувейте, Ираке и княжествах Аравийского полуострова.
Возможности британской дипломатии после Суэцкого кризиса значительно осложнились тем, что в арабском мире ее не только ассоциировали с колониализмом классического вида, но и рассматривали как проводника интересов Израиля. В этих условиях остро стоял вопрос о возможностях Великобритании контролировать ситуацию там, где этого требовали государственные интересы страны. Как подчеркивал в специальном докладе британский министр иностранных дел С. Ллойд, для Англии в будущем крайне сложно будет осуществлять военные действия в случае необходимости без поддержки или по крайней мере без благожелательного нейтралитета США[248].
Представители Великобритании в странах так называемого Северного Яруса, прежде всего посол в Ираке Р. Стивенс, считали, что наиболее важная задача для Англии – укрепление организации Багдадского пакта. Британские дипломаты предполагали, что наилучшим вариантом развития ближневосточной политики ведущих стран НАТО было бы вступление в эту региональную организацию США.
В Соединенных Штатах в рамках развернувшейся по окончании военных действий на Ближнем Востоке дискуссии по вопросам внешней политики также рассматривался вариант вхождения в состав членов Багдадского пакта. В частности, Объединенный комитет начальников штабов (ОКНШ) США настойчиво рекомендовал решить положительно вопрос о членстве США в этой организации, считая, что тем самым можно наиболее эффективно сдерживать распространение влияния СССР в регионе. Кроме того, ослабление позиций Великобритании на Ближнем и Среднем Востоке, как опасались американские военные, могло привести страны Багдадского пакта к политической и военной изоляции. За вступление США в Багдадский пакт выступали и американские представители в регионе. Так, посол США в Багдаде В. Голлман доказывал, что членство Соединенных Штатов в этом региональном пакте могло бы помочь эффективно бороться не только с советским влиянием, но и с распространением арабского радикального национализма, что, по мнению американского дипломата, весьма актуально для Ирака[249].
Эта точка зрения не встретила положительного отклика в американском правительстве и, в частности, в руководстве Госдепартамента. Как напомнил В. Голлману глава ближневосточного отдела американского внешнеполитического ведомства У. Роунтри, концепция блока стран «Северного Яруса» изначально вообще не предусматривала участия в нем западных стран