За этот курс команда республиканцев удостоилась серьезной критики со стороны демократов в ходе предвыборной президентской гонки 1956 г.[260] Лидеры демократической партии говорили, что «в течение четырех лет республиканцы не смогли предпринять никаких действенных мер по удержанию Ближнего Востока в зоне влияния «свободного мира» <…> а разрешение Суэцкого кризиса стало возможным лишь благодаря усилиям СБ ООН»[261].
В понимании американских официальных лиц Советский Союз вряд ли хотел завоевать влияние на Ближнем Востоке посредством грубой военной акции или другими военно-политическими методами. Гораздо более вероятно, с их точки зрения, что СССР использует в своих интересах «антизападную ориентацию ультранационалистических элементов»[262].
Еще 8 ноября 1956 г. в течение Суэцкого кризиса Д. Эйзенхауэр оставил в дневнике запись: «… Когда страсти улягутся, мы должны незамедлительно принять меры, дабы свести советское влияние в регионе к нулю»[263].
Администрация Эйзенхауэра в тот период видела два выхода из ситуации: во‑первых, сотрудничество с националистическими правительствами и привлечение их к союзу, хотя бы и формально нейтральному, но имевшему склонность к Западу, и во‑вторых, попытаться сохранить консервативный status quo, создававший оппозицию националистическим режимам и способствовавший удержанию прозападных правительств в этом состоянии.
Многие официальные лица США понимали силу национализма 1950-х гг. и необходимость для Запада приспособить его хотя бы для предотвращения ситуации, когда СССР стал представлять собой единственного его благожелателя. Однако это было невозможно осуществить на практике. Арабский национализм оказался не столь хорошо изученным явлением и теперь представлял угрозу установленному порядку вещей. Американская элита опасалась, что СССР может использовать эту ситуацию таким образом, что последствия для Запада станут абсолютно непредсказуемы. США должны были подавить националистические волнения, чтобы не дать СССР использовать их в своих интересах. Антисоветизм в этом контексте надо понимать как стремление к сохранению status quo в противовес дестабилизирующим элементам, которыми, по мнению США, были действия СССР и просоветских государств региона[264].
В американском истеблишменте не было единого мнения относительно того, какой должна быть политика США в этом регионе. Критика со стороны демократов, направленная в адрес администрации Эйзенхауэра, сосредоточилась прежде всего на «отсутствии инициативы у республиканцев в ближневосточных делах». Решение проблемы номинальный лидер Демократической партии Эдлай Стивенсон видел в «поиске регионального партнера США, действуя в привязке с которым, можно прийти к снятию политического напряжения в регионе»[265].
Во второй половине декабря 1956 г. Дж. Ф. Даллес предоставил президенту Эйзенхауэру меморандум об американской политике в регионе. В нем констатировались три опасные для американских интересов тенденции:
1) серьезное ослабление позиций Великобритании Франции;
2) усиление советского влияния;
3) рост националистических настроений в арабских странах.
Главной задачей в сложившихся условиях госсекретарь считал недопустимость заполнения образовавшегося «вакуума силы» Советским Союзом. Даллес выступал за проведение нового курса американской политики в регионе[266].
Как возможный вариант развития ближневосточной политики в США рассматривалось и создание новой региональной оборонительной организации. В частности, эксперт Госдепартамента из ближневосточного отдела У. Бардетт предлагал приступить к подготовке создания новой военно-политической группировки, состоящей в основном из североафриканских стран и арабских государств, так называемого Южного Яруса региона[267]. Меморандум У. Бардетта вызвал в Госдепартаменте США дискуссии по поводу дальнейшей эволюции политики на Ближнем и Среднем Востоке, в ходе которых это предложение не нашло положительного отклика у руководства внешнеполитического ведомства США[268]. Межарабское соперничество и арабо-израильский конфликт не позволяли реализовать план создания нового военно-политического блока на данном этапе.
Приблизительно с конца ноября 1956 г. эксперты Госдепартамента США разработали другой вариант действий на Ближнем Востоке. Американские дипломаты исходили из признания того факта, что в условиях падения влияния Великобритании и активизации действий Советского Союза на Ближнем и Среднем Востоке у Вашингтона не оставалось другого выхода, кроме объявления этого региона сферой своих государственных интересов. Одновременно и в Госдепартаменте, и в министерстве обороны США возникло предложение оформить новый курс ближневосточной политики в виде специальной резолюции американского Конгресса. Например, председатель ОКНШ адмирал А. Рэдфорд предложил разработать соответствующую программу по примеру так называемой Формозской резолюции 1955 г., предоставлявшей особые права президенту США по использованию американских вооруженных сил и создававшей специальный финансовый фонд для реализации интересов США на Дальнем Востоке.
Такой вариант соответствовал определенным традициям американской внешней политики. Оформление новой программы дипломатии США в виде доктрины, одобренной законодателями Соединенных Штатов, давало президенту вполне достаточную свободу для маневра, не связывая в то же время страну какими-либо жесткими военно-политическими обязательствами перед другими государствами. Таким образом, в администрации Д. Эйзенхауэра было решено сделать акцент на развитие двусторонних отношений со странами Ближневосточного региона. Как заметил президент США на совещании со своими помощниками в конце ноября 1956 г., развитие двусторонних связей с арабскими государствами позволило бы вывести из контекста ближневосточного урегулирования процесс вовлечения арабских стран в орбиту влияния США. Такая политика, как рассчитывали в Вашингтоне, могла привести к снижению влияния Советского Союза в арабском мире и прежде всего к ослаблению связей Москвы и Каира[269].
Американское руководство определило долгосрочную политику на Ближнем и Среднем Востоке. Прежде всего предполагалось, используя американскую военную и экономическую помощь, укреплять социальную опору режимов, которые могли стать проводниками интересов США. При этом особое внимание должно было уделяться двум группам стран: Иордании, Ираку и Саудовской Аравии, с одной стороны, и Ливии, Судану и Тунису – с другой. В то же время Соединенные Штаты должны были продолжать политику экономического и политического давления на Египет с целью прекращения Г. А. Насером игры на противоречиях США и СССР в своих интересах. Осуществление второго этапа во многом зависело от внешнеполитического курса Египта. Если взгляды египетского президента на международные отношения в мире не претерпят изменений в необходимую для США сторону, американские правящие круги не исключали возможности создания двух военно-политических блоков для изоляции Египта – из стран Северной Африки и государств, в которых правили представители королевских династий Саудитов и Хашимитов[270].
Новая доктрина американской внешней политики была одобрена Д. Эйзенхауэром 20 декабря 1956 г. на заседании Совета национальной безопасности. Будущая резолюция конгресса должна была состоять из трех разделов. Согласно первому разделу президенту предоставлялось право оказания экономической помощи по просьбе нуждавшихся в ней стран региона. Для этого следовало создать специальный фонд в 200 млн долл. После Суэцкого кризиса американское руководство собиралось значительно активизировать свою экономическую деятельность на Ближнем и Среднем Востоке. Второй раздел должен был быть посвящен поддержанию военного баланса сил в регионе, для чего американское правительство оставляло за собой право продажи оружия ближневосточным государствам. И в последней, наиболее принципиальной части речь должна была идти о предоставлении президенту права использовать американские вооруженные силы для борьбы с распространением «международного коммунизма»[271].
Администрация Д. Эйзенхауэра была намерена активно эксплуатировать тезис об угрозе советского проникновения на Ближний и Средний Восток. Ярко выраженная антисоветская направленность предлагаемой доктрины необходима была для того, чтобы увеличить шансы на принятие ее Конгрессом США. Как признавал и сам госсекретарь США Дж. Ф. Даллес, на Ближнем Востоке не было стран, контролируемых «международным коммунизмом». Даже Сирия и Египет, государства, чьи связи с СССР по сравнению с остальными странами региона были наиболее прочными, по оценкам американских экспертов в области международных отношений, в ближайшем будущем вряд ли могли превратиться в так называемых сателлитов Советского Союза[272]. Тем не менее успешная пропагандистская деятельность Москвы во время Суэцкого кризиса не могла не встревожить Госдепартамент и Пентагон. Таким образом, планируемая американская инициатива должна была также стать ответом на активизацию ближневосточной политики СССР.
Выдвигавшаяся инициатива была односторонним действием США. Будущая новая доктрина американской политики на Ближнем Востоке разрабатывалась без консультаций с официальным Лондоном. В интересах США логично было бы избегать впечатления о наличии неких общих интересов и совместной политики с одним из организаторов недавних военных действий против Египта.