Но даже на фоне очевидного выбора в пользу монархических режимов Вашингтон все-таки рисковал запутаться в хитросплетениях арабской политики. Так, на пути в Вашингтон король Сауд сделал посадку в Каире, где у трапа самолета под вспышками фотокамер горячо приветствовал главного арабского националиста Г. А. Насера. Была ли это дипломатическая игра или демонстрация арабского единства, но в Вашингтоне понимали, что диалог с королем Саудом не будет легким делом.
В этом контексте приезд короля Саудовской Аравии Сауда в Вашингтон стал по-настоящему знаковым событием. Визит монарха одной из крупнейших арабских стран означал, что Вашингтон вступал в очень сложную борьбу в межарабских отношениях. Ставка на короля Сауда демонстрировала, что в центре ближневосточной политики США по-прежнему стоят, прежде всего, экономические соображения. В то же время эта политика стала следствием недостаточного опыта США в ближневосточных делах. Позже Д. Эйзенхауэр признавал, что король Сауд не совсем подходил для приготовленной ему роли, но других кандидатур у США тогда просто не было.
В Вашингтоне пытались укрепить позиции короля Сауда на Ближнем Востоке и Аравийском полуострове, играя на религиозности арабского населения и на значении святых для мусульман мест, расположенных на территории Саудовской Аравии. «Безусловно, крайне странно видеть, что главной надеждой для главной западной демократии – США – на Ближнем Востоке является откровенно авторитарный, признающий рабовладение законным феодал король Сауд», – писал в дни визита саудовского монарха журнал Time, – но что можно возразить, когда в руках этого человека огромные запасы нефти и когда он теперь один из главных врагов националиста Насера?»[313]
В частной беседе с Д. Эйзенхауэром саудовский король высказал готовность помочь Соединенным Штатам в политике подрыва влияния Г. А. Насера на Ближнем Востоке. При этом о самом египетском президенте Сауд отзывался как о «предводителе бандитской шайки». В свою очередь президент США обещал увеличить американскую военную и экономическую помощь Саудовской Аравии[314]. Однако, несмотря на устные заявления в разговоре с американским президентом, король Сауд, опасаясь недовольства общественности внутри своей страны, не решился официально заявить о реальной позиции Эр-Рияда в отношении «доктрины Эйзенхауэра».
Такой подход к провозглашенной ближневосточной инициативе США свидетельствовал, что эта доктрина могла стать серьезным препятствием при попытке распространения ее принципов на страны Ближнего и Среднего Востока, а подъем национализма в арабских странах после Суэцкого кризиса наводил американские правящие круги на мысль о необходимости сотрудничать с Великобританией, используя, в частности, британскую агентурную сеть и опыт английской дипломатии.
Американо-саудовские отношения стали одним из раздражителей, препятствовавших ходу нормализации связей США и Великобритании. Небольшой отрезок времени непосредственно после завершения англо-франко-израильской агрессии против Египта характеризовался откровенной напряженностью в отношениях Вашингтона и Лондона. Однако Дж. Ф. Даллес довольно точно охарактеризовал ситуацию в американо-британских отношениях как «небольшую семейную ссору»[315]. На самом деле по вопросам ближневосточной политики у США и Великобритании было больше взаимопонимания, чем расхождений. Обе стороны были готовы приложить необходимые усилия для стабилизации отношений двух ведущих стран НАТО. Возможность для этого предоставил вывод британских войск из Египта, осуществленный в декабре 1956 г.
По тактическим соображениям руководство Великобритании не собиралось первым делать шаг навстречу США. Г. Макмиллан не желал создавать впечатление, что его страна ищет примирения с Соединенными Штатами. Осознавая это обстоятельство, Д. Эйзенхауэр 22 января 1957 г. в личном письме британскому премьер-министру предложил организовать встречу глав двух государств, должную продемонстрировать восстановление дружественных отношений между США и Великобританией и единство внутри блока НАТО. Одно из центральных мест на запланированных переговорах отводилось ситуации на Ближнем и Среднем Востоке. Встреча Д. Эйзенхауэра и Г. Макмиллана должна была состояться во второй половине марта 1957 г. на Бермудских островах. Американское руководство опасалось, что более раннее проведение этих переговоров могло несколько осложнить процесс слушаний по ближневосточной политике США в американском конгрессе, которые должны были завершиться к началу марта 1957 г.
После принятия конгрессом США резолюции по «доктрине Эйзенхауэра» американские и британские дипломаты приступили к непосредственной подготовке встречи глав двух государств. Правительство Г. Макмиллана одобрило меморандум с названием «Чего мы хотим добиться на Бермудской конференции?», подготовленный межведомственной группой по ближневосточной политике. В этой памятной записке подчеркивалась необходимость выработки общей позиции в отношении Багдадского пакта и обороны нефтеносных районов Ближнего и Среднего Востока. Характерно для настроения британских политиков высказывание министра по делам колоний А. Леннокса-Бойда, заметившего, что «американцы должны понять: наша колониальная политика является наилучшим средством сдерживания коммунистов»[316].
Для правительства Д. Эйзенхауэра помимо восстановления дружественных отношений с Великобританией особую важность приобретала задача согласования с Г. Макмилланом вопроса о политической и экономической изоляции Египта. Наиболее существенным препятствием на пути к созданию противовеса влиянию Г. А. Насера американским политикам и дипломатам виделось упорство англичан в вопросе об оазисе Бурайми[317]. Переход этого района под полный контроль Саудовской Аравии существенно усилил бы позиции короля Сауда, что отвечало американским интересам, но противоречило интересам Великобритании в районе Персидского залива.
На Бермудском совещании 20 марта 1957 г., конфликтную ситуацию вокруг оазиса Бурайми разрешить не удалось[318]. Однако это было единственным разногласием по вопросу ближневосточной политики между американским и британским лидерами. В преддверии саммита пресса прямо писала, что цель предстоящей встречи – избавиться от «наследия» Суэцкого кризиса, поставившего под угрозу существование англо-американских «особых» отношений.
Наметив в начале встречи позитивную повестку в отношении двух стран, американский президент заявил, что «у него нет никакого желания говорить об уже выкипевшем молоке»[319]. В первый день саммита лондонская The Times писала: «Можно определенно сказать, что Ближний Восток станет главной темой саммита, к которому стороны пришли с большим багажом домашних наработок»[320].
Но если США на саммите «презентовали» партнеру свое видение ближневосточных дел с позиции недавно провозглашенной «доктрины Эйзенхауэра», то пакет предложений Великобритании оставался неизвестным. Как писала The Times, «главная цель для Макмиллана на этом саммите – понять, какой вклад “доктрина Эйзенхауэра” привносит для политики Запада на Ближнем Востоке и насколько она соответствует интересам Великобритании в этом регионе»[321].
В личных документах британского премьер-министра Макмиллана можно найти тезисы, которые его помощники приготовили к Бермудским переговорам. Основная мысль британской стороны звучала просто: «Мы живем в эпоху великих перемен. Баланс сил в регион изменился настолько быстро, что мы не поняли, как Азия балканизировалась. Образовался “вакуум силы”, но кто его заполнит – Советы?»[322] В английской верхушке понимали, что британский век на Ближнем Востоке и в Персидском заливе скоро подойдет к концу. Макмиллан прямо говорил, что бой за Суэц с «арабским Муссолини», так он называл Насера, проигран. Вопрос теперь в том, чтобы его сдерживать и делать это совместно с США.
Главным итогом Бермудской встречи Д. Эйзенхауэра и Г. Макмиллана стало признание необходимости сотрудничества США и Великобритании на Большом Ближнем Востоке. Было решено создать совместную рабочую группу из ведущих специалистов Госдепартамента и Форин-офиса для согласования политики в регионе. (Ее первое заседание состоялось уже в середине апреля 1957 г. в Вашингтоне. На этой встрече обсуждался вопрос о поставках ближневосточной нефти в Западную Европу[323].)
Д. Эйзенхауэр подчеркнул необходимость поддержки Багдадского пакта как основы стратегии ведущих стран НАТО. Соединенные Штаты также выразили готовность вступить в военный комитет этой организации, что должно было способствовать консолидации блока стран «Северного Яруса». От окончательного вступления в Багдадский пакт Соединенные Штаты удерживало желание не обострять отношения с Израилем, не провоцировать СССР на активизацию своей ближневосточной политики и сохранять свободу маневра, необходимого в том числе и для реализации недавно провозглашенной доктрины.
Существенным успехом британской дипломатии стало признание Д. Эйзенхауэром за Великобританией особых интересов в Кувейте и арабских странах, расположенных в зоне Персидского залива. Фактически это означало негласный раздел сфер влияния на Ближнем и Среднем Востоке, чего британские дипломаты настойчиво добивались на протяжении нескольких предыдущих лет. В докладе Госдепартамента США, подготовленном после Бермудского совещания, отмечалось, что «раздел ответственности между США и Великобританией является единственным практическим средством защиты интересов Запада в этом регионе»