По мнению экспертов Совета по национальной безопасности, нахождение на территории Ливана независимой комиссии ООН в перспективе могло осложнить проведение военной операции «по нейтрализации элементов ОАР в Ливане», так как, находясь в стране, члены комиссии невольно столкнутся со всем многообразием гражданской войны в Ливане[380].
Июнь 1958 г. стал временем «затишья» в развитии Ливанского кризиса. Посольство США в Ливане регулярно информировало Вашингтон о ходе боев на территории страны, однако отмечало, что боевые действия не вносят никаких корректив в общий баланс сил. Ситуация неуклонно ухудшалась[381].
На состоявшейся 18 июня в Вашингтоне встрече Дж. Ф. Даллеса и посла Великобритании в США Гарольда Кассия стороны вновь пришли к выводу, что в случае падения режима Шамуна в Ливане волна насеристских волнений неминуемо распространится на Иорданию, Ирак и Саудовскую Аравию. С таким развитием событий, по мнению высокопоставленных дипломатов, вряд ли возможно совладать в рамках даже краткосрочной военной интервенции[382].
Так же на проблему смотрел и сам президент Ливана К. Шамун. Понимая, что «рядом с его горлом лезвие ножа»[383], Шамун с июня 1958 г. отдалял начало интервенции. Складывалась парадоксальная ситуация, когда, стоя на краю пропасти, президент Ливана всячески сопротивлялся давлению, оказываемого на него со стороны «прозападных» лидеров Арабской Федерации, в свою очередь обеспокоенных своей судьбой.
К концу июня стало понятно, что наблюдательская миссия ООН вряд ли принесет какие-либо реальные результаты. К тому же Генеральный секретарь ООН Даг Хаммаршельд не разделял точку зрения о том, что под эгидой ООН малые страны Ближнего Востока могли бы сформировать специальные войска для урегулирования в зоне Ливанского конфликта. В одном из докладов Совета по национальной безопасности шеф ЦРУ сообщал президенту США Д. Эйзенхауэру, что в сложившихся условиях Генеральный секретарь ООН не намерен участвовать в военной фазе конфликта, так как это неминуемо приведет к полной дискредитации ООН как международной организации[384].
Точку прединтервенционному периоду поставили события внутри ливанского кабинета.
Серьезной подвижкой стало то, что 1 июля 1958 г. Шамун сообщил послу США в Ливане МакКлинтоку о своем окончательном отказе от идеи третьего срока. К 24 июля, дате начала заседаний в парламенте, Шамун предполагал выдвинуть преемника, фигура которого могла бы примирить противоборствующие стороны[385]. Это говорило о том, что даже в таких критических условиях Шамун был настроен на политическое разрешение Ливанского кризиса.
Положение президента Шамуна еще более осложнилось, когда главнокомандующий войсками Ливана Фуад Шихаб, самый реальный претендент на роль преемника Шамуна, заявил о нейтралитете армии и неприятии позиции ни одной из сторон[386]. Этот шаг Шихаба стал итогом долгих внутриправительственных интриг. Некоторый период времени Вашингтон и Лондон хотели видеть в генерале фигуру, способную заместить К. Шамуна. Дистанцируясь от политики с самого начала кризиса в феврале 1958 г., Шихаб фактически вышел из игры[387].
В рамках кризиса ливанская армия избрала для себя роль арбитра в борьбе политических группировок. В ходе гражданской войны лета 1958 г. ливанская армия (которая в подавляющем большинстве состояла из выходцев из горной части Ливана, 65,5 % христиан[388]) заняла позицию медиатора в отношениях президента Камиля Шамуна и оппозиционных сил. Избрание командующим армией Фуада Шихаба стало актом примирения всех противоборствующих сил внутри ливанского общества; такое политическое решение было основано на ставших уже традиционными для политической сцены Ливана 1950-х гг. понятиях о балансе[389].
В свете последних событий задуманное Пентагоном начало военной интервенции войск США перешло в практичеcкую плоскость. Однако невольно вставал вопрос о легитимизации этой военной акции. Выходом из положения могло быть обращение президента Шамуна к США об оказании помощи в рамках «доктрины Эйзенхауэра». Эту точку зрения разделял и президент США, придававший акции смысл защиты государственной целостности Ливана[390]. Однако цена ошибки была велика – из памяти еще не стерлась англо-французская операция 1956 г., обернувшаяся для этих стран неудачей.
Эйзенхауэр был не единственный политик, размышлявший в подобных категориях. Обоснование такой тактики изложил госсекретарь Даллес. Если США предпочтут не прийти на помощь Шамуну, предупреждал Даллес, «это будет означать конец всех прозападных правительств в регионе»[391].
Советская сторона была недостаточно хорошо осведомлена о положении вещей в «консервативном» лагере. В тексте беседы посла СССР в Ливане С. П. Киселева с председателем парламента Ливана Осейраном говорится, что согласно полученной посольством СССР информации США вряд ли предпримут военную акцию в зоне Ливанского конфликта, так как президент Шамун намерен урегулировать положение самостоятельно. В крайнем случае официальный Бейрут обратится в ООН[392].
Развитие гражданской войны в Ливане не в пользу правительственных сил поставило американское руководство перед задачей начала активной фазы операции уже в середине июля 1958 г. Однако в этот момент в историю вмешалось обстоятельство, предполагать которое не могли ни в Лондоне, ни в Вашингтоне. Фактически непредсказуемое развитие конфликта в Ираке и Иордании спровоцировало США действовать быстро и без оглядки на последствия. Речь в данном случае идет о переплетении двух конфликтов.
14 июля 1958 г., опасаясь за сохранность границы с Сирией, руководство Арабской Федерации отдало приказ о начале переброски военного контингента из Ирака на территорию Иордании, тогда при эскалации конфликта войска Арабской Федерации могли бы вступить в Ливан в течение нескольких часов[393].
Однако события приняли совершенно неожиданный оборот: когда предназначенная для марша в Иорданию группировка иракских военных во главе с бригадным генералом Абдель Каримом Касемом подошла к Багдаду, в 8.00 утра по багдадскому времени она неожиданно осуществила кровавый военный переворот. В ходе переворота была физически уничтожена вся правящая верхушка – представители дома Хашимитов и члены парламента. Монархия была ликвидирована и провозглашена республика[394].
В Вашингтоне об этом узнали через полчаса после начала государственного переворота[395]. Из-за блокирования посольства в Багдаде английская верхушка находилась в неведении о происходящем в Ираке в течение первых трех часов революции, что стало предметом разбирательства в Палате Общин[396]. Именно в эти первые часы были убиты представители английской дипмиссии – полковник Грэхам, а также два технических работника посольства[397].
Столь неожиданное событие повергло западных лидеров на недолгое время в шок.
В тот же день новые власти сформировали кабинет правительства, в который вошли насеристы и левые. Премьер-министром стал Абдель Касем, министром внутренних дел полковник Абдул Салям Моххаммед Ариф, главнокомандующим – Ахмад Салих Еззы[398]. Кабинет провозгласил курс на сближение с Г. А. Насером.
Как подчеркивал Г. И. Мирский, антимонархический заговор в офицерской среде готовился в течение как минимум четырех лет, с момента возникновения в Ираке секретной ячейки организации «Свободных офицеров» в 1954 г., конкретной даты совершения переворота не существовало. Такая особенность была обусловлена репрессивными действиями правительства Нури, жестко регламентировавшего выдачу боевых патронов кадровому офицерскому составу. Учитывая революционный опыт Египта и Сирии, страх перед военным переворотом, бродивший в умах хашимистской верхушки Ирака, имел основания. Фактически 14 июля 1958 г. стало первым за несколько лет случаем использования иракским правительством армии в боевых условиях, что, при учете особенностей политической жизни региона в 1950-е гг., привело к сложно прогнозируемой Июльской революции[399].
Революция в Багдаде означала, что политическая картина на арабском Востоке в одночасье изменилась. Силы, осуществившие переворот, не только не встретили никакого сопротивления, но уже вечером 14 июля стало понятно, что на политической карте Ближнего Востока возник откровенно антизападный политический режим. Уже 15 июля СССР и страны Варшавского договора признали революционный Ирак[400]. Взаимное дипломатическое признание Ирака и Объединенной Арабской Республики произошло 19 июля, когда стороны подписали Договор о сотрудничестве и обороне. Стороны брали обязательства по взаимному сотрудничеству в экономической, политической и военной сферах. В случае нападения на одну из стран третьей стороны страны-участницы договора обязаны были оказать военную помощь[401]