Но один из пьяных господ крикнул:
— Эй, ты на что уставился?
— Да, на что это ты там уставился? — подхватил второй, не менее пьяный, и резко вскочил, отчего пошатнулся и сильно громыхнул стулом.
«Похоже, будет драка. Ну, будет и будет. Бояться этого отребья что-ль? Нужно успокоиться и сделать дело, только и всего».
Двое, тем временем, подошли к нему.
— Мы задали вам вопрос, вы собираетесь отвечать на него? — подчёркнуто грубо спросил один.
— Да, отвечай, не то придётся проучить хорошенько такого гордого петушка.
Жерар решил задеть побольнее, поэтому ответил, не скрывая презрения в голосе:
— Сам ты петух.
Грубиян мгновенно вспыхнул от злости:
— Ты меня назвал петухом, сударь? Пойдём-ка выйдем, тут за домом есть укромное местечко.
Оставшиеся пьяницы повылезали из-за стола, а самый трезвый сказал о поединке, как о давно решенном деле:
— Мы присмотрим, чтобы всё было по честному.
— И вас не смущает то, что у меня нет секундантов?
— Безделица, ни к чему нам секунданты, решим всё здесь и сейчас, — ответил так радеющий за честь молодой господин.
Жерар спокойно встал, оправил колет, чуть сдвинул эспаду на поясе:
— Извольте, господа, я принимаю вызов. Обойдёмся без секундантов. Довольно будет, если вы не наброситесь на меня впятером, как стая диких собак.
— Мы люди чести, а вам следовало бы следить за языком, иначе придётся драться с каждым по очереди.
Молодой граф хотел было ответить, что с радостью проучит каждого, но решил подождать — пусть сначала увидят, как он фехтует. Останется ли при них вся спесь после этого?
Задиры двинули к чёрному ходу. Жерар пошёл следом и понял, что довольно сильно волнуется: сердце бьётся, как кролик в силке, руки налились тяжестью, а все известные приёмы внезапно смешались в голове. Первую дуэль сорвал мерзавец де Бризи. Значит, эта будет первой. Фехтовальные состязания и тренировки с тупым оружием, всё-таки, не то. И, чем ближе они подходили к месту дуэли, тем лучше граф понимал, насколько не то. Он всё не мог решить, как убивать обидчика, куда колоть? Приёмы в голове сменяли один другой, получался сплошной сумбур.
Все вышли на улицу. Зрители встали вдоль стенки, а его соперник — на другой край площадки.
Внезапно, без всякой подготовки, раздалась команда:
— Начинайте!
Соперник вытащил эспаду. Жерар тоже, но поймал себя на мысли, что сделал это несколько торопливо и неловко. Его визави шагнул к нему и провёл укол в грудь. Отяжелевшей рукой граф отбил выпад. Оружие соперника отклонилось в сторону и ещё не вернулось назад, а для Жерара всё вмиг поменялось. Отбив этот неуклюжий укол, он почувствовал, что соперник ему не ровня: оказывается, мало это знать наверняка, нужно ещё и чувствовать. Следующий укол он отбил гораздо увереннее и атаковал ответным в шею, но за волосок остановил клинок. Жерар сам не понял, почему, но такое быстрое убийство грубияна показалось ему дикостью.
Задира колол, как беспомощный ребёнок, Жерар всё отбивал. Противник попытался сдвоить удар справа и укол, но пауза между двумя атаками была огромной. Жерар блокировал удар, отвёл в сторону укол, чуть сместившись влево, и сам уколол в ответ в бедро. «Ай» — вскрикнул неумёха и шагнул назад, а на его штанине расползалось кровавое пятно. И тут раздался крик:
— Стоять!
Все обернулись на голос. К ним подошёл не молодой уже мужчина в шлеме и панцире. Большой круглый щит висел на его левой руке, из-под панциря торчала начавшая уже ржаветь кольчуга, на поясе висел с одной стороны меч, а с другой — клевец. Немалые, и, видно, непростые годы, добавили изрядно седины в его усы. Но этот кремень, казалось, становится только крепче от старости, как хороший бренди.
— Пёс министра, — произнёс еле слышным шёпотом один из пьяниц. Но кремень услышал:
— Вижу, вы знаете, кто я такой, и ещё не успели поубивать друг друга. Вот что, на этот раз позволю вам уйти. Но, если поймаю снова — брошу в темницу всех до единого. Или убью на месте, коли решите сопротивляться. Я вас запомнил, всех и каждого. Не отводите глаза, господин Фион де Риде, это не поможет.
Молодой господин, которому предназначались слова, опустил взгляд на собственные ботинки. Он нервничал. Остальные смотрели кто куда, но не на человека в панцире.
— Чего стоим? Прочь отсюда! — гаркнул кремень, — Все, кроме де Сарвуазье.
Всех как ветром сдуло, а молодой граф, ошарашенный, стоял на месте. Он не понимал, как один человек мог вот так запросто остановить дуэль при пятерых свидетелях, но никто и не думал ему перечить. А то, что седой господин назвал его фамилию, было вообще необъяснимо.
Молодой граф взял себя в руки:
— Откуда вы знаете мою фамилию? — учтиво поинтересовался он у господина.
— Я твой дядя, дурень. Пойдём отсюда, — незнакомец развернулся и пошёл к трактиру.
Жерар вспыхнул от оскорбления и поспешил следом:
— Какой ещё дядя? Я только что прибыл в Лемэс и никого, кроме господина Винсена де Крюа, не знаю. И почему это вы позволяете себе оскорблять меня?
Господин обернулся с недовольной миной:
— Я капитан Люк де Куберте, будешь служить при мне. А дурень — потому, что я борюсь с дуэлями, но ты умудрился ввязаться в одну из них, едва прибыл на службу.
Капитан вошёл внутрь, а Жерар понял, что до сих пор не убрал оружие в ножны, хоть сражаться было давно не с кем. Пришлось остановиться. Быстрым шагом он догнал капитана:
— Куда мы идём?
— В казарму.
— Зачем?
— Знакомиться с личным составом, чтоб знали тебя и не зарубили на очередном рейде, приняв за обычного дуэлянта.
— Почему вы боретесь с дуэлями?
— Потому, что дуэли — идиотизм.
— Дело чести не может быть идиотизмом.
— А как назвать то, что происходило здесь две минуты назад? Ты не знал этих людей, но готов был убить, хоть между вами нет войны. Что такого они успели сделать тебе? Ты всего пару часов в городе.
Они уже вышли из корчмы. Жерар не заплатил, но никто и не подумал их остановить. Нужно было что-то ответить капитану:
— Нуууу… Они оскорбили меня.
— И ты за это вызвал их на дуэль.
— Нет, я оскорбил их в ответ.
— Отлично, значит, они вызвали тебя, и ты согласился. Сплясал под их дудку. Чистейший идиотизм.
— Что же я, по-вашему, должен был делать?
— Даже не знаю, кто из вас хуже. Эти пьяные повесы, или ты, племянник, который препирался с ними на трезвую голову. А если бы они напали впятером, сразу все? Твоего отца убили на дуэли, ты что, забыл? А твоя тётка умерла от этого. Моя жена, между прочим. Неужели забыл всё? — этот крепкий человек остановился и ждал от него ответа.
Прохожие обходили их, а Жерар вдруг вспомнил дядю. Вспомнил, кто он такой и как переживала мама из-за всего. На миг ему стало стыдно, но тут он точно знал, что ответить:
— Для того, чтобы подобное не повторилось, я обучался фехтованию с детства. Не думайте, что меня просто одолеть на дуэли. Приди вы на пару минут позже, и убедились бы в этом.
— И ты бы заколол того пьяного бедолагу насмерть, да? За что? Как он тебя обозвал? Дураком? Деревенщиной? Да меня по тысяче раз на дню обзывают псом министра. Но я не убиваю тысячу человек в день.
— Да скажите же мне, как ещё я мог ответить?
— Спросить, в чём дело и чем ты их оскорбил, перевести всё в шутку и завести себе новых знакомых. Это называется общение. Или ты только колоть можешь? На худой конец, можно отказаться драться без секундантов. Они могли одолеть тебя впятером, будь ты даже лучшим фехтовальщиком на всём белом свете. А если нет, если они даже и сделали бы всё по-честному, ты бы убил человека. Я понимаю, что сейчас и за косой взгляд убивают, только его родителям от этого было бы не легче. Убить пьяного, который не соображает, что говорит, много в этом чести? Ну, сам подумай, дорогой племянник.
Вдруг Жерару стало стыдно. Он только что чуть не убил совершенно беспомощного человека. Как последний негодяй. Следом пришла злость: «Что же этот идиот, неужто ни капельки не виноват? Пусть не нарывается и думает головой!» Он отвёл взгляд в сторону, а капитан рявкнул:
— По коням! Меня ждут лейтенанты.
Верхом они устремились по мощёным улицам Лемэса, то и дело куда-то сворачивая. Жерар совсем не запоминал дороги. Хорошие каменные дома вокруг сменились домиками попроще, потом среди них стали попадаться жалкие деревянные лачуги, всё чаще и чаще, пока кроме деревянных лачуг совсем ничего не осталось.
«Я- то думал, в столице строят только приличные дома», — Жерар аккуратно объехал зловонную лужу посреди дороги и подогнал коня вслед за капитаном. Они выехали из очередного переулка и уткнулись в каменную стену. Между ней и соседними домами шагов на тридцать было почти свободно, только несколько торговцев с маленькими тележками, да вездесущие куртизанки тут и там подпирали стену спинами. Изнутри раздавались крики и команды.
Капитан де Куберте двинулся вдоль стены, Жерар поехал следом, то и дело оглядываясь по сторонам. Ему не нравилось то, что он видел: за внешним лоском центральных улиц пряталось убожество бедных кварталов. Как яблоко, спелое снаружи и гнилое внутри. Он не понимал этого и решил спросить капитана:
— Почему здесь так бедно и плохо? Почему король не выселит этих людей и не отдаст эту землю кому-нибудь поприличнее, кто построит хорошие дома вместо этих убожеств?
— Поприличнее? Ты имеешь ввиду, побогаче? Кто-ж станет строить дом около солдатни? Топот и крики каждый день, а ночами — гулянки, пьяные песни и драки. И учти, в этих, как ты говоришь, убожествах, живут некоторые неплохие офицеры, что не хотят спать в казармах. Им не посчастливилось родиться в семьях с богатыми наделами, поэтому в «Бойком месте» они не могут снять комнату. Если здесь понастроят хороших домов, куда им деваться? У многих семьи…
Жерар почувствовал лёгкий упрёк в его словах и оторопел: он вдруг понял, что всегда гордился своей знатной фамилией, хорошим воспитанием и достатком, а капитан сказал «посчастливилось». Получается, и гордиться нечем? Нет никакой заслуги? Он недовольно ответил: