– Ну, что тут сказать? – раздумчиво сказал Николаев, осторожно возвращая мне удостоверение. – Ежели, сам товарищ Ленин интересуется, дело хорошее. Но ведь каждый только со своей колокольни видит, верно? Вот скажите, товарищ Аксенов – а на хрена нам все это?
– Что именно? – не понял я.
– Весь нэп этот, эти налоги. У меня брат в деревне, я ему свой пай земли отдал. А как ему налоги платить, если у него лошади нет, пахать на чем? А у соседа две лошади. А налог что моему брату, что соседу положили, одинаковый. И как быть? Вон, губисполком нас отсюда турнуть собирается – мол, буфет хотят снова открыть. Вон, уже и начальству в Москву отписали – дескать, ввиду новых обстоятельств, просим передать служебное помещение в распоряжение исполкома.
– Так ведь трасчека без помещение не оставят, верно?
– Без помещения-то не оставят, но дело не в этом, – поморщился Николаев, разливая чай по жестяным кружкам. – Будут тут всякие пиво жрать, шампанским запивать, бутерброды с колбасой да икрой харчить, как в старые времена.
– Иван Афиногенович, а чем плох буфет? – заступился я за губисполком, осторожно дотрагиваясь до раскаленного края жестянки. – Народ разный ездит, и не только буржуи. Я вон, от самой Москвы до Череповца проехал, нигде нет ни ресторанов, ни буфетов, а кушать-то хочется. Бабки на перронах картошкой торгуют, лепешками, но у них цены такие – последние штаны снимут. (Про цены я малость соврал, но это для пользы дела.) Понятно, не каждый пассажир бутерброд с икрой купить сможет, но кроме икры-то еще и пирожки будут, яйца, да хоть и простой хлеб. И народ поест, и губисполком копеечку заработает. Чем плохо?
– Ну, буфет ладно, черт с ним, тут вы правы, надо и простому пассажиру где-то перекусить. Но я о главном. Мы для чего революцию-то делали? Для новых буржуев? Я же в уезд летом семнадцатого вернулся, мы землю делили, от счастья плакали. Думали – царя скинули, теперь сами заживем, работать только на себя станем, никаких тебе продразверток. В восемнадцатом в трансчека служил, потом на Юденича ходил. Ладно, думаю, сражаемся, армию кормить надо, продразверстку потерпим, но вот белых побьем, заживем. Пусть еще не всех разбили – и с Польшей еще мир не заключен, с финнами война вот-вот будет, но своих-то побили. Ну, когда же крестьянину льгота выйдет?
– Так чем же новая-то политика не льгота? – парировал я. – Налог все-таки, не продразверстка, едва ли не вполовину меньше. Тогда подскажи, Иван Афиногенович, как же нам дальше-то жить? Согласен ведь, что налоги нужно платить?
– Согласен, без налогов-то государству никак, – вздохнул Николаев. – Но на хрен буржуев опять на шею сажать?
– Правильно рассуждаете, товарищ Николаев, без налогов самого государства не будет. Ни армию не на что содержать, ни нас с вами. Да и детишек учить надо, и все прочее. А теперь, давайте подумаем. Когда-то крестьянин натуральным хозяйством жил – и одевался, и ел от того, что сам добывал. Но даже тогда надо было князю с дружиной долю отдать, а иначе татары да немцы сожрут. А теперь? И соль покупать нужно, и железо, и штаны с рубахами, да и все прочее. На лавке, как в прежние времена, мало кто спит, кровати нужны. И где все взять?
– В городе, где же еще? – пожал плечами Николаев. – Были бы деньги. А в городе шиш с маслом, а не товары.
– Вот-вот. Где заводы наши, где фабрики? Все стоит, не травой, а кустами все поросло, восстанавливать надо. За границей покупать, так денег у нас нет. А буржуй, он хоть что-то да сделает – мастерскую, чтобы штаны шить или обувь тачать, Вон, надо хотя бы чернила самим делать, а то мы их из-за границы возим. Опять-таки – мебель, одежду, что-то по мелочи, но самим производить. Немного, но хоть что-нибудь буржуй нам с вами и даст, а государству налоги. Опять-таки, народ с фронта возвращается, работы нет, а так, хоть какие-то рабочие места.
– С мастерскими, да всякими дельными штуками я согласен. Но ведь открывают-то рестораны всякие, парикмахерские, да прочую ерунду, – усмехнулся Иван Афиногенович. – Мы что, без ресторанов не проживем?
– Так начинать-то с чего-то надо, верно? – хмыкнул я. – А кафе всякие, да рестораны с парикмахерскими гораздо проще открыть, чем какую-нибудь булочную, или сапожную мастерскую. Но в том же Череповце десять ресторанов не откроют, столько не нужно. А кому денежку хочется заработать, станет думать – а не завести ли что-то полезное, вроде маслозаводика, или артели какой, где столы с табуретками будут сколачивать. Все потихоньку на свои места станет, все наладится. Вы же, товарищ Николаев царскую армию прошли. Сами знаете, что новобранца поначалу учат, а уже потом ему оружие дают. Не все сразу. А по налогам, которые и бедняки, и кулаки одинаковые платят, я согласен. Вот, тут-то и нужно что-то решать. Вот, видите, не зря я приехал.
– Не зря, – согласился начальник Череповецкого трасчека. Потом грустно усмехнулся. – А что, товарищ Ленин не знал, что бедняк и середняк один и тот же налог, как кулак, не потянет? Я же читал декрет-то. Там ведь написано, что для маломощных хозяйств налог должен быть пониженным. Хозяйства беднейших крестьян могут быть освобождаемы от некоторых, а в исключительных случаях и от всех видов натурального налога. Так почему Ленин сразу все не разъяснил? А у нас же все делается через задний проход. В январе, как декрет пришел, объявили – мол, налог можно сеном отдать. Народ сразу кинулся сено в волости свозить. А сколько сена свозить, никто не сказал. Потом говорят – не надо было сено возить, зерном отдадите. А в паре мест это сено сожгли, по большой дури, да по пьяни. Милиция ездила, еще хорошо, что сразу разобрались, и чека этим заниматься не стало, а могли бы под контрреволюцию подвести, тогда бы беда. Был бы мятеж похлеще, чем на Шексне, в восемнадцатом. И что, товарищ Ленин про то не знает?
– Про сено он точно не знает, – вздохнул я. – Но дело-то в том, что налоги на местах назначают, а не в Москве. Ну, как Москва за всей урожайностью по России уследит? А тут декрет прочитали, но не поняли, поспешили.
– То есть, товарища Ленина в заблуждение вводят, – мрачно констатировал Николаев. – Это что же, и в Кремле враги?
– Ну, допустим, в заблуждение Владимира Ильича никто не вводит, – еще раз вздохнул я. – Но Иван Афиногенович, сам посуди, не сумеет товарищ Ленин во все вопросы вникать и обо всем знать. Он один, а страна большая. Вот, как налоги-то брать? Помнишь ведь, что налог должен быть меньше чем продразверстка и взиматься будет от произведенных продуктов, от урожайности, да от числа едоков. А какова урожайность, кто его знает? В одной губернии так, в другой этак. А еще – кого маломощным считать, а кого бедным? У нас, если две лошади – середняк, а на юге, там богатство в волах считается. Да при всем желании не сможет Владимир Ильич каждую семью посчитать, сил у него не хватит. Второй месяц как нэп ввели, надо бы определить – как налоги правильно брать? Кое-кто уже поспешил, без расчетов, и без учетов, сразу по башке стукнул. А нужно правила создавать. Такие, чтобы всем сразу было понятно – сколько сдавать, и чего. Установим – кого бедняком считать, кого середняком. И чтобы эти налоги и государство укрепляло, и чтобы крестьянина не душило.
– Так-то оно так, – хмыкнул Николаев. – Но куда лучше бы было, если бы крестьянин никаких налогов не платил. Видел я перечень налогов – восемнадцать пунктов, язви их в качель. Отдельно яйца, отдельно рожь, отдельно сено с овсом.
Эх, опять учебники истории соврали – мол, крестьянин с радостью принял нэп. Нет, не так. Нэп-то крестьянин принял, только не понял, а что с ним делать?
Глава девятая. «Трезвомол» всех стран, соединяйся!
Я любовался штуковиной, напоминающей древнегреческую колесницу. Так себе и представил, как она несется по бранному полю, а герой, стоявший рядом с возницей, посылает во врагов смертоносные дротики. Увы, для колесницы это сооружение было низковато – метнешь копье, попадешь в задницу лошади, да и широковато, потому что предназначалось для совершенно иных целей.
– Как вам наша сеялка? – с гордостью продемонстрировал изделие директор завода «Красная звезда» товарищ Красильников. – Заметьте, мы ее сами сделали, по чертежам. И все про все за полтора месяца! Вот тут короб для семян – можно отрегулировать, что сеять станешь. Вон, от колеса идет зубчатая передача, трубопроводы, чтобы зерно по пашне равномерно засаживать. Здесь только рама металлическая, да трубы. Ну, диски еще, чтобы почву взрыхлить. А короб, колеса – все деревянное, чтобы крестьянин сам сумел починить, да и сеялка гораздо легче получилась. Английская, точно такая же – двадцать пудов, а наша десять. Лошади по пашне такую легче тащить.
Как и положено, столичному гостю показывали достижения губернии, а самые главное, разумеется, находились на единственном промышленном предприятии губернского центра – бывшем судоремонтном заводе братьев Милютиных, ныне именовавшийся «Красная звезда». В гражданскую войну завод перебивался скромными заказами РККА и Волжской флотилии, но рабочие не разбежались по деревням, и не клепали зажигалки, как на большинстве предприятий. Теперь вот, сумел перепрофилироваться и начал выпускать сельскохозяйственные машины и инвентарь. А я, грешным делом, слегка погордился, что когда-то помог заводу остаться в целости и сохранности, потому что в моей истории он сгорел и был восстановлен только в начале тридцатых.
Конная сеялка мне понравилась, но для приличия я спросил:
– И сколько она будет стоить?
– Не знаю, – почесал Красильников лысеющий лоб. – Эта у нас пока единственная, опытный экземпляр, так сказать. Ее еще надо до ума доводить. Может, к осени сумеем дело наладить, если железо добудем. Мы пока старые баржи пилим, но еле-еле хватает. Колесные плуги делаем, бороны. Эти расходятся хорошо. Их даже при «военном коммунизме» брали.
– Конная сеялка – дело хорошее. Другой вопрос – а сможет ли ее купить простой крестьянин, и не бедняк даже, а середняк? – подумал я вслух и сам же ответил. – Хотя, если в складчину, то почему бы и нет?