Товарищ Ленин оказался прав. Пока вникал в заявки, ломал голову, заскучать не успел. Из дверей выглянула Лидия Александровна (да, вспомнил даже ее фамилию – Фотиева) и строго сказала:
– Товарищ Аксенов!
Я сделал шаг к двери и услышал шипение в спину:
– Карандаш верни.
В ответ я только сложил за спиной пальцы особым способом, демонстрируя интернациональный символ. Ишь, сволочь. Мало того, что в кабинете сидит, карандаш от чекиста пытается утаить, так еще и обратно его требует. Нет, не выйдет.
Глава вторая. Заседание парткома – 2
Впору воскликнуть, как в старом романе – знакомые все лица! И меня, похоже, все знают. Члены Политбюро при моем появлении дружно закивали, а товарищ Сталин, сидевший почти у дверей, даже встал, чтобы пожать мне руку. Приятно, елки-палки, если сам Иосиф Виссарионович пожимает руку.
А, нет, соврал – вот этого товарища, постарше меня лет на пять, не больше, в круглых очках и с усами, я не знаю, хотя он мне кого-то напоминает. Кажется, Вячеслава Михайловича Молотова в молодости? Непонятно лишь, откуда он взялся. Видимо, вместо выбывшего Бухарина. Но разве членов Политбюро просто кооптируют, а не избирают на съезде или хотя бы на пленуме РКП (б)? Съезда точно не было, а вот про пленум я мог и не знать.
Первый вопрос, как ни странно (а может, совсем не странно?) был задан не по существу дела.
– Товаг’ищ Аксенов, для начала, расскажите товаг’ищам – что говог’ят во Фг’анции о России? – предложил Ленин.
Признаюсь, я даже слегка растерялся. Можно подумать, что я ежедневно слушаю сплетни в кафе, или гуляю по бульварам с целью узнать умонастроение народных масс относительно моей исторической родины. Как объяснить товарищам, что на самом-то деле французов не очень интересуют события в России, если это не касается их собственного кошелька? Потому, начал импровизировать, черпая новости в собственном «послезнании», отчаянно импровизируя.
– Предполагают, что для восстановления промышленности нам понадобится лет сорок, а то и пятьдесят, – доложил я. – Дескать, Россия не сможет воссоздать предприятия, потому что нет ни кадров, ни оборудования. А самое главное – у нас нет средств ни для закупок, ни для подготовки кадров. Французы считают, что если они подсуетятся чуть раньше американцев и англичан, то из нашей страны может получиться полуколония, вроде Алжира или Туниса, из которой они станут выкачивать сырье, и заставлять приобретать готовые изделия. В крайнем случае, можно договориться с другими членами Антанты, чтобы разделить Россию на сферы влияния. Англия пожелает вернуть утраченное в результате национализации и установить над нами внешнее управление.
– С-сукы, – с чувством проговорил товарищ Сталин.
Я лишь кивнул, а остальной народ промолчал, разделяя мнение наркома по делам национальностей.
Что бы еще такое рассказать членам Политбюро? Наверное, об отношении французов к плану ГОЭЛРО, представленному в конце прошлого года в Большом театре. И, только я набрал в грудь воздуха, как товарищ Троцкий брюзгливо заявил:
– Товарищи, у меня мало времени. Все, что сказал Аксенов, можно прочитать в европейских газетах. Давайте все-таки заслушаем отчет по существу дела.
Жаль, а я уже приготовился поведать, что во всех французских газетах, начиная от «Эко де Пари» и заканчивая «Фигаро», написано о том, что свой план ГОЭЛРО большевики сперли у инженера станции «Электропередача», разработанного им еще до войны. Да, а откуда Лев Давидович берет европейские газеты? Международное почтовое сообщение еще не действует.
Кажется, остальной народ не прочь бы послушать байки о Франции, но при словах Троцкого все дружненько закивали, и Владимир Ильич беспомощно развел руками:
– Товаг’ищ Аксенов, если пг’исутствующие товаг’ищи хотят только по существу, значит, по существу.
Сегодня у меня не было при себе наглядных пособий – ни плакатов, ни схем, ни даже простенькой грифельной доски, чтобы доложить руководству партии и государства о проделанной работе, пришлось рассказывать так. Но зато имелась «шпаргалка», в которую я заглядывал, чтобы не запамятовать ни полученные от Игнатьева суммы, ни закупленные товары. Доложил о деньгах, о переводах из одного банка в другие, о приобретенных товарах и путях отправки, и о том, отчего я не стал покупать паровозы и трактора с сеялками. Уложившись за пятнадцать минут, мысленно похвалил себя за краткость изложения и предложил присутствующим задавать вопросы. Первым, как и полагалось, задал вопрос Председатель Совнаркома, хотя он уже полчаса, как знал ответ:
– Товаг’ищ Аксенов, сколько, на сегодняшний день, имеется сг’едств на всех счетах?
– После всех выплат и трат, на моих швейцарских счетах осталось около восьмидесяти миллионов франков. Это порядка десяти миллионов долларов. И на счетах Игнатьева, пока не выведенных, еще сто миллионов франков, – доложил я. Помедлив, и прикинув, уточнил: – Сто миллионов – это со слов самого генерала. Как вы понимаете, узнать точную сумму я не могу. Возможно, плюс-минус миллион, или два. Надеюсь, что удастся в ближайшее время перевести франки в доллары. Значит, у нас имеется более двадцати миллионов долларов.
– А зачем переводить франки в доллары? – удивился Крестинский. – При обмене валюты вы теряете деньги на комиссии. При таких значимых суммах потери составят… – Народный комиссар финансов прищурился, считая проценты и переводя их в номиналы денежных знаков и, через три секунды выдал результат. – Комиссия не менее восьмидесяти тысяч франков.
– Комиссия при обмене наличных денег составляет четыре процента, а при переводе из французского банка в швейцарский, и по безналичному расчету, только два, – пояснил я. – Но эта комиссия компенсируется процентами. Ну, почти компенсируется. А самое главное, что если бы при обмене и шла реальная потеря, то оно того стоило. Буквально за последние два месяца курс франка по отношению к доллару изрядно снизился: в ноябре прошлого года за доллар давали пять франков, то теперь восемь. По расчетам финансистов Парижской биржи, в самое ближайшее время соотношение франка и доллара будет один к двадцати, а то и к двадцати пяти. Поэтому, я принял решение менять франки на доллары.
– Разумно, – кивнул Крестинский. Слегка повернувшись к коллегам, сказал: – Я думаю, следует оповестить об этом всех товарищей, работающих за границей – по возможности, пусть переводят франки в доллары, или в фунты стерлингов.
Эх, слава богу, что члены Политбюро не стали меня расспрашивать – откуда у меня такие сведения. В той истории курс франка к доллару резко снизился после биржевого кризиса тысяча девятьсот двадцать пятого года. Не рассказывать же, что Семенов-Семенцов, не без моей помощи, поспособствовал падению франка? Ох ты, а ведь кризис-то никто не отменял. Правительство, как печатало облигации на восстановление Франции, так и печатает, а обыватели их покупают. Это же на сколько пунктов рухнут биржевые котировки, и куда брякнется франк?
Нет, пока наш рубль не вошел в число мировых валют – реформа Сокольникова еще не случилась, лучше вкладываться в зеленые бумажки.
– Товарищ Аксенов, а почему вы не привезли деньги в Советскую Россию? – спросил Молотов.
Вопрос был странным не только для меня, но и для всех остальных. Но уж коли задали, придется отвечать.
– Во-первых, чисто технически. Одна купюра весит примерно один грамм. Если возьмем миллион долларов, банкнотами по сто долларов, получается…
Математик из меня так себе, и я задумался, считая в уме – сколько же это будет, но меня опередил Троцкий:
– Считать по сто долларов – десять килограммов, а двадцать миллионов – это уже двести.
– А сколько в пудах? – вытаращился Молотов.
– Двенадцать с лишним пудов, – перевел с русской системы измерений в европейскую Каменев.
– И что? – пренебрежительно фыркнул очкарик. – Аксенов, парень молодой, здоровый, утащил бы за два приема. Ну, может за три. И что, не утащил бы?
– Простите, не знаю вашего имени-отчества, – извинился я.
– Вячеслав Михайлович, – буркнул товарищ в очках.
Ага, все-таки я прав, узнал. Странно, что будущий наркоминдел не знает метрической системы.
– Очень приятно, – кивнул я как можно любезнее. – Так вот, Вячеслав Михайлович, предлагаю вам потаскать чемоданы на двести с лишним килограммов, стоимостью в миллионы, да без охраны. Меня бы убили где-нибудь на ближайшей станции, да и с таможней были бы проблемы.
– А если брать купюры крупнее? – не унимался Молотов.
– Слышал, что есть купюры по пятьсот долларов, и по тысяче, но сам ни разу не видел, – вздохнул я. – Да и по сто долларов банкноты в европейских банках нечасто встречаются. Самые ходовые – по десять. И не уверен, что в Париже нашлось бы столько стодолларовых купюр. Боюсь, пришлось бы брать деньги по двадцать и по пятьдесят долларов. Представляете, сколько это весит? Сомневаюсь, что Франция разрешила бы вывезти столько наличности. А если и разрешила, то провезти все легально в Советскую Россию я бы не смог.
Молотов призадумался. Крякнув, виновато сказал:
– Извини, – начал он, потом поправился, – извините, Владимир Иванович, не подумал, глупость сморозил. Я же ни разу американских денег не видел. Думал, они как у нас – по пятьсот рублей ходят.
Если я поначалу и разозлился на Молотова, то отошел. Все-таки, когда человек признает свою ошибку, это уже неплохо. И переводить пуды в килограммы и тонны товарищ научится, ничего страшного.
– Владымер Ивановыч, а развэ обязателно было делиться денгами с французскими банкирами? – спросил вдруг Сталин.
Ну, Иосиф Виссарионович, от вас я такого вопроса не ожидал. А еще друг. С другой стороны – объяснять все равно придется.
– Мне пришлось пожертвовать малым, чтобы получить основной капитал, – пояснил я. – Если бы я не отдал часть денег банку, то мне вообще не удалось бы совершить вывод средств в Швейцарию. Банк сумел бы найти повод, чтобы оставить деньги у себя.