И здесь разброд и шатание. Как они тут воюют, при таком бардаке во всем? Понятно, для трех разных составов были свои причины, но ведь им приказали. Вот ведь канальи!
– Опосля, как получите самую лучшую мякину, вместо этих камней станете делать зерно. Как, придумаете, на то вы и мастера! Полученное будете шлифовать в бочках. Вот в таких!
Я нарисовал палочкой на земле простейшую галтовку.
– Только их катать надо так, чтоб поплотней получались, но как уж получится. Там чего придумаем. Его нужно не крупным сделать, лучше в четверть яри. После просеете от полученной мякины. Ее вновь в дело пустите.
На некоторое время остановился, соображая, что еще сделать нужно.
– Вот зерно надо будет уже вновь испытать, сколько потребно куда засыпать. Токмо сразу ложите поменьше, зелье шибко мощней выйти должно. Сколько сейчас-то идет?
– Чтоб выстрелить сорокасемифунтовым ядром, потребно, почитай, зелья…
– Интересно… Хотя какая разница! В общем, спытаете все, а потом мне грамотку в Кремль пришлете, что да как. Сам приеду проверю, и не дай бог чего опять не сделаете!
Уезжал в Пушечный двор в расстроенных чувствах. Узнал, конечно, много всего для себя нового про порох, но каковы пройдохи! Государевы указы им побоку, сами де с усами, а малец побалуется, да забудет.
Вообще, сам бог велел искать среди зелейщиков будущих химиков. Их профессия располагает к поиску разных составов. Мозги им только вправить, и, думаю, делом займутся, а не только хлебное вино будут на полезную смесь переводить.
На Пушечном дворе уже знали о появлении государя поблизости и, видимо, готовились. Встретила нас весьма внушительная делегация. Только флагов и транспарантов не хватало, а так даже дорога подметена.
Повели меня знакомить с чудесами. Они действительно были. Одни ядра чего стоят. Были каменные, свинцовые, каменные, облитые свинцом, кованые железные, медные, железная усечка, облитая свинцом или оловом, также чугунные. С Тулы сюда таких не присылали. Однако вот они, факт. Оказывается, их льют еще с начала века.
Какое позорище! Я изобретал велосипед с этими домницами, а просто надо было спросить! Хотя нет, почти сразу выяснилось, что тульские превосходят все известное. Слухами, как известно, земля полнится. И как им не быть, когда железо и всякая чугунная утварь по стране расползаться с купцами стала. Даже от сердца отлегло. Все же не зря мучились!
Были двойчатые на чепех (цепях), ей-богу, настоящие книппеля! Зачем только?! Также огненные кули, зажигалки по-простому.
– А калеными не стреляете?
– Это какие?
– Железные или чугунные, нагревают на огне докрасна и такими стреляют.
– Не слыхивали про такое, но спробовать стоит.
– Обязательно спытайте, а мне грамотку в Кремль. Трофим, записывай уже, что мне напомнить должен.
Говоря это, сам смотрел на Прохора, чтобы и он понял, и здесь пригляд от возглавляемого им приказа нужен.
– Чем еще супостатов гоняете?
– Дробом, каменным аль железным. Но чаще всего кричным шлаком.
Посмотрел я на него. Вот откуда, наверное, шрапнель и пошла! Единственно, что разноразмерная.
– Из чего же вы этим стреляете?
– Из пушек по вражьим воям, из можжир по крепостям, аль из гафуниц.
– Так, последние два – это что?
Можжирой, после долгих выяснений, оказалось то, что я мортирой называю. Хоть бы кто сказал! Поддакивали все. Позор-то какой! Как мало о своей стране знаю! Куда все это делось потом? Ведь через какую-то сотню лет голландцы у нас колонии на Новой Земле делать будут. Потом всему заново учиться пришлось. Костьми лягу, не дам всему этому пропасть.
Но потрясла меня, конечно, гафуница. Это была самая настоящая гаубица. Когда уяснил, что это именно орудие для стрельбы с закрытых позиций на большие расстояния, просто обалдел. Даже это умели. Все больше креп в мысли о сохранении всего этого.
– Кто из литцов такие льет?
– Здесь он. Игнатий, тебя государь кличет. Расскажи про гафуницы.
Вышел вполне солидный мужик, но явно не знатного роду, но мне это без разницы. Если это он такое тут льет, ему же цены нет! Да мы же с этими… ууух, таких делов наделаем!
– Вот скажи, Игнатий, а на сколь такая гафуница стрельнет?
– На три версты, как не больше. Только так далеко стрелять надо дробом.
– Почто так?
– Ядро улетит, куда – только господь знает. В ворога надо попасть, а не в небо, как в копеечку.
– А ежели по-новому отлить их, да ствол новыми сверлами проточить – лучше не станет?
– Может, и станет, спробовать надо, а так говорить не буду.
– Кстати, вы грамотку по новому литью не получали?
Казалось бы, всего недавно вопрос возник, но здесь с такими вещами не тянули, и новые требования уже по стране с гонцами разбежались.
– Получали, как нет. Токмо не понятно, чего надобно.
Возникла небольшая дискуссия о новых пушках с уточнением ствола. Мысль мастера поняли. Ко всему распорядился послать в Тулу литца с опытом работы по чугуну, для обмена хитростями, и посмотреть железное литье. Да и опыт плавки металлов и получения сплавов передать надо. Может, еще чего удумают.
Честно говоря, про себя матюгался. Где я был, почто сразу сюда не приехал, столько изобретать не пришлось бы! Может, лучше чего сделать удалось, а теперь только локти кусать!
Пошли смотреть дальше. На территории Пушечного двора был один деревянный амбар, в котором были тчаны (литейные ямы) и векши (подъемные блоки). Рассверливались пушки на открытом воздухе. В деревянной конструкции ствол закреплялся отверстием вниз и мог двигаться только вдоль своей оси. Сверло закреплялось снизу и приводилось в движение двумя работниками, крутившими его посредством длинных рычагов. Ствол надвигался на сверло. Периодически его поднимали, чтобы удалить стружку. Пока канавок для ее удаления не изобрели, и потому это надо делать вручную и довольно часто.
А вообще могли и без таких изысков обойтись и получить канал ствола хоть квадратным сечением, с помощью пил (напильников), что гораздо чаще и делали. С инструментом, как говорил, засада, и не только у меня, а у всех, так что сверлили только кованые, а сейчас таких не делают. Бронза же, материал достаточно мягкий, вот и обходятся. Но с другой стороны, это привело к дикому разброду калибров.
Сейчас ничего не работало. Я же хотел все делать в Туле и из железа. Как говорится, погорячился! Всего двор мог делать около ста орудий в год. Это было мало. Придется расширять и строить все из плинфы. Вот тут-то и всплыл цемес. Выяснилось, когда кирпич пережгут, он спекается. Тогда его на куски разбивают и перемалывают. Полученная мука есть цемянка. Ежели ее смешать с гашеной известью, то получится именно он. Самое то для кладки кирпича, навроде глинитного.
Думал, новое слово принес в строительство, а здесь и без меня раствор делали, разве что дороже. Осторожнее надо быть, а то на смех не поднимут, но репутацию себе испорчу.
Отливка орудий массой свыше тонны была событием не исключительным, но требующим особой подготовки. Кроме изготовления собственно отливки много времени занимали подготовительные операции и чистовая отделка орудий: чистка пилами, снятие наплывов, отделка канала ствола, чеканка украшений и надписей. Помимо кузнечных мастеров на Пушечном дворе работали кузнецы, резчики, паяльщики, плотники, изготовлявшие лафеты, чертежники и другие специалисты. В целом производство орудий было организовано по методу простой кооперации: изделие последовательно проходило обработку в руках каждого мастера.
Главными были, конечно, литцы. Их, оказывается, на Пушечном дворе было три вида. Одни отливали колокола, вторые паникадила, третьи пушки.
– А почто разные?
– Так изделия тоже не одинаковые, и бронза у них своя. Навык тоже каждому особый нужен.
Получается, Петр перелил колокола на пушки от отчаяния. Приперло его, видать, сильно. Из колокольной бронзы хороших не отлить. На безрыбье и рак рыба.
– А зачем вы их украшаете?
– А то как же! Разве ж можно без этого! Красота – она во всем, и в орудии тож.
Ну как им объяснить, что это всего лишь лишние затраты? Придется просто приказать. Рационализм тут отсутствует как класс.
В Кремль возвращались, когда уже завечерело. В Китай-город въехали через Сретенские ворота, а в сам город через Фроловские. Часов на башне не было. Я-то помнил, какие они были. Надо будет про них не забыть и тут сделать. В походной сумке лежало самое дорогое, что могло мне тут попасться, то, что увидел на Пушечном дворе у одного из мастеров – гляделка, подзорная труба по-нашему. Плохонькая, мутноватая, но все же она, купленная у какого-то купца с востока. Увеличение где-то между двумя и тремя, но вот он, образец. Для гафуниц самое оно. И еще лупа. Именно так он ее и назвал. Довольно приличного размера, но увеличивает раза в два, не больше. Стекольщиков озадачивать надо такими вот штуками.
По глазам видел, что мастер со всем этим богатством расстается с неохотой, но великий князь, куда же тут деваться. Я лично пообещал вернуть, хоть меня и отговаривали, но долг платежом красен. Отдам уже изготовленные нами и еще лучше прежних. Не верю, что наши мастера не сделают, коль такое творят. Куда Европа попала со своими пушками! Им еще столетия идти до того, что у нас уже есть!
На следующий день, после заутренней, ко мне подошел Сильвестр, священник Благовещенского собора в московском Кремле, в котором я и находился. Всем чего-то от меня было надо. Нет, чтобы так просто. Одиночество на меня навалилось в то утро с удвоенной силой. Детство для меня уже закончилось, и вернуться к сверстникам уже не мог, но для окружения все еще был мальцом, хоть и великим князем.
– Государь, дозволь слово молвить?
Мои кремлевцы уже начали его вязать и оттаскивать в сторону.
– Стоять! Оставьте его, пусть говорит, коль начал.
– Государь, к вам архиепископ новгородский Макарий, с другими священниками, попасть с челобитной хочет.
– Чего же сам не пришел, а тебя вот просит? Земляки, поди?