ой. Я вас помню очень дерзкой девочкой. Работаете, учитесь?
– Окончила школу, работаю. А что до дерзости, по-моему, такая же и осталась.
– Ясно. А почему не учитесь? В школе проблемы были? – улыбнулась Римма Станиславовна.
– Можно сказать и так. Золотую медаль выдали. А что с ней делать? – ответила Кира.
– Золотую медаль?! Но вы не пошли учиться?! Да вы сошли с ума! – Мезенцева даже присела на край дивана.
– Что я с ней буду делать? Куда пойду? Деньги надо зарабатывать. Родители без работы скоро останутся.
– Да, времена, увы, диктуют. – Мезенцева покачала головой, а потом спросила: – А где работаете?
– В хозяйственном нашем.
– Это который за углом?
– В нем, хорошо платят, переведут в старшие продавцы, там оклад больше.
– Ну да, ну да… Слушай, Кира, можно я на «ты» буду? Ты пей чай и ешь пирог. И еще я себе тут котлеты жарила, давай тебе разогрею.
– Спасибо, конечно, – Кира улыбнулась своей самой противной улыбкой, – я сразу узнаю этот тон. Ну, вы меня жалеете, вам бы хотелось обо мне позаботиться: нерадивая, с заскоками, отбилась от родителей. А еще думаете: «Куда мать с отцом смотрят, дочь оставили одну в заброшенном доме?! Собаку или кота так не бросят!» Верно?
– Что – верно?
– Правильно я угадала ваши мысли?
– Ну да, – призналась Римма Станиславовна, но не смутилась, – правильно, но от твоей проницательности ничего не меняется. Мне жаль, что ты выбрала такой путь.
– Вкусный пирог, – сказала Кира, – и чай очень хороший. Не «Краснодарский». Жаль будет, если я не доем и не допью.
– Почему не доешь? А, поняла, не приставать к тебе с разговорами этими, иначе уйдешь.
– Точно, – улыбнулась Кира. Мезенцева вызывала у нее симпатию. А еще ей очень здесь нравилось. О чем она сказала хозяйке.
– Красиво у вас. И богато. Но в первую очередь красиво.
– Спасибо. Я всегда так жила. А когда вдруг такие перемены пошли, не сочла нужным что-то менять.
Кира рассматривала комнату, в которой они пили чай. Даже странно было видеть в таком месте, в заброшенном доме картины и фото в золоченых рамах, статуэтки и гобеленовые подушки с куртуазными рисунками. На полах лежали ковры.
– Ох, – сказала Кира, – у вас, как в музее.
– Музей – не музей, но предметов хороших достаточно. Что попало я не покупала и в дар не принимала. А если и приходилось принять, чтобы не обидеть, вскоре продавала или дарила.
– В дар? Такую красивую подушку можно было принять в дар? – Киру удивила именно подушка с замком и пастушками.
– Эта розово‐голубая, редкая для гобелена «думочка»? – улыбнулась Мезенцева.
– Да.
– Это сочетание называется «версаль». Голубой и розовый. Это редкая старинная вещь. Мне ее подарил один французский дипломат.
– О! – только и вымолвила Кира. Ей еще хотелось спросить про кимоно, которое висело на мраморном бюсте.
– Кимоно аутентичное. Из Японии. Я переделала сложный крой и ношу как халат дома. Очень удобно, а натуральный шелк – это просто волшебство. В холод тепло, в жару – прохладно.
– Вы не переехали? Вам не дали квартиру?
– Дали, я отказалась.
– Как это? А если снесут дом?
– Тогда мне дадут другой ордер. А пока я хочу жить здесь. Слава господу, в нашей с тобой обители есть тепло, свет и вода.
– Говорят, что это не просто так.
– И правильно говорят. Дом сохраняют. Очень мудро. Чем уродство штамповать, лучше старинную вещь сохранить. Для себя.
– Как это – для себя?
Мезенцева рассмеялась:
– Ну, кое-кто там, наверху, решил, что хочет купить этот дом. Решил, но понимает, что не время. Что можно поторопиться. Поэтому дом на всякий случай расселили, поставили на капремонт, но не делают, поскольку как бы нет средств на него. А воду, свет и газ не отключают. Давно известно, что строение ветшает быстрее, если не работают коммуникации.
– Как у человека – нет крови, лимфы, воды – человек не живет.
– Верное сравнение, хоть и жестокое.
Кира пожала плечами.
– А вот то, что происходит – это не жестоко?
– Что именно?
– Бандиты, нищие, мальчишки моют машины и попрошайничают. А вы вокзалы видели? Там же просто ужас что творится. Там бездомные.
– Я все это знаю. И не простят тех, кто довел до такого.
– А ведь и гражданская война может быть. Не потому, что разные взгляды, а потому, что власти всем хочется. И вы предлагаете мне учиться в такой ситуации?
– Да, если хочешь, – твердо сказала Мезенцева.
– Ладно, мы теперь опять соседи, поговорим обо всем. Вы ко мне заходите, у меня не так красиво, но уютно.
– Спасибо, с удовольствием.
– Ко мне можно попасть, не выходя из дома. Я только теперь поняла – через лестницу вашего крыла.
– Я знаю, я очень хорошо знаю этот дом. Когда здесь эту квартиру выбирала, изучила план, историю, посмотрела старые фото. Я все ходы здесь знаю.
– А на дверь дворницкой я замок повешу, ключи вам дам, – строго сказала Кира.
– Да, конечно. Там замок был, да я ключ потеряла, пришлось его сбить.
– Так сейчас нельзя, хотите, чтобы гости непрошеные наведались?
– Не дай бог.
– Да и к Бегловой заходите. Бабка она безобидная, хоть и не в уме. Тоже восстала, все ее уехали, она осталась же.
– Да уж. Они хоть помогают ей?
– Не заметила, чтобы там помощь была. Но она сама очень чистоплотная, шустрая. Хотя белки какие-то мерещатся.
– Знаешь, надо пирога отнести. И вообще.
– Отлично, вот и отнесите. Вы же дом знаете – найдете ее. Она рада будет. А мне надо спешить, на работу собираться.
– А конечно. – Мезенцева, казалось, была сбита с толку.
«Это тебе не в хрустальном замке в красоте сидеть. Ближнему надо помогать тоже», – отчего-то зло подумала Кира, глядя, как Мезенцева собирает гостинцы для Бегловой.
Она попрощалась.
Следующая неделя у Киры прошла в хлопотах – на работе поступил новый товар – какие-то мудреные терки для овощей. Начальство заломило цену, за неделю не продали ни одной штуки, все продавцы получили нагоняй. Кира выслушала гневные речи администратора, попыталась что-то возразить, но ей заткнули рот самым грубым образом. Заболоцкая опешила, пока раздумывала, хлопнуть ли дверью, начальство исчезло само.
– Все понятно, проблемы на личном фронте, – заметила кассирша отдела бытовой химии.
– А ты откуда знаешь? – удивилась Кира.
– Ты помнишь Зульфию, такая хорошенькая, работала в отделе посуды.
– Помню, она ушла быстро.
– Не ушла. Стала любовницей директора. Он велел дома сидеть, ему так спокойнее. А она не послушалась, устроилась в салон парикмахерский. А там клиенты разные. Вот он и ревнует, бесится. Сам фигню всякую закупает, а нам достается.
– У нее было образование? У Зульфии? Она умела стричь?
– Она не только стричь может, она маникюр делает и косметику лица. Ну, там, кремы всякие.
– Господи, я себе представляю эти кремы, – усмехнулась Кира.
– Зря смеешься. У меня соседка в семидесятые себе «Волгу» на этих снадобьях купила. У нее клиентура была такая, что закачаешься – от балерин до жен этих самых. – Кассирша показала пальцем на полоток.
– А терки эти дурацкие мы не продадим. У нас магазин не вызывает интереса. К нам за вениками только ходить. И за тазами, – сказала Кира.
Вечером этого дня она навестила Беглову, поговорила со старухой немного, сварила ей быстро овощной суп и, заметив, что у той слипаются глаза, пошла к Мезенцевой. Римма Станиславовна встретила ее в очках и с газетой в руках.
– Кроссворд? – спросила Кира, указывая на газету.
– Нет, новости читаю.
– Телевизора мало?
– Я люблю сравнивать. А теперь, слава богу, появилась возможность получать одну и ту же информацию из разных источников.
– Да, это вам не газета «Правда», это «Московский комсомолец». О чем только не пишет.
– Да, хотя много и врет.
– Вы о чем? – спросила Кира, но тут же махнула рукой: – Право, мне все равно. У меня забот хватает.
И она рассказала о событиях в магазине, а заодно и о Зульфие, которая стала любовницей.
– Это глупо винить сотрудников в собственных огрехах.
– Каких? Какие огрехи наш директор сделал?
– Надо магазин переделать полностью. Надо, чтобы все стояло на полках, чтобы было одно торговое пространство. Ты же видела, как теперь торгуют продуктами.
– Ага, на рынках оптовых. И не только оптовых.
– Нет, я говорю о супермаркетах. Все есть под одной крышей и в одном зале. Это современно и удобно. Одна касса на все отделы. Предложи вашему этому самому…
– Григорьеву? Олегу Борисовичу?
– Директору вашему.
– Ну да, Григорьеву. А как ему сказать?
– Так прямо и сказать. Но лучше без свидетелей. А еще лучше, написать это все на бумажке, постучаться в кабинет и положить ему на стол. А на словах сказать, что, если он сочтет нужным, пусть прочитает. Вежливо, но не боясь. С достоинством. Достоинство чувствуется всегда. И его уважают.
– Идея хорошая. И с одним пространством и с предложением. Но он такой…
– Какой?
– Неотесанный, грубый.
– Ну что тебе сказать. Время такое, когда такие удерживаются, могут выстоять. Грубые, жесткие. А может, он на самом деле не такой? Ты же не видела его в других ситуациях.
– Нет, человек или такой, или другой. Ситуация тут ни при чем.
– Может, ты и права, – кивнула головой Мезенцева и добавила: – Кира, извини, но дам тебе совет. Переоденься. Перестань ходить в одном и том же.
– Я стираю всегда все.
– Речь не о чистоте, тут нет никаких вопросов. Речь о стиле. Перестань носить эти толстые кофты с начесом.
– Это называется свитшот.
– Не важно, как это называется. Важно, что тебя это грубит и делает похожей на парня. А ты очень интересная.
– Знаете, я не могу тратить деньги на барахло. Я коплю. Валюту покупаю. Я не знаю пока, для чего, но пусть будет запас.
– Отлично, но я тебе помогу. Отнесись к этому правильно. Мы же соседи, друзья.