Встретившись с Пизмарчем, он говорит ему, что надо спрятать документ, за которым охотятся русские шпионы. Тот берет письмо, но Космо Уиздому удается его выудить. Карлайл тем временем гоняется за Космо и даже бьет его кастетом по голове, а подоспевшему констеблю и вызванному им врачу сообщает, что он упал в обморок. Письмо взять он успел и сунул, услышав голоса, в ореховую горку.
В усадьбу приезжает редактор из издательства, Сэксби-старший. Это – тот редкий случай, когда Вудхаусу совершенно не удался рассеянный старик. Получилось что-то вроде сумасшедшего. Он наблюдает птиц, ищет какого-то человека, ничуть не связанного с сюжетом, словом – почти, если не совсем, путается под ногами.
Начинается аукцион. Карлайли и Космо бешено торгуются, и горка достается Карлайлам за пятьсот фунтов, то есть – ровно за ту сумму, которую Джонни, ее владелец, должен няне Брюс, чтобы она вышла замуж за констебля.
Граф счастлив; но крестник говорит ему, что заранее отдал выручку местному священнику на благотворительные цели. (Как мы помним, он не надеялся получить за нее больше пяти фунтов.)
Фиби плачет, беспокоясь за сына и за брата. Пизмарч это видит и, забыв свои опасения, берет ее за руку. По-видимому, они объясняются, и Фиби звонит лорду Икенхему.]
23
– О, Фредерик! – сказала Фиби, дыша тяжело и прерывисто, как загнанный кролик.
– А, здравствуй, моя дорогая! Что с тобой? Ты расстроена?
Фиби ответила не сразу, словно прикидывала, уместно ли тут это слово, и отвергла его, как строгий лексикограф.
– Нет, – отвечала она, – я себя не помню.
– Поставь опыт. Вспомни, как тебя зовут.
– Ах, не говори глупостей! Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Только бы Космо не рассердился! Я же не девочка, мне под пятьдесят. Все-таки странно…
– Ты что, поступаешь в мюзик-холл?
– Конечно, нет! Я выхожу замуж.
Трубка задрожала в правой руке графа, сигара – в левой. Да, это сенсация. Любая газета поместит на первой полосе.
– Неужели решился? – воскликнул он. – Неужели ты будешь леди Пизмарч?
– Миссис Пизмарч.
– На какое-то время. Такой человек не сегодня – завтра станет сэром или пэром. Дорогая моя, вот это новость! Лучше людей, чем он, просто нету. Знаешь, что сказал Сын Сирахов? Ах ты, забыл, но что-то хорошее.
[Фиби рассказывает, как Пизмарч сделал ей предложение. Потом лорд Икенхем беседует с ним самим, значительно запутывая интригу, и, наконец, видит, что к дому подъехала машина, а из нее вышла Барбара Кроу.]
24
Вероятно, лорд Икенхем глубоко бы обиделся, если бы кто-нибудь предположил, что при каких бы то ни было обстоятельствах мнение его совпадет с мнением Космо, но, как и тот, сразу подумал: «Нет, только дурак упустит такую женщину!» В спортивном костюме, в зеленой шляпке, она выглядела еще лучше, чем обычно, а улыбка, с которой она его окликнула, просто согревала сердце.
– Фредди! – удивилась она. – Ты-то что здесь делаешь?
– Гощу у крестника, пока жена в Шотландии, – объяснил граф. – А ты?
– Приехала к Уиздому насчет телевидения. Кроме того, заберу старшего Сэксби, младший боится, не упал ли он в озеро. Тут что-то вроде гостиницы?
– Мой крестник берет постояльцев.
– Тогда я сниму комнату.
– Прекрасно. Нам надо с тобой поговорить. Сядем пока вон под тем деревом. Я уж надеялся, увидев тебя, – прибавил он, усевшись в кресло, – что ты приехала к Бифштексу.
Барбара выпрямилась:
– К Раймонду? Разве он здесь?
– Да, в другом доме, за озером. Если хочешь, мы к нему зайдем. Сейчас он занят, но ты как раз причешешься, умоешься.
Барбара, до сих – веселая, стала печальной.
– Это не совсем удобно.
– Почему?
– Он подумает, что я за ним гоняюсь.
– Конечно. И очень хорошо. Немного оживет, подбодрится. Скажет себе: «Смотри-ка! Я думал, все пропало, а она за мной гоняется». Отсюда до прежних отношений – один шаг. Почему ты так горько хмыкаешь?
– Тебе не кажется, что это смешно?
– Нет, не кажется. А что именно?
– Мысль о том, что Раймонд мной интересуется.
– Дорогая моя, он тебя обожает!
– Чепуха какая! Он ни разу не пришел, не писал, не звонил… ну, с тех пор.
– Естественно! Видимо, ты не понимаешь, какой он тонкий. В суде он рвет на куски свидетелей – и ты говоришь себе: «М-да, крутоват!», не ведая о том, что на самом деле – что это такое нежное? А, фиалки! Так вот, на самом деле он – истинная фиалка, не то что, скажем, я. Всякий раз, когда Джейн со мной ссорилась, я вынуждал ее к миру зверскими угрозами, но одно дело – я, другое – Бифштекс. Деликатность, вот его суть. Когда ты его отвергла, он решил, что тебе не нужен. Страдал, как не знаю кто, но терпел. Должен бы знать, что любовным размолвкам – грош цена. Опять ты горько фыркаешь? Что тебя рассмешило?
– Ты сказал «любовным размолвкам».
– Так их обычно именуют. А что же это еще?
– Буря. Битва, если хочешь. Я назвала его надутым чучелом!
– Что ж тут такого? Он и сам знает, что он – надутое чучело.
Барбара вспыхнула:
– Ничего подобного! Он – ягненок.
– Кто?!
– Самый кроткий из людей.
– Ты подумала, что говоришь?
– Да, Фредерик Алтамонт Корнуоллис, подумала.
Лорд Икенхем удовлетворенно кивнул:
– Так я и знал, любовь не угасла! Угасла?
– Нет.
– Стоит ему мигнуть, и ты пойдешь за ним на край света?
– Да.
– Ну ничего, он сам туда не пойдет. Что ж, моя дорогая, превосходно! Если ты чувствуешь именно так, скоро все уладится. Я не был уверен в тебе, про него-то я знал. Просто надоело – закроет лицо руками и стонет: «Барби, Барби!»
– Он называл меня «Бэби».
– Кто, Бифштекс?
– Да.
– Ты не спутала?
– Нет.
– Что ж, тебе виднее. Значит, он стонет «Бэби, Бэби…» Не в том дело, главное – стонет. Словом, все в порядке.
– Да?
– Да. Вас очень легко помирить.
– А по-моему – трудно.
– В чем же трудность?
– В том, мой дорогой, что он твердо решил жить вместе с Фиби.
– Он хочет, чтобы она жила с вами?
– Вот именно. Есть в нем какая-то мелочность, вечно он экономит… Наверное, в молодости привык, ему ведь приходилось нелегко, пока он не набрал силу. Я сказала, чтобы он давал Фиби по две тысячи в год, пусть снимает квартиру в Кенсингтоне или виллу в Борнмуте, а он – ни в какую. Слово за слово… Ты теряешь терпение?
– Практически – нет. Я человек покладистый.
– Завидую. Если меня довести, я царапаюсь и кусаюсь. Как затвердил: «Будем разумны», или там «Ты пойми, я не миллионер» – ну, не могу! Назвала его надутым чучелом… Да? Почему теперь ты горько фыркаешь?
– Ты выбрала неудачные слова. Где мрак, где горечь? Я мирно веселюсь. Так это, знаешь, мелодично и заразительно хихикаю. Смешно, когда люди фантазируют, как сказал бы Альберт Пизмарч, – и зря.
– Зря?
– Конечно.
– Твоими бы устами… А кто такой Пизмарч?
– Мой близкий друг. Рассказать о нем все – приключения на суше и на море, любимое блюдо, перспективы – сейчас не могу, слишком долго. К данному случаю относится лишь то, что он женится на Фиби.
– Что!
– Да-да, женится. По-видимому, ты хочешь вскричать: «Чтоб меня ангелы драли!» Именно это восклицает он под воздействием сильных чувств.
– Женится на Фиби?
– А что такого?
– Ну, не всякий решится. Кто этот скромный герой?
– Дворецкий Бифштекса. Конечно, теперь – бывший.
– Фиби выходит за дворецкого?
– Должен же кто-нибудь, а то они вымрут. Берт намного лучше покойного Алджернона. Да? Ты что-то сказала?
– Я попросила у тебя платок.
– Простудилась?
– Нет, я плачу. Плачу от радости. О, Фредди!
– Я знал, что ты обрадуешься.
– Обрадуюсь! Да это решает все.
– Если Икенхем приложит руки, решается любая проблема.
– Неужели приложил?
– Ну, я сказал Фиби, что он ее боготворит…
– Фредди, я тебя поцелую!
[Приходит Сэксби-старший, рассказывает про аукцион. Барбара не все поняла, и граф рассказывает ей историю с книгой.]
– Я знал, что тебя это потрясет, – закончил он. – Падаешь в обморок?
– Нет, не падаю, но охать – охаю.
– Или крякаешь.
– Только подумать, Пупс написал эту книгу! Я и не подозревала, что в нем…
– Прости, ты ослышалась. «Время пить» написал Раймонд Бастабл.
– Вот именно, Пупс. Я его так называла.
– Его?
– Да.
– Какая мерзость! А он тебя – Бэби?
– Да.
– Нет, какая гадость! Поистине, чужая душа… Что ж, скоро снова его назовешь этим отвратительным именем. Если, конечно, твоя любовь выдержала удар.
– О чем ты говоришь?
– Многие шарахаются от «Коктейлей». Епископ, Фиби, пятьдесят семь издательств… Тебя не ужасает, что он это написал?
– Ни в коей мере. Я еще больше люблю Бифштекса, как ты его называешь.
– Все лучше, чем Пупс.
– А следующая будет еще лучше.
– Ты думаешь, он напишет и другую?
– Конечно. Я уж об этом позабочусь. Пусть уходит из суда – там вредно служить – и пишет, пишет. Жить будем здесь, а не в городе. Ты бывал в Олд Бейли?
– Бывал раза два.
– Не воздух, а грязный студень. Им можно травить мышей. А в деревне он будет играть в гольф, похудеет. Его ведь страшно разнесло.
– Да, стройным не назовешь.
– Ничего, исправим. Знаешь, когда я его увидела? В десять лет. Дядя повел меня на матч Оксфорд – Кембридж и познакомил нас. Он дал мне автограф, я – влюбилась. Одно слово, греческий бог!
– Ты вернешь его в это состояние?
– Ну, не совсем, но что-то сделаю. А сейчас пойду искупаюсь. Как тут снимают комнату? Надо зайти к твоему крестнику?
– Он в Лондоне. Зайди к его няне. Я тоже пойду, она дама серьезная.
[Приезжает Джонни, помирившийся с Белочкой. Сэксби между делом говорит сэру Раймонду: «Я только что сказал Барбаре Кроу…»]
Трубка, рассыпая искры, выпала у баронета изо рта. Сэксби покачал головой: