ь на набережную. На прогулке меня посещали мысли о смерти, о смертности — моей собственной и каждого человека, с которым я связана. Я стояла на краю пристани напротив стройплощадки. Так люди поступали много лет назад: прыгали с какого-то края — спокойная, одинокая, хотя и романтичная смерть, которую даже можно назвать если не героической, то по крайней мере смелой. Большой прыжок в воздухе, затем мощный всплеск, а потом литры воды наполняют легкие до тех пор, пока ты не перестаешь дышать, пока ты не тонешь. И возможно, в голове пронесется последняя мысль: «Будут ли по мне скучать, когда меня не станет?» Хотя, скорее всего, это будет просто: «Ох!»
Только это не океан, а Ист-ривер, и здесь мне не удалось бы погибнуть таким образом. О прыжке в глубину и говорить не приходится, здесь около двадцати футов, так что перспектива смерти кажется мне в этот момент нереализуемой. Да и вообще, я задумалась над этим чисто гипотетически. Поэтому я отправилась домой, выпила полбутылки вина и отключилась, немного помастурбировав. Проснувшись на следующее утро, я поехала на работу, ведь в этот день у Нины была презентация, и я с нетерпением ждала ее.
А произошло вот что: она пришла на работу в облегающем платье лавандового цвета, которое буквально липло к ее телу. «Как тебе удалось его надеть?» — хотелось мне спросить, но я сдержалась. Нина выглядела потрясающе. Она тоненькая, как тростинка, и это платье ей очень шло, хоть и смотрелось несколько дешево. Как будто бы перед вами вся Нина, все ее небольшие выпуклости и изгибы, завернутые в ткань из искусственного волокна. Это не офисный стиль, это стиль Нины.
Добавьте к этому полный макияж, укладку, фантастический аромат, бриллиантовые серьги, каблуки — полный комплект.
Я пыталась вспомнить, что надевала на свою первую презентацию, и, хотя мне это не удалось, ведь прошло уже больше десяти лет, я была уверена, что ничего похожего на наряд Нины. Я склоняюсь к классической черной нью-йоркской загадочности — или скорее апатии. Нина же — дизайнер до мозга костей. Она разбирается во всем от и до. А еще ей двадцать шесть, она завела аккаунт в Инстаграме еще в колледже и знает о ракурсах, стилях и предпочтениях то, чего мне никогда не понять, или то, что не вызывало бы у меня интереса. По крайней мере больше не вызывает.
— Хорошо выглядишь, — сказала я.
— А, старье, — ответила она с еле заметной улыбкой. Вся такая гламурная и все равно нервничает. Как же мне нравились ее усердие и старание!
— Нина, у тебя все получится.
Во время презентации было сложно не смотреть на нее пристально, как на физический объект, ведь она молода и симпатична, да еще и эти изгибы… Я наблюдаю за всеми, кто сидит в комнате, пытаясь понять, обращают ли они внимание на то, что она говорит, или на то, как она выглядит. Только мы с Брайсом смотрим на Нину безотрывно: ему полагается быть внимательным, ведь если эта презентация для кого-то и предназначена, то как раз для него. Я работала с ним долгое время. Он умеет хорошо концентрироваться или, по крайней мере, делать вид. У остальных вызывают интерес только их девайсы, на Нину они поднимают взгляд лишь изредка. Раньше мужчины смотрели бы на нее во все глаза с откровенным вожделением. Не знаю, стоит ли рассматривать это как прогресс или как оскорбление.
Я вспоминаю время, когда одевалась подобным образом — не в такие платья, конечно, но в таком стиле. Больше никогда не буду так делать. Я выучила все возможные уроки на тему того, к каким это ведет последствиям: отличные, ужасные, скучные — все! И самый главный из них гласит: как бы хорошо ты ни владела своим телом и разумом, всегда найдутся мужчины, которые захотят властвовать над тобой, — пусть даже только взглядом, — хотя чаще это происходит с помощью слов и иногда рук.
Глядя на Нину, я чувствовала, будто заново прохожу через все это. Воспоминания стайкой выпорхнули из моей жизни благодаря ей. Я сделала глубокий шумный и беспокойный вдох, заставив всех обратить на себя внимание.
— Простите, — пробормотала я и схватила с подноса маленький сэндвич с говядиной.
Кто-то должен был взять сэндвич первым. Вскоре остальные последовали моему примеру, и мы все одновременно принялись жевать, пока Нина выступала. Прости, Нина.
Несмотря на то что мы ее явно отвлекали, Нина держалась молодцом: была спокойна, хорошо подготовлена и поглощена работой. Брайс задал вопрос, и она ответила до того, как он успел закончить фразу. Она не имела сверхъестественных способностей, но разбиралась в предмете обсуждения гораздо лучше, чем кто-либо из присутствующих. Я не смогла бы с ней сравниться. И я почувствовала гордость за нее.
Позже, когда мы вернулись к своим рабочим местам, я хлопнула ее по ладони и мы обе рассмеялись.
— Давай потом выпьем, — предложила я.
— Давай выпьем сейчас, — ответила она.
Было два часа дня. У меня на почте во входящих — сообщение от мамы с извинениями за свое поведение. Мне не хотелось отвечать, и я оставила его без ответа. Мы обе закрыли ноутбуки и незаметно выскользнули из здания, после чего отправились в бар в отеле, расположенном за шесть кварталов отсюда. Я заказала «Манхэттен», а Нина — джин с мартини. Мы быстро опустошили бокалы и заказали еще по одной. Вскоре мы обе напились в хлам. Нина все время бросала взгляды на телефон, и он вознаграждал ее частыми уведомлениями о сообщениях: это настоящая любовь.
— Думаешь, кто-то заметит наше исчезновение? — спросила она.
— Заметят исчезновение платья.
Она рассмеялась:
— Соблазнительное, правда?
Я осушила бокал и спросила, почему она надела его:
— Тебя не волнует, что все пялились на твое тело? Я имею в виду, что я пялилась, к примеру. Все было на виду.
— Меня не волнует, что кто-то рассматривал меня как женщину, если меня запомнили, — ответила она. — В любом случае я никому не доверяю.
— Я тоже, — согласилась я.
Мы выпили еще и начали рассказывать друг другу секреты о том, что с нами делали мужчины, — обо всех этих ужасных вещах. Поскольку я старше, опыта у меня куда больше, но у Нины дополнительный бонус — она кореянка. У нас в стране существует фетишизация людей, принадлежащих к азиатской расе, — то, с чем мне, среднестатистической еврейке, никогда не приходилось сталкиваться. Она поделилась со мной парой историй: мерзкие учителя старших классов, мерзкие преподаватели в колледже, мерзкие мерзости.
— Меня никто так не преследовал в метро, — заметила я.
— Случается примерно раз в неделю.
Нина снова проверила телефон и вздохнула: ее настоящие желания оставались неудовлетворенными.
Я рассказала ей о мужчинах, бывавших у нас дома после смерти отца. Мама часто приглашала к нам общественных активистов, по совместительству наркоманов. Некоторые заставляли меня сидеть у них на коленях, и я чувствовала, как у них встает член.
— Вот так я получала свою долю внимания, хотела я этого или нет, — подытожила я. — Это всегда оставалось тайной между мной и ими.
— Они когда-нибудь засовывали его в тебя? — спросила она.
— Я всегда надевала брюки на домашние вечеринки, — ответила я.
Еще один бокал — и мы рассказываем друг другу истории об изнасилованиях. Почти у каждой знакомой мне женщины такая есть. Если бы мне давали никель каждый раз, когда мне рассказывали подобную историю, я могла бы купить огромную плюшевую подушку, в которую выплакала бы все свои слезы. Почти изнасилование, свидание с изнасилованием, изнасилование с изнасилованием: все это, по сути, одно и то же. Почти — это уже изнасилование. Как-то подруга на одном дыхании рассказала мне в красках историю о пьяном мужчине, от которого ей пришлось отбиваться на вечеринке. Он разорвал ей платье, исцарапал лицо, сжимал горло. Все закончилось тем, что она двинула ему в глаз, но — и она постоянно повторяла это — он ее так и не трахнул. «Слава богу, ничего не произошло», — сказала она мне. Я уставилась на нее, а потом медленно произнесла: «Да. Слава богу».
У Нины завибрировал телефон, она посмотрела на него, пролистала текст и с раздражением вздохнула:
— Плевать.
— Правильно, — согласилась я, и мы чокнулись бокалами. Я еще раз сказала, что она сделала отличную презентацию.
— Точно? — переспросила она.
— Точно.
— Ты же меня не обманываешь, правда?
— Нина, я здесь не для того, чтобы тебя обманывать, — заверила ее я. — Я здесь, чтобы быть тебе подругой.
— Сестрой, — уточнила она.
— Именно, сестрой.
Три бокала — и уже пять часов, бар начал наполняться людьми. Нина пролила немного коктейля на платье. Жидкость прозрачная, и ничего не видно, но ее это все равно вывело из равновесия, она схватила кошелек и прошествовала в другой конец зала, в конце концов попала на кухню, где ее развернул официант, указав нужное направление. Я наблюдала за этой сценой, тихонько посмеиваясь. Ох уж эта Нина и ее маленькое обтягивающее платье.
Потом прямо передо мной завибрировал ее телефон; я заглянула в него, потому что была пьяна и мне хотелось узнать, что происходит в ее жизни, о чем она мне не рассказала. Я увидела сообщение от Брайса: он писал, как он рад, что она все-таки купила это платье; потом еще одно — о том, как соблазнительно она в нем выглядела, и еще одно, где говорилось, как бы он хотел снять с нее это платье, потом — просьба увидеться с ним в семь часов вечера и, наконец, последнее — с указанием конкретных оральных желаний, как активных, так и пассивных.
— Ох! — только и смогла сказать себе я.
Нет нужды бросаться с обрыва в океан в поисках смерти, ведь каждый день меня подстерегает маленькая смерть, и все, что для этого нужно, — проснуться и выйти за дверь.
Индиго разводится
Мы встретились во дворике кафе возле ее лофта. Сквозь узкие деревянные балки в самодельной крыше пробивались солнечные лучи. Сверху свисали лоснящиеся виноградные лозы со зреющими зелеными ягодами, крохотными, как соски. Индиго казалась слишком худой, словно тростинка, ее сочное послеродовое цветение уже поблекло. На ней был шарф из серого блестящего шелка-сырца и ниспадающее свободными складками черное платье с отделкой из кристаллов по линии бюста и подолу. Таков ее способ выражения скорби.