Дом строится год, и ты наблюдаешь за этим каждый день. Как кладут кирпич за кирпичом. Ты точно не знаешь, когда он будет завершен, когда вид из окна изменится окончательно, однако устраиваешь вечеринку в ознаменование этого финала. Ты приглашаешь всех знакомых и даже разрешаешь гостям взять с собой детей. Друзья поднимают бокалы за Эмпайр-стейт-билдинг и за тебя.
— Это был отличный вид, — говорит одна из твоих бывших коллег, жених которой ходит за ней хвостом.
— Вид был не на миллион долларов, но он стоил полутора тысяч в месяц, — отвечаешь ты.
— Это отличная цена, — подхватывает ее жених. — Ты не должна переезжать, даже без вида. Не стоит покидать эту квартиру, — говорит он и кладет руку тебе на плечо.
Наступает день, когда уложен последний кирпич и твой вид официально закрыт. Ты покупаешь бутылку вина, заказываешь пиццу и садишься за стол. Ты смотришь в небо, в ничто и в кирпичи. Того, что делало тебя особенной, больше нет. Ты никогда не сможешь вернуть ни тот вид, ни то время. И все, что у тебя осталось от него, — твои альбомы с зарисовками, которые все равно бесполезны. Ты раздумываешь над тем, чтобы сжечь их, но что от этого изменится? Кроме того, они — единственное свидетельство того, что ты существовала на этой Земле. Ты осознаешь: все это время ты просто пыталась доказать себе, что еще жива. «Так что, если его нет, значит, я мертва? — спрашиваешь ты себя и отвечаешь: — Конечно нет. Надеюсь, что нет». Ты пробуешь пиццу, делаешь глоток вина и задаешь себе вопрос, к которому ты наконец готова: «Что дальше?»
Андреа
Книга опубликована. Это книга об одиночестве, написанная чрезвычайно привлекательной женщиной, уже вышедшей замуж; книга полна критических, но в то же время ностальгических воспоминаний о ее бессемейных днях. Мне совершенно не интересно об этом читать. Я не замужем. Я свободна уже много лет. Эта книга не расскажет мне ничего нового об одиночестве.
Как бы там ни было, все, кого я знаю, говорят мне об этой книге. Они, словно почтовые голуби, передают сообщения, выполняя поручения коварного медиамаэстро, стоящего на крыше в центре Манхэттена. Ничто не помешает им достичь пункта назначения — меня, целевой аудитории.
Моя коллега Нина — у нее на руках звякают браслеты — передала мне свой экземпляр после прочтения, несмотря на то, что я никогда не проявляла к этой книге никакого интереса, не говоря уже о том, чтобы обсуждать ее с ней.
Нине двадцать четыре, она совсем недавно разорвала отношения с каким-то мужчиной. Женщине более старшего возраста и давно живущей в одиночестве хватило бы ума не предлагать такую книгу другой одинокой женщине.
Мама заказала для меня эту книгу онлайн, и в один прекрасный день ее доставили мне, без записки, без имени отправителя. Я потратила целую неделю, чтобы выяснить, кто отправил ее. И я думала: «Призрак прислал мне книгу. Призрак хочет, чтобы я считала себя одинокой».
В конце концов мама призналась, что это ее рук дело.
— Ты получила книгу? — спросила она.
— Так это ты послала ее мне? — удивилась я. — Мам, зачем ты покупаешь мне такие книги?
— Мне кажется, тебе будет полезно ее прочесть, — ответила она.
Моя золовка, живущая в отдаленном районе Нью-Гэмпшира, посвятила свою жизнь заботе об умирающем ребенке, моей племяннице. Она, которая проводит дни в размышлениях о смерти, упомянула об этой книге во время нашего еженедельного воскресного телефонного разговора.
— Ты слышала об этой книге? — спросила она.
— О да. Слышала, — пробормотала я.
Старые приятели из колледжа оставляют ссылки на отзывы об этой книге на моей стене в «Фейсбуке», добавляя: «Мне кажется, это могло бы тебя заинтересовать» или «Это напомнило мне о тебе». И я задумываюсь: неужели она должна мне нравиться? Но мне не нравится эта книга. Где здесь кнопка «не нравится»? Куда нажать, чтобы закричать?
На приеме у психотерапевта я спросила:
— Почему люди помнят обо мне только то, что я не замужем? Я представляю собой нечто большее.
И это радует ее, старую, перекошенную, сморщенную умную стерву. Кажется, я совершила прорыв или как минимум извлекла ценный урок. Это поворотный момент в нашем общении. Наконец я сделала утвердительное заявление о своей жизни.
— Скажи, кто ты тогда? — спросила она. — Какие утверждения о тебе верны?
— Ну, я женщина, — ответила я.
— Да, хорошо.
— Я работаю дизайнером в рекламном агентстве.
— Да.
— Формально я еврейка.
— О’кей.
— И жительница Нью-Йорка.
Я заколебалась. Конечно, я нечто большее, чем все это.
— Я друг, — продолжила я. — Я дочь, я сестра, я тетя. — В последнее время эти роли проявляются реже, но все равно являются частью моей личности.
Про себя я добавила: «Я одинока. Я алкоголик. Я нереализовавшийся художник. У меня привычка громко стонать во время секса. Я капитан тонущего корабля, и корабль этот — мое тело». Вслух же произнесла:
— Я брюнетка.
Я иду на свидание с мужчиной, с которым познакомилась в интернете, и проходит оно не лучшим образом. Несмотря на то, что я получила определенное удовольствие от того, что была не самой пьяной в нашей маленькой компании, длилась наша встреча недолго. Ведь мне пришлось справляться с нетрезвым мужчиной, следить за тем, враждебный он или веселый. Я решила посмотреть на ситуацию с другой стороны. Это не свидание, это прослушивание для пьесы об ужасном свидании.
К тому времени, как я пришла, он уже опрокинул два бурбона. Поначалу я проявляла терпение, но разозлилась, когда поняла, что он чересчур активно меня трогает. Слишком фамильярный, слишком самоуверенный, а еще на нем водолазка, и при его форме головы нельзя носить такую одежду; может быть, дело в его подбородке или губах, я даже не знаю, но я просто не могу его выносить в этой водолазке. И потом, когда мы расходились, он спросил, читала ли я эту книгу. Я сказала:
— Нет, а ты?
А он ответил:
— Нет, я редко читаю.
И я подумала «Quelle surprise»[2]. После он добавил:
— Но я могу сказать, что она точно о тебе.
— Ты тоже одинок, почему же она не о тебе? — разозлилась я.
— А, ну так у меня это все ненадолго.
Постоянство моего непостоянства. Мной овладела эта мысль. Я стояла возле него перед входом на станцию метро, находясь в собственном распоряжении. «Я — это все», — хотелось сказать ему. Но для него я ничто, потому что именно так он чувствует себя в данный момент: он одинок, и он ничто. Как объяснить ему: то, что применимо к нему, не применимо ко мне? Его контекст — не мой контекст. Как взорвать автобус, в котором ты вынужден ехать всю жизнь? Это не твоя вина, что других доступных средств передвижения нет.
— Тебе стоит прочесть ее, — сказал он, и я ударила его по руке своей сумочкой, как если бы он нападал на меня, а я требовала оставить меня в покое.
Я ушла со сцены — прослушивание окончено, — и он выкрикнул мне вслед последнюю реплику:
— Эй, это еще за что?
Может, он назвал меня сукой, — сейчас и не вспомнить. Скорее всего, он произнес это шепотом. Неожиданная импровизация.
Никогда не прочту эту книгу. Я оставила ее в прачечной своего многоквартирного дома, а когда пришла в следующий раз, ее уже не было. Мама больше не спрашивает о ней. Ее оценка моих проблем постоянно меняется. На какое-то время мое семейное положение оставили в покое.
Давай забудем о нем, хорошо? Можем мы поговорить хоть о чем-нибудь другом, пожалуйста?
Индиго выходит замуж
Я отправилась в Сиэтл, одна, на свадьбу своей подруги Индиго. Она стала первой коллегой, с которой я подружилась, когда начала работать в рекламе. Мы выпивали вместе в «счастливые часы» в центре города практически каждый четверг в течение нескольких лет и даже отдыхали вместе — всего несколько недель, но все же. Ее мать из Тринидада, а отец белый, и везде, где мы бывали, мужчины говорили ей, что она «экзотична», а она всегда отвечала: «Я не птица и не цветок, я человек». В конце концов она ушла с работы, чтобы стать инструктором по йоге, но теперь вот выходит замуж за богатого мужчину, поэтому работает только полдня. Тем не менее они организовали свадьбу в стиле хиппи или как минимум с подобными атрибутами: жених с невестой босиком, кругом дикие цветы, ее платье похоже на лохмотья. Мы находились на заднем дворе чьего-то дома, хотя этот двор выглядел как Пьюджет-Саунд[3].
Я сидела за столиком для одиночек под мерцающими огоньками и виноградными листьями. За столом оказались еще четыре одинокие женщины: две из них лесбиянки, к тому же лучшие подруги, и они постоянно сплетничали обо всех, с кем ходили в колледж; одна — монахиня на пенсии, чья история так и осталась неизвестной; и четвертая женщина — Карен, настоящая карьеристка. Я говорю это не для того, чтобы посмеяться над ней, а потому, что она так представилась, а значит, и подавно была таковой. Еще за столом сидели два гея, — раньше они встречались и теперь воспользовались моментом, чтобы выяснить отношения, — и два натурала: недавно разведенный дядя жениха по имени Уоррен и высокий широкоплечий мужественный парень по имени Курт, который работал в главном офисе «Сиэтл Маринерс»[4].
Я наблюдала за тем, как Карен быстро пьянела от вина «Сансер». Курт присоединился к ней, но он пил скотч. Они безбожно, бесстыдно, почти профессионально флиртовали друг с другом, и казалось, что мы не на свадьбе, а в баре. Напротив них стояла коробка с попкорном, по телевизору шла шумная спортивная передача, а музыкальный автомат каждые пятнадцать минут автоматически включал энергичную попсовую музыку. Мы с Уорреном сидели сзади и наблюдали за ними — это был наш способ флирта. Как будто мы с ними на двойном свидании, только мы их ненавидим.
— Скоро они разденутся прямо здесь, — сказала я Уоррену. — Я уже предвкушаю.