елал целые сутки накануне.
В бесплодных попытках докопаться до истины прошел еще день и еще почти целая ночь. Виктор напрягал свои дедуктивные способности и уже всерьез сомневался в их существовании. И вдруг под самое под утро от безысходности он залез в генетический файл убитой Лены. В краткой аннотации указывались ее предки. Понятно, что ген-матрицы на прабабушек и прадедушек не было. Но ФИО сохранились. А среди них, колене, кажется, в пятом – фамилия Квасарски!
Выяснилось, что убитая была его пра-пра-внучкой. Единственным отпрыском угасшего рода. Это было удивительное совпадение, но оно ничего не давало. До тех пор, пока Виктор не проверил генеалогию второй жертвы – Рудика Артамяна. И вот те нате, монстр из-под кровати! – парень тоже оказался потомком временных колонистов…
Через три дня друзья из Бюро Путешествий слили Додику ФИО почти всех отправившихся в прошлое фермеров, и он загрузил свой компьютер на полную катушку. На следующий день комп «сдох». Пришлось покупать за счет клиента матрицу искусственного интеллекта – игрушку дорогую, но с объемом операций просто фантастическим. Правда, в первые три загрузки матрица отказывалась изучать сотни тысяч досье убитых за последние пятьдесят лет. По ее мнению, искать в их генетических файлах предков-колонистов было глупо. Впрочем, эти «ИИ» всегда капризничают, как девушки. Но если пригрозишь сдать в магазин бывших в употреблении товаров, и не на такое соглашаются. Го-ордость…
К концу второй недели Додик Рокфеллер выключил «ИИ», пошел в кабак и нажрался водки. А, протрезвев, обратился к руководству Бюро Путешествий, в органы государственной безопасности и в правительственный комитет надзора за научными проектами. Вскоре было установлено, что все потомки засланцев-фермеров к концу двадцать первого века умерли. Примерно четверть из них – насильственным путем. Причем едва ли не во всех преступлениях фигурировали отпрыски других колонистов, вины которых доказать не удалось. Страшная штука – улетевшие в прошлое не оставили к нашим дням после себя никого! «Убрали» друг друга из истории. Разве что память осталась. Но она ведь в наши дни – такая короткая. Вот хоть вас, господа, возьмем: даже электромозги вам дополнительно встроили, а все одно ничего не помните. Мой стакан уже полчаса пустой, и хоть бы кто к бару двинулся!
М-да… В общем, все это походило на ужасный Вселенский заговор. Программу фермерской колонизации потихоньку свернули, тех, кого можно было отозвать, – отозвали. Уж не знаю, как эта история просочилась в прессу, но Витя стал знаменитостью. Ученые признавали, что Додик заставил их по-другому посмотреть на время. У него свои законы, недоступные нашему пониманию. Оно идет вперед, и вдруг остановилось, сделало круг, возвратилось на прежнее место. Оно линейное – и многомерное, оно мягкое – однако крепче в мире нет ничего. И когда где-то происходит вмешательство, оно выравнивает историю так, как считает нужным. Колонист отправляется в прошлое, изменяет его ход. Но к моменту старта из будущего все, что он изменил, по большей части исправлено и стерто. Его потомки умерли, его дела забыты, его гнездо, свитое не дома, разрушил ветер. Раздавленная бабочка не создала необратимых изменений. Время раздавило того, кто на нее наступил.
…Когда Виктор в последний раз зашел в палату Боба Квасарски, тот был совсем плох. Посетителя предупредили, что старик на грани.
– Сегодня к вечеру накачают врачебной дрянью и отправят домой, – прохрипел он, – больше ждать нельзя. Хочу умереть в своей кровати. Говорят, пара дней, чтобы попрощаться с друзьями, у меня будет. Ну, смог ты, сынок, что-то узнать? Или придется подождать, пока на том свете расскажут?..
Боб Квасарски вдруг закатил глаза, выгнулся дугой и упал на кровать. Диаграммы и графики на стене за ним совершили скачок, потом снова выровнялись. Лампа экстренного вызова санитаров налилась тревожным огнем. Но тут старик снова поднял на Витю мутные, залитые слезами глаза.
– Я вспомнил кое-что, – едва слышно простонал он, – как стою в лесу, за деревом. Луна – желтая. И желтый кабриолет на поляне. Они делают это, даже не подняв крыши, луна растягивает их черные тени, разбрасывает по стволам, по земле, по мне. Ночь жаркая и душная, но меня бьет дрожь, и, кажется, в руке моей что-то есть… Это ведь я убил? Так же?
– Нет, – Витя придвинулся поближе и заглянул в зрачки умирающего, – даю вам честное слово. Преступник известен, и это – не вы. Вы просто оказались в плохом месте, в плохое время.
Вбежали санитары...
Вот так, господа. Преступник назван и изобличен, имя его узнали все. Но как посадить в тюрьму само Время, вершившее суд руками Володи Квасина и тысяч других потомков колонистов? Да и есть ли тут кто-то виновный? Скорее уж следовало наказать тех, кто отправлял людей в прошлое за куском экологически чистой свинятины. Но прогресс не стоит на месте, а идет вперед, и почти всегда – по болоту. Жестоко ли воздали нам за неверный шаг? Не думаю, что человеческие мерки вообще здесь подходят. Скорее Мироздание исправило все с максимальной рациональностью.
Я с тех пор часто думаю, какое же оно на самом деле – Время. Не читайте лекций о том, из чего оно состоит! Пустые слова. Все равно что сказать, будто я – это шестьдесят килограммов костей, кожи, волос и мяса, в которых плещется граммов пятьсот алкоголя. Нет, господа, вы забыли бессмертную душу! Уж поверьте, если бы не она, алкоголя во мне было б куда больше…
Мне скорее представляется путник, идущий своей дорогой и иногда останавливающийся отдохнуть. Вот он скинул с плеч свой мешок, развязал тесемки и достал трубку. Забил табак и пошел пускать кольца дыма. И трубка эта, и кольца из нее – тоже немного время. На одном краю кольца Боб Квасарски убивает девчонку. На другом – он же дает жизнь ее прадеду. Просто с начала двадцатого и до конца двадцать первого века Время остановилось покурить. Скоро путник двинется дальше. А кольца дыма растают в воздухе, будто их не бывало…
Так где там моя выпивка?!