Люсьен говорил почти не умолкая, пытаясь завоевать доверие Лонни, убедить, что нет ничего предосудительного в том, чтобы раскрыть давние-предавние секреты. Если сам он так откровенен с Лонни, почему бы и тому не пооткровенничать с ним? Дважды за утро Люсьен попробовал осторожно прощупать, что Лонни известно об Энсиле, но ни один выпад не достиг цели. Казалось, Лонни это неинтересно.
Они болтали и играли все утро. К полудню Лонни устал, ему потребовалось отдохнуть. Медсестра с удовольствием заявила Люсьену, что он должен уйти. Тот ушел, но вернулся через два часа, чтобы снова проведать нового приятеля. Теперь Лонни захотел играть в блэк-джек по десять центов.
Спустя полчаса Люсьен сказал:
— Я звонил Джейку Брайгенсу в Миссисипи, адвокату, на которого работаю, и просил выяснить, что известно о Сильвестре Риндсе, которого вы упоминали. Он кое-что нашел.
Лонни положил карты и с любопытством посмотрел на Люсьена.
— И что же?
— Согласно поземельным книгам округа Форд, Сильвестр Риндс владел восемьюдесятью акрами земли на севере округа, унаследованными от отца, Соломона Риндса, который родился где-то в начале Гражданской войны. Хотя запись не совсем отчетлива, существует большая вероятность, что семья Риндс вступила во владение землей сразу после войны, в период Реконструкции, когда освобожденные рабы получили возможность приобретать землю с помощью «саквояжников», федеральных управителей и прочей шушеры, хлынувшей тогда в наши края. Похоже, его восемьдесят акров какое-то время считались спорным участком. Семья Хаббард владела другими восемьюдесятью акрами, примыкающими к земле Риндсов, за которую, очевидно, и велась тяжба. Процесс, который я упомянул утром, проводился по иску, поданному в тысяча девятьсот двадцать восьмом году Клеоном Хаббардом, претендовавшим на владение Риндсов. Мой дед, бывший лучшим адвокатом в округе и имевший хорошие связи, проиграл дело Клеона. А раз уж мой дед не сумел его выиграть, значит, права Риндсов на эту землю были безоговорочны. И Сильвестру удавалось сохранять их еще несколько лет. Но в тридцатом году он умер, и после его смерти Клеон Хаббард получил землю во владение от его вдовы.
Лонни снова взял карты и уставился в них невидящим взглядом. То, что он слышал, вызывало в памяти образы той, другой жизни.
— Очень интересно, не правда ли? — сказал Люсьен.
— Это было очень давно, — ответил Лонни, и гримаса боли исказила его лицо.
Люсьен продолжил вспахивать борозду. Терять нечего, он не собирался отступать.
— Странно в этой истории то, что нигде нет никаких записей о смерти Сильвестра и что в округе Форд не осталось ни одного Риндса. Такое впечатление, что все они покинули его разом и именно тогда, когда Клеон Хаббард наложил-таки руку на их землю. Они все исчезли. Кто-то уехал на север, в Чикаго, где нашел работу, но такое переселение не было диковинкой во времена Депрессии. Огромное количество умирающих от голода чернокожих бежало с Глубокого Юга. По словам мистера Брайгенса, удалось найти дальнего родственника в Алабаме, некоего Боуаза Риндса, который утверждает, будто какие-то белые мужчины схватили Сильвестра и убили его.
— А это-то здесь при чем? — спросил Лонни.
Люсьен встал, подошел к окну и посмотрел на автомобильную парковку внизу. Он размышлял: рассказать ли правду сейчас — о завещании, Летти Лэнг и ее предках, о том, что почти наверняка ее фамилия Риндс, а не Тейбер, что ее предки происходят из округа Форд и когда-то жили на земле, принадлежавшей Сильвестру, и что Сильвестр, вероятно, доводится ей дедом…
— Да в общем-то ни при чем, — в итоге выдал он. — Просто давняя история, к которой причастны один из моих предков, предки Сета Хаббарда и, возможно, Сильвестра Риндса.
Воцарилась тишина, ни один из собеседников не притрагивался к картам. Казалось, Лонни унесся мыслями далеко-далеко.
— Вы ведь знали Энсила, правда? — вернул его в реальность Люсьен.
— Знал, — ответил Лонни.
— Расскажите о нем. Мне нужно его найти, причем быстро.
— Что вы хотите узнать?
— Он жив?
— Да, жив.
— Где он сейчас?
— Не знаю.
— Когда вы видели его в последний раз?
Вошедшая медсестра затараторила, что ей необходимо проверить пульс и давление больного. Лонни признался, что устал. Она помогла ему дойти до кровати, лечь, поправила капельницу, зыркнула на Люсьена, потом измерила давление и пульс.
— Ему нужно отдохнуть, — сказала она.
— Не уходите. Просто выключите свет, — попросил Лонни, закрыв глаза.
Люсьен пододвинул стул к его постели и сел.
— Расскажите мне об Энсиле, — попросил он, когда медсестра ушла.
С закрытыми глазами, почти шепотом Лонни начал:
— Энсил из тех мужчин, что вечно носятся по свету. Он ушел из дома совсем мальчиком и никогда туда не возвращался. Он ненавидел свой дом, особенно отца. Сражался на войне, был ранен, чуть не умер. Черепно-мозговая рана. Многие думали, он всегда был немного не того. Любил море, говорил, что родился так далеко от него, что при первой же встрече оно его покорило. Много лет плавал на торговых судах, повидал мир. Трудно найти на карте уголок, которого бы он не видел, — нет такой горы, порта, города, знаменитой достопримечательности. Нет на свете бара, дансинга, публичного дома, где бы не побывал Энсил. Он якшался с жесткими парнями и порой ходил плохими дорожками — совершал мелкие преступления, а то и не такие уж мелкие. Бывал на волосок от смерти, однажды неделю провалялся в цейлонской больнице с ножевым ранением. Но ножевое ранение оказалось пустяком по сравнению с инфекцией, которую он подхватил в больнице. У него было много женщин, у некоторых из них — дети от него, но Энсил никогда не мог долго усидеть на месте. Последнее, что он знал: кое-кто из этих женщин с его детьми до сих пор ищет его. Может, и кто-то еще его ищет. Энсил прожил сумасшедшую жизнь и всегда был вынужден оглядываться.
Когда он произнес слово «жизнь», оно прозвучало неправильно, вернее, оно прозвучало естественно для него — с долгим «и», так говорят на севере Миссисипи. Сам Люсьен намеренно перешел на характерное для тех краев произношение, надеясь, что и старик Лонни невольно перейдет на такое же, ведь он был родом из Миссисипи, оба они это знали.
Казалось, Лонни заснул. Люсьен несколько минут молча смотрел на него, ждал. Дыхание больного сделалось более глубоким, он действительно задремал. Правая рука свесилась с постели. Монитор показывал нормальное давление и частоту пульса. Чтобы самому не уснуть, Люсьен принялся ходить по затемненной палате, каждую минуту ожидая, что появится медсестра и прогонит его.
Опустившись на стул рядом с кроватью и крепко сжав правое запястье Лонни, он произнес:
— Энсил! Энсил! Сет оставил завещание, по которому вам причитается миллион долларов.
Глаза мгновенно открылись, и Люсьен еще раз повторил сказанное.
Дебаты, не ослабевая, кипели уже целый час, и нервы были на пределе. Вообще-то тема обсуждалась весь последний месяц, но ни одна из сторон не отступала ни на шаг. Время катилось к десяти часам вечера. Стол для заседаний был завален бумагами, папками, книгами и остатками отвратительной пиццы, которую они съели на ужин.
Следует ли сообщать жюри размер наследства Сета? В суде обсуждался лишь вопрос о том, действительно ли рукописное завещание. Согласно закону, технически не имеет значения, насколько велико или мало наследство. На одном конце стола, там, где сидел Гарри Рекс, господствовало мнение, что сообщать не следует, потому что, как только присяжные узнают, что в игре двадцать четыре миллиона, которые могут достаться Летти Лэнг, они заартачатся. Естественно, им не понравится, что такое богатство уйдет из семьи. Сумма настолько неслыханная, настолько шокирующая, что они даже представить не смогут, как ее получит ничтожная черная домоправительница. Люсьен, хоть и издали, соглашался с Гарри Рексом.
Джейк, тем не менее, придерживался иного мнения. Его первым аргументом было: скорее всего присяжные и так догадываются, что на кону куча денег, хотя практически все они во время отбора отрицали это. Достаточно взглянуть на накал борьбы. На количество адвокатов. Все свидетельствует о больших деньгах.
Второй аргумент состоял в том, что лучшая политика — открыть все карты. Если присяжные заподозрят, что Джейк что-то скрывает, он потеряет их доверие уже в самом начале процесса. Каждый находящийся в зале желает знать, из-за чего сыр-бор. Так скажите им. Выложите карты на стол. Ничего не утаивайте. Если скрыть размер наследства, вопрос превратится в подспудно зреющий абсцесс.
Порция металась то туда, то сюда. До того как было выбрано жюри, она склонялась в пользу полной открытости. Но увидев десять белых лиц и только два черных, утратила веру в то, что у них остается шанс. После того как выступят все свидетели, замолкнут все адвокаты, после того как судья Этли произнесет все мудрые слова, смогут ли эти десять белых найти в себе мужество поддержать последнюю волю Сета Хаббарда? Усталая и измотанная, она сомневалась в этом.
Зазвонил телефон, Порция сняла трубку.
— Это Люсьен, — сказала она, передавая трубку Джейку.
— Алло, — произнес Джейк.
С Аляски по проводам пришел отчет:
— Я поймал его, Джейк. Этот парень и есть Энсил Хаббард, тот самый.
Джейк сделал длинный выдох.
— Думаю, это хорошая новость, Люсьен. — Отведя трубку от уха и прикрыв ее ладонью, он сообщил присутствующим: — Это Энсил.
— Чем вы там занимаетесь, ребята? — спросил Люсьен.
— Готовимся к завтрашнему дню. Я, Порция и Гарри Рекс. Вы пропускаете вечеринку.
— Жюри уже выбрали?
— Да. Десять белых и двое черных — никаких сюрпризов. Расскажите об Энсиле.
— Весьма нездоровый юноша. В рану на голове попала инфекция, врачи обеспокоены. Тонны лекарств — антибиотики и обезболивающие. Мы весь день играли в карты и о чем только не говорили. У него сознание то уплывает, то возвращается. Пришлось, наконец, сказать о завещании, о том, что старший брат оставил ему миллион. Завладел его вниманием, и он признался-таки, кто он