тти надевала в церковь. На ногах — сандалии на низком каблуке. Никаких украшений. Никаких часов. Ничего такого, что говорило бы о лишних деньгах или о том, что она рассчитывает разжиться богатством. В прошлом месяце она перестала закрашивать седину. Теперь ее волосы выглядели естественно, и ей вполне можно было дать ее сорок семь лет.
Принося присягу, Летти почти заикалась и в поисках поддержки устремила взгляд на Порцию, сидящую позади Джейка. Дочь улыбнулась, чтобы напомнить, что Летти тоже должна улыбаться.
Когда Джейк поднимался на подиум, в набитом до отказа зале царила тишина. Он попросил свидетельницу назвать свое имя, адрес, место работы — пробные мячики, которые Летти успешно отбила. Имена ее детей и внуков. Да, Марвис, ее старший сын, сидит в тюрьме. Ее муж, Симеон Лэнг, тоже в тюрьме, ждет предъявления обвинения. Она подала на развод месяц назад и надеется, что получит его через несколько недель.
Немного биографии: образование, принадлежность к церкви, предыдущие места работы. Все это было заранее расписано, и иные ее ответы звучали механически, потому она их заучила наизусть. Летти посмотрела на присяжных, но испугалась, увидев, что они в упор глядят на нее. Наставники учили: если почувствуете, что занервничали, смотрите на Порцию, и временами она не могла перевести взгляд с дочери на кого-нибудь другого.
Наконец Джейк перешел к мистеру Сету Хаббарду. Или просто мистеру Хаббарду, как она должна была всегда называть его в суде. Ни в коем случае не Сетом. И не мистером Сетом.
Мистер Хаббард нанял ее приходящей помощницей по дому три года назад. Откуда она узнала об этой вакансии? Она не знала. Он сам позвонил ей и сказал, что кто-то из его друзей сообщил, что Летти сейчас без работы, а ему как раз нужна приходящая домработница.
Затем они с Джейком поговорили о ее работе у мистера Хаббарда: его правила, привычки, режим, предпочтения в еде. Позднее три дня в неделю превратились в четыре. Он повысил ей жалованье, потом еще раз.
Мистер Хаббард много разъезжал, и частенько ей нечего было делать в доме. За три года он ни разу не приглашал гостей, никто не приходил к нему на обед или ужин. Она была знакома с Гершелом и Рамоной, но видела их редко. Рамона приезжала раз в год и всего на несколько часов, визиты Гершела были не более частыми. Она никогда не видела никого из четверых внуков мистера Хаббарда.
— Но я не работала по выходным, поэтому не знаю, кто бывал у него в эти дни, — добавила Летти. — Мог приходить кто угодно. — Она старалась выглядеть справедливой, но лишь до определенной степени.
— Но вы работали по понедельникам, правильно? — спросил Джейк в соответствии со сценарием.
— Да.
— Вы видели следы воскресного пребывания в доме гостей?
— Нет, сэр, никогда.
На данном этапе в их планы не входило быть любезными по отношению к Гершелу и Рамоне, в планы которых, в свою очередь, не входило быть любезными по отношению к Летти. Исходя из их предварительных показаний, можно было с уверенностью ожидать, что они будут врать напропалую.
Проведя час на свидетельском месте, Летти почувствовала себя свободнее. Ее ответы стали более четкими, более импровизированными, и время от времени она улыбалась присяжным.
Наконец Джейк перешел к болезни мистера Хаббарда. Она описала, как через дом ее хозяина прошла череда невыразительных сиделок и как в конце концов он попросил Летти работать у него пять дней в неделю. Обрисовала тяжелые периоды, когда химиотерапия укладывала его в постель и едва не убивала, когда он не мог сам дойти до туалетной комнаты и поднести ложку ко рту.
— Не показывай своих эмоций, — наставляла ее Порция. — Не показывай вообще никаких чувств к мистеру Хаббарду. У присяжных не должно создаться впечатление, будто между вами была эмоциональная связь. Разумеется, она существовала, она не может не возникнуть между умирающим человеком и человеком, ухаживающим за ним, но ты не должна это признавать, находясь на свидетельском месте.
Джейк коснулся основных моментов, но не стал задерживаться на болезни мистера Хаббарда. Это, безусловно, сделает Уэйд Ланье. Джейк спросил Летти, писала ли она когда-нибудь завещание.
— Нет, никогда, — прозвучал ответ.
— Видели вы когда-нибудь чье-либо чужое завещание?
— Нет, сэр.
— Обсуждал ли когда-нибудь мистер Хаббард с вами свое завещание?
Ей удалось изобразить смешок, и получилось довольно удачно.
— Мистер Хаббард был очень замкнутым, — ответила Летти. — Он никогда не обсуждал со мной ни свои дела, ни что-либо другое. Никогда не говорил о родственниках или детях. Просто он был не такой человек.
На самом деле Сет дважды обещал Летти оставить ей что-нибудь после своей смерти, но никогда не упоминал о завещании. Они с Порцией говорили об этом. По мнению Порции, признай она, что такой разговор был, Уэйд Ланье и его соратники непременно раздули бы этот факт до невероятных размеров, исказили и превратили в нечто убийственное. «Ах, значит, вы обсуждали с ним его последнюю волю!» — вопил бы Ланье перед присяжными.
Есть вещи, о которых лучше умолчать, и никто никогда о них не узнает. Сет мертв, а Летти болтать не станет.
— Говорил ли он с вами о своей болезни и о том, что умирает? — спросил Джейк.
Она глубоко вздохнула и поразмыслила над вопросом.
— Конечно. Бывали времена, когда боль так донимала его, что он хотел умереть, он сам так говорил. Думаю, это естественно. В последние дни мистер Хаббард знал, что конец близок. Он просил меня помолиться с ним.
— Вы молились с ним?
— Да. Мистер Хаббард глубоко веровал в Бога. Он хотел перед смертью привести душу в порядок.
Джейк сделал паузу, чтобы присяжные мысленно представили себе эту небольшую драму: Летти и ее хозяин молятся вместе, а отнюдь не занимаются тем, что большинство людей нафантазировали себе. Потом он перешел к утру 1 октября, и Летти рассказала, как все было.
Они выехали из его дома около девяти часов, Летти сидела за рулем его новенького «кадиллака» последней модели. Прежде она никогда не возила мистера Хаббарда, он никогда ее об этом не просил. Это был первый и единственный раз, когда они вместе ехали в машине.
Когда они вышли из дома, Летти сказала какую-то глупость насчет того, что никогда не водила «кадиллак», и Хаббард настоял, чтобы она села за руль. Летти нервничала и ехала медленно. Он пил кофе из картонного стаканчика и казался спокойным, будто у него ничего не болело. Такое впечатление, что ему нравится, как осторожно Летти ведет машину по практически пустому шоссе.
Джейк спросил, о чем они разговаривали во время этой десятиминутной поездки. Она немного подумала, взглянула на присяжных, которые не пропускали ни единого слова.
— Мы разговаривали о машинах. Он сказал, что большинство белых больше не любит «кадиллаки», потому что в наше время в них разъезжает много черных, и спросил, почему для чернокожих так важно иметь именно «кадиллак». Я ответила: меня не спрашивайте, я никогда не мечтала иметь его, да у меня его никогда и не будет. У меня двенадцатилетний «понтиак». Но, наверное, черные их любят, потому что это очень хорошая машина и это способ показать другим, что вы смогли ее себе позволить: у вас есть работа, немного денег в кармане, и вы добились кое-какого успеха в жизни. То есть все у вас хорошо. Вот и все. Он сказал, что ему тоже всегда нравились «кадиллаки», что первый свой «кадиллак» он потерял при первом разводе, второй — при втором, но с тех пор как покончил с семейной жизнью, никто не докучает ни ему, ни его «кадиллакам». Вроде как его это смешило.
— Значит, он был в хорошем настроении и даже шутил? — спросил Джейк.
— В очень хорошем, да, сэр. Он даже посмеялся надо мной, над тем, как я веду машину.
— И сознание у него было ясным?
— Как стеклышко. Он сказал, что я веду его седьмой «кадиллак» и что он помнит их все. Еще сказал, что меняет их каждый год.
— Вам известно, принимал ли он в то утро лекарство от боли?
— Нет, сэр, это мне не известно. Он с иронией относился к таблеткам, не любил их принимать и держал в портфеле, подальше от меня. Я их видела единственный раз, когда он лежал пластом, смертельно больной, и просил меня достать их. А в то утро… нет, не похоже, чтобы он их принял.
Под руководством Джейка она продолжила свой рассказ. Они приехали в контору «Берринг Ламбер» — тогда она была там первый и единственный раз. Пока мистер Хаббард, заперев дверь, занимался делами у себя в кабинете, она убирала. Пылесосила, вытирала пыль, отскребла большинство оконных рам, сложила разбросанные журналы, даже вымыла тарелки в небольшой кухоньке. Нет, мусорные корзины не вытряхивала.
С той минуты, когда они вошли в контору, до момента, когда они ее покинули, Летти не видела мистера Хаббарда, не разговаривала с ним и понятия не имеет, что он делал у себя в кабинете, ей бы и в голову не пришло спрашивать. Он вошел в кабинет с портфелем и вышел с ним же. Она отвезла его обратно домой и около полудня вернулась к себе. А поздно вечером в воскресенье позвонил Кэлвин Боггз и сказал, что мистер Хаббард повесился.
В 11.00, после почти двух часов, проведенных ею на свидетельском месте, Джейк передал свидетельницу оппоненту для перекрестного допроса. Во время короткого перерыва он сказал Летти, что она все сделала превосходно. Порция была взволнована и очень горда: ее мать сумела сохранить самообладание и была убедительна. Гарри Рекс, наблюдавший за ней из последнего ряда, признал, что выступить лучше было невозможно.
А уже к полудню их дело лежало в руинах.
Он не сомневался, что укрывательство беглеца — дело противозаконное в любом штате, включая Аляску, так что тюремный срок вероятен, хотя сейчас это Люсьена не беспокоило. Энсил занял его постель. Он хотел лечь на полу или спать в кресле, но Люсьен боялся за его раненую голову и настоял, чтобы тот спал в кровати. Обезболивающее вырубило Энсила, и Люсьен долго сидел в темноте, смакуя последний стакан виски с колой и слушая храп старика.